Башня. Новый Ковчег 6

— О, Сергей Анатольевич! — Некрасов при виде Верховного оживился ещё больше. — Представляете, наш юный друг так и не смог… не смог…

Он опять зашёлся в хохоте, даже картинно согнулся, держась рукой за живот.

Ставицкий перевёл недоумевающий взгляд с Некрасова на Сашку.

— Алекс?

Лицо Сергея Анатольевича было бледным и измученным, глаза уже не горели, а напротив потухли, стали растерянными и безжизненными. За сегодняшнее утро Сашка видел Верховного только в двух состояниях: безудержного воодушевления и полной апатии. Сейчас было как раз второе. Сергея Анатольевича словно перевели в спящий режим, и теперь он смотрел на него, на Некрасова, на шкаф, за мутноватым стеклом которого поблескивали колбы и пробирки, и, кажется, не совсем понимал, кто перед ним. Сашка не знал, стоит ли произносить перед Верховным заготовленную там, в будуаре, речь, но всё же решился.

— Сергей Анатольевич, я правильно понимаю, что нам необходим только качественный материал? Ведь так?

При слове «материал» в глазах Верховного, необычно больших и наивно-детских — толстые линзы придавали им странное выражение, Сашке иногда даже казалось, что перед ним ребёнок, — возникло какое-то узнавание. Сергея Анатольевича как будто медленно включали, переводили рычажки механизма, щёлкали тумблерами, и он просыпался, хлопал ресницами, и взгляд его становился всё более осмысленным.

— Разумеется, Алекс, — произнёс Верховный. Он говорил медленно, слова растягивались, удлинялись, плавно перетекая одно в другое. — Разумеется, нам нужен качественный материал.

— Просто, понимаете, пока я был в той комнате, я вспомнил одну вещь.

Сашка попытался поймать взгляд Верховного, задержать его, сфокусировать на себе. И ему это удалось. Сергей Анатольевич наконец уставился на него и замер.

— Возможно, это как-то может помешать, — продолжил Сашка. — Дело в том, что я вчера не мог уснуть, наверно, слишком переутомился, и в аптечке дома я нашёл снотворное. Думаю, что это очень сильный препарат, потому что я до сих пор чувствую некоторую сонливость. И я подумал… подумал, что это как-то может нехорошо сказаться на качестве моей… моего материала.

Последний невидимый тумблер беззвучно щёлкнул, и Ставицкий «включился» окончательно. Взгляд его просветлел, на лице появилось выражение собранности, и он повернулся к Некрасову.

— Это так?

С губ Некрасова уже сошла идиотская ухмылка. В отличие от Верховного он слушал Сашку внимательно — этот человек, развязный и хамоватый, всё же был профессионалом.

— Что за препарат? — спросил он Сашку.

— Пентабарбитал…

Именно это название Сашка вспомнил, сидя в «будуаре». Идея родилась неожиданно, вдруг, возникла из прошлого. Из совсем ещё недавнего прошлого.

— Это пентабарбитал, очень сильное снотворное, его надо рассчитывать аккуратно.

Катюша доставала из коробки, которую держал перед ней Сашка, лекарства и медикаменты и убирала их в шкаф. Блистеры таблеток, прозрачные стеклянные капсулы, пластмассовые баночки, которые громко гремели при встряхивании, упаковки со шприцами, длинные тюбики с плотно завинченными крышками. Катины руки, маленькие пальчики с розовыми, коротко постриженными ноготками мелькали перед Сашкиными глазами. Она всё делала быстро, споро и говорила-говорила, тоже быстро, как бусинки пересыпала, перескакивая с одного на другого: с очередной выходки Кира на жалобы кого-то из пациентов, с романа Анны Константиновны и Савельева на уколы, которые надо бы поставить Иосифу Давыдовичу, с больничных сплетен и рассказов на названия лекарств, которые сейчас юрко перекочевывали из коробки в шкаф.

— …пентабарбитал плохо выводится из организма, и существует возможность привыкания. Поэтому его давать надо только в самом крайнем случае. Видишь, как его у нас мало?

