Башня. Новый Ковчег 4

Вряд ли Сашка мог сказать, что он понимает до конца Стёпкины чувства — ведь для этого нужно было быть приёмным, а Сашка, как ни крути, был родным ребёнком — но боль приятеля и его обиду он почувствовал остро и явственно и, почувствовав, неожиданно положил руку Стёпке на плечо и ободряюще сжал. И этот невольный жест единения оказался нужен им обоим — он наконец-то скрепил то, что зародилось в грязной каморке на тридцать четвёртом этаже, когда они сидели на коленях перед умирающим Шороховым, разрывая на узкие полосы свои майки и рубашки, делая то, чего от них никто не просил, и то, что так настойчиво требовали их сердца.

— Вот видишь, — мягко проговорил Сашка. — Это многое объясняет.

— Ничего это не объясняет, — Стёпка упрямо склонил голову. — Видеть его не могу. И жить с ним не хочу и не буду. Он там принципами своими поступается, а эти Нику заперли. Чёрт!

Стёпка вскочил, повернул к Сашке своё горящее лицо.

— Саш, они же Нику заперли. Ну этот, Ставицкий.

— Нику? Где заперли?

— В её собственной квартире. Мама сказала, что туда охрану приставили, и к ней теперь никого не пускают. Им Вера рассказала, она всё видела. Нику привели какие-то военные и теперь держат под охраной. А вдруг её убьют, Нику убьют?

— Погоди, — Сашка остановил его. — Сядь, пожалуйста, не скачи. И успокойся. Нику не убьют.

Стёпка удивлённо уставился на Сашку, а потом медленно опустился на кровать.

— Сам рассуди. Этому Ставицкому незачем убивать Нику. Скорее всего, он её держит как заложницу. И это хорошо.

— Хорошо? — не понял Стёпа. — Чего здесь хорошего?

— Извини, я не так выразился. Конечно, это плохо, что её держат взаперти, но хорошо то, что она жива. Ты сам вспомни, что мы думали вчера, когда нашли там этих… и Кира. А ещё хорошо то, что это значит, что Савельев жив. И все, кто с ним ушли на АЭС, скорее всего, тоже живы. И Литвинов, и Анна Константиновна и… Катя.

Сашка слегка запнулся — каждый раз, как он вспоминал Катю, его охватывала тоска и чувство вины перед этой девочкой. А ещё тревога, которая была готова в любую минуту перерасти в страх, и Сашке приходилось прикладывать неимоверные усилия, чтобы это не произошло. Почему-то даже то, что его не пустили на шестьдесят пятый, где жили родители, и не дали повидаться с мамой, которая наверняка сейчас места себе не находит, не беспокоило его так сильно, как Катя, которая неизвестно где, и бог его знает, какие опасности там её поджидают.

— Почему? — вопрос Стёпки отвлёк от дум о Кате.

— Ну, потому что иначе, зачем им Ника? Она же сама по себе кто? Студентка-стажёрка. Если бы её отец был убит, о ней бы и не вспомнили. А так — она им нужна, понимаешь? Как дочь Савельева. Чтобы через неё как-то повлиять на Павла Григорьевича. И знаешь, что…

Мысль пришла в голову неожиданно, выскочила сама собой, и, столкнувшись с ней, Сашка замолчал. Всё же было очевидно, а они, перебрав за прошедшую ночь столько всего и обговорив даже, казалось, совершенно незначительные вещи, как-то упустили из виду одну серьёзную опасность…

— Нам надо найти Кира, — выдохнул Сашка.

— Кира? Почему Кира? Его в больницу увезли, ну, наверно, там всё в порядке. Я надеюсь. Главное — Ника. Её надо как-то выручать.

Стёпка его не понимал. Не слышал. В своей озабоченности судьбой Ники, он не видел угрозы, нависшей над Шороховым.