Сашка послушно кивал, и все сказанные Катей слова надёжно и прочно оседали в его памяти…

— Пентабарбитал? — Некрасов поморщился. — Это сильный барбитурат. Я не проводил специальных исследований, но рисковать в этом случае не стоит, мало ли как может сказаться. Хорошо бы выждать хотя бы двадцать четыре часа.

Сашка выдавил виноватую улыбку и покосился на Верховного. Тот снял очки, протёр, снова надел.

— Ну что же, Алекс, — Сергей Анатольевич укоризненно прицокнул языком. — Нехорошо, совсем нехорошо. Но что делать, раз так. Тогда завтра утром вам придётся вернуться сюда ещё раз, и уж постарайтесь больше не злоупотреблять лекарствами.

— Конечно, Сергей Анатольевич, — Сашка с готовностью кивнул. — Я обязательно приду завтра, а сейчас… сейчас я могу идти?

Он постарался не выдать себя голосом, хотя больше всего на свете ему хотелось убраться отсюда, от развязного Некрасова с его пошлыми намёками, от безумного Верховного. Ему надо домой, успеть до обеда, забрать чёртов пропуск, пока Анжелика его не обнаружила и… Сашка даже не хотел думать, что будет, если этот фальшивый документ попадётся на глаза госпоже Бельской.

— Подождите, Алекс, не торопитесь, — Ставицкий однако не спешил его отпускать. — Александр Романович, а что Мельников? Он ещё не подошёл? Вы связывались с ним?

— С Мельниковым? Связывался, конечно, — при упоминании Мельникова Некрасов обрадовался, довольно ухмыльнулся и с готовностью начал говорить. — Там такая забавная история. Представляете, никто не видел господина министра здравоохранения со вчерашнего вечера. Я вам больше скажу, со слов секретарши — его даже жена разыскивает. Дома не ночевал, на работу не пришел. Загулял, не иначе.

— Загулял? — удивился Ставицкий. — Как это — загулял?

— Ну, как… обыкновенно. Олег Станиславович всё-таки мужчина, а мы, мужчины, иногда можем себе позволить маленькие слабости.

— Не говорите ерунды, Александр Романович, — оборвал его Ставицкий. — Не ночевал дома? Это совсем не похоже на Олега Станиславовича. Совсем. Где тут телефон? А, в кабинете. Точно. Пройдёмте-ка в ваш кабинет.

Верховный сделал знак рукой Сашке и Некрасову следовать за ним, и Сашка опять, как послушный телёнок на веревочке, потащился за Ставицким, проклиная про себя тот день, когда вдруг выяснилось, что он — единственный носитель редкого генома Бельских…

— Мельников? Как арестован? Что за чушь вы городите?

Сашка, который остался стоять у двери кабинета заведующего лабораторией, держась на почтительном расстоянии от Верховного и от Некрасова (этот, напротив, никакой субординации не соблюдал, сел, развалившись, в одно из кресел, и с его лица не сходила радостная, почти счастливая улыбка), не сразу уловил смысл сказанного. Он сосредоточенно переваривал полученную информацию. Пропавший Мельников волновал его, потому что после вчерашних приключений Сашка твёрдо знал, что Мельников связан с подпольщиками, и это таинственное исчезновение министра здравоохранения выглядело очень подозрительно.

— Как ваша фамилия? Лейтенант Жданов? Значит так, лейтенант. Мельникова немедленно отпустить! Немедленно, я сказал! А Караева — срочно ко мне. Пусть идёт в приемную и ждёт! Впрочем, не надо. Я сам!

Ставицкий грохнул трубкой о телефон, достал из кармана планшет и стал вбивать сообщение, нервно, с силой вдавливая пальцы в экран, грозясь раздавить его. Таким Сашка ещё Верховного не видел. Впрочем, не он один. Некрасов тоже не сводил с Сергея Анатольевича удивлённого и несколько встревоженного взгляда. И Сашка понял наконец, отчего. Мельников. Кто-то там, на другом конце провода, только что сообщил Верховному о том, что его любимый министр арестован, и судя по прозвучавшей фамилии Караева полковник в этом явно замешан.