— Нику, да, надо выручать, я не спорю, но, — теперь Сашка вскочил с кровати и зашагал по комнате. Дошёл до стены, у которой притулился стол, повернулся, опёрся о столешницу руками и внимательно посмотрел на Стёпку. — С Никой пока вряд ли случится что-то плохое. Этот Ставицкий, судя по всему, хоть и псих, но не дурак. А вот Киру грозит опасность.

— Какая опасность? Он в больнице.

— Ну ты сам подумай. Его нашли рядом с трупами, в больницу его доставил военный, у Кира огнестрельное ранение. Это нас с тобой из обезьянника выпустили, потому что твой отец наверняка попросил, а за Кира никто не попросит. Навесят на него эти трупы, когда он в себя придёт. Если только не хуже. Потому что…

Он замолчал, давая Стёпке время самому сообразить. И тот понял. Может быть, иногда Васнецов и вёл себя как заносчивый кретин, но дураком он точно не был, и сейчас, после Сашкиных слов, на Стёпкином красивом лице отразилось полное понимание сложившей ситуации и всего того дерьма, в которое влип Шорохов. А для самого Сашки уже не оставалось никаких сомнений, что Кир оказался рядом с трупами тех, кто был как-то связан со Ставицким (а они точно были с ним связаны), не случайно, и стреляли в него не просто так, не из-за каких-то бандитских разборок. И если теперь те, кто его не добил, узнают, что Кир жив, то…

— Понял теперь? — спросил Сашка.

Стёпка кивнул.

— Вот поэтому и надо его найти. Помнишь, когда нас взяли, один из солдат сказал, что-то про больницу на сто восьмом. Кир там.

— И что нам это даёт? И вообще, как мы туда попадём для начала? Мы на этот сто восьмой этаж даже спуститься сейчас не можем. Никого же не пропускают никуда. Тебя к родителям не пустили. А в больницу тогда как?

— Ну, — Сашка внимательно посмотрел на Стёпку. — Вообще-то есть одна идея. Только боюсь, она тебе не понравится.

— Почему?

— Потому что надо будет привлечь твоего отца. Он же — министр здравоохранения. А Кир — в больнице.

— Он — предатель, — в Стёпкином голосе опять зазвенело упрямство. — То есть, он «поступился своими принципами». Ничего ему нельзя говорить. И про Кира тем более.

— А ты и не говори про Кира. Тут надо подумать, — Сашка оторвался от стола, быстро пересёк комнату и, придвинув один из стульев, уселся прямо напротив Стёпки. — Ну давай подумаем, а?

Почему-то вдруг стало страшно, что Стёпка не согласится, упрётся, и ему, Сашке будет не переубедить его, но Васнецов неожиданно кивнул.

— Ну, давай подумаем, — и улыбнулся немного ошарашенно, словно сам не верил до конца в то, что только что сказал.

***

В учебную часть они шли молча, всё уже было сто раз переговорено за эту длинную, нескончаемую ночь. И в результате этой странной ночи — когда они то начинали дремать, то вновь кого-то подкидывало, и, казалось, уже затухших разговор, возобновлялся с новой силой — родился план, который они и шли теперь воплощать. Точнее, шёл Стёпка, потому что главным исполнителем был именно он.

Сашка видел — план этот Васнецову не нравился. И не потому что он мог не сработать — как раз наоборот, шансы на успех были вполне достойные. Просто для этого плана Стёпке надо было поговорить с отцом. Без него, как они вчера ни крутили, ничего не выходило. А именно с отцом Стёпка говорить не хотел.

Та детская обида, которую Сашка уловил на лице приятеля, оказалась очень сильной. Настолько, что даже перечёркивала Стёпкино желание продолжать учиться дальше на врача, а ведь у них в классе ни для кого не было секретом, что об этой профессии Васнецов мечтал чуть ли не с первого класса. Возможно, потом (Сашка никогда не был излишне категоричным) Стёпка поймёт всю абсурдность этого юношеского всплеска эмоций, но для этого нужно время, а его-то как раз сейчас и не было.