Башня. Новый Ковчег

— Молчи, — приказал Кир Вовке, и тот послушно затих.

Кириллу всё меньше и меньше здесь нравилось. Мутная какая-то больница. Что здесь делает Костыль? Пришёл к врачу? Кир отдал бы на отсечение руку, но на врача тот второй, очкастый, был мало похож. К тому же, Кир видел, как очкастый передал Костылю какой-то пакет, который Костыль быстро сунул себе за пазуху.

— Сваливать нам отсюда надо, — тихо сказал Шорохов и, глядя на недоумевающего Вовку, пояснил. — Врачиха охрану вызовет. Если уже не вызвала.

— Обратно что ли наверх?

Кир мрачно выругался. Куда идти, он не знал. Вернуться назад — не вариант. Оставаться здесь — слишком опасно. Угроза Анны вовсе не казалась Киру пустым звуком, а теперь ещё и эта встреча с Костылем внушала смутную тревогу.

— Место бы какое найти тихое, чтобы залечь на время, подумать, — тоскливо протянул Кир.

Они чуть прошли вперёд по узкому коридору, в который свернули, бесцельно, просто влекомые невнятной мыслью поскорее убраться отсюда. Дошли до полукруглой ниши в стене, наверно, раньше здесь стояла какая-нибудь кадка с искусственным цветком — такие были на всех этажах Башни, типа кто-то решил, что это красиво — а теперь уродливую пластиковую зелень убрали, и ниша пустовала.

— Сядем тут. Обмозгуем.

Они опустились на пол.

— Сейчас бы закинуться, а? — Вовка мечтательно улыбнулся. — Были б деньжата, можно б было у Костыля разжиться.

Кирилл отвернулся и зло сплюнул. Нашёл время о наркоте думать.

— О! Смотри! Та девчонка идёт! Давай её попросим, чтоб нас на время где-нибудь укрыла, она тут работает.

— Какая ещё девчонка? — Кирилл недовольно поморщился. В сложившейся ситуации самое последнее, о чём он мог думать, так это о девчонках.

Но Вовка Андрейченко уже вскочил на ноги.

— Эй, привет! — он замахал девушке руками, как старой знакомой и преградил путь.

Кир тоже нехотя поднялся, засунул руки в карманы штанов и неспешной развязной походкой подошёл к приятелю, встал рядом. Ему даже стало на мгновение любопытно, что же за девчонка так очаровала Вовку, а то, что тот был очарован, не оставляло никаких сомнений — слишком звонкая, ничем не прикрытая радость звучала в голосе друга.

Девчонка перевела испуганный взгляд с Вовки на Кира, и их глаза встретились. Серые, пасмурные глаза глядели, не мигая, на него. Нет, не пасмурные — а чуть в синеву, самую малость, скорее угадываемую, чем явную. И золотая спиралька волос, упавшая на лицо. Девушка подняла руку и, досадливо поморщившись (она уже успела справиться с первым испугом), отбросила прядку с лица, словно та мешала глядеть на него, Кира. А он вдруг почувствовал, что мир остановился, замер, застыл. А потом исчез совсем. Исчез вместе с Вовкой, со звуками, с больницей и Анной, которая в эту минуту где-то там сдавала их охране — всё исчезло, остались только они двое: Кир и незнакомая рыжая девчонка, шагнувшая навстречу из какой-то другой реальности.

Глава 12

Глава 12. Ника

Шла вторая неделя Никиного пребывания в больнице Анны.

Сначала Ника не планировала задерживаться здесь надолго, и, если бы её спросили, почему она осталась, она бы не смогла сказать ничего толкового, кроме как: так получилось. Потому что действительно — так получилось.

Утром того дня, последовавшего за памятным ночным разговором, когда Анна чуть-чуть приоткрылась ей, повернувшись другой, совершенно неожиданной стороной, Ника не нашла в себе силы уйти наверх. Ей казалось это не совсем этичным, не вполне правильным, словно после всего услышанного она не имела никакого морального права продолжать жить дальше так, как будто ничего не случилось. И она осталась. «Ещё на один день», — убеждала она себя, и этот день покатился клубком, разматываясь и растягиваясь на две недели.

Вдобавок ко всему Анна забрала у неё пропуск на время пребывания в больнице, объяснив, что такой порядок.

— Ты в любой момент можешь прийти ко мне и забрать его обратно, — сказала Анна, убирая пропуск в стол и запирая ящик на ключ.

Конечно, сам пропуск в больнице Нике был не нужен, но без пропуска — этого вечного атрибута жизни в Башне, который сопровождал её со дня зачисления в школьный интернат — Ника чувствовала себя неуютно. Иногда, в первые дни, когда Нике нестерпимо хотелось сбежать назад, домой, её сдерживала мысль о необходимости идти к Анне за пропуском. Она боялась натолкнуться на Аннин осуждающий взгляд, ей было стыдно. Стыдно признаваться в своей слабости и где-то даже трусости. А потом она не то чтобы привыкла — привыкнуть к здешней жизни было невозможно — просто… втянулась что ли.

В первые дни Ника почти неотступно следовала за Катей, старалась делать всё, что могла, хоть и отдавала себе отчёт, что больше мешала, чем помогала. Потом понемногу перезнакомилась почти со всем персоналом, со строгой Ириной Александровной, стервозной Никитиной и даже с разбитной медсестрой Щербаковой, чем-то отдалённо напоминающей Динку Олейник, которая ей сразу заявила, что она вообще не понимает, что такая девушка, как Ника, здесь забыла. Даже заведующий складом, Сергей Сергеевич Ивлев, который в больнице держался особняком, и тот перестал производить на Нику странное и слегка отталкивающее впечатление. Словом, она действительно втянулась.

Ника сдружилась с Катиными стариками. Она всё также немного побаивалась молчаливую Викторию Львовну, её застывшего взгляда, словно приклеенного к одной точке, но зато юркая и живая Софья Андреевна её очень веселила, и не раз Ника смеялась до слёз, когда бойкая на язык и довольно-таки вредная старушка пускалась в воспоминания.

— Между прочим, девочка, я была любовницей члена Совета, да-да, — и Софья Андреевна кокетливо поправляла рукой свои редкие волосы.

— Врёт, — жарко шептала Нике на ухо Катя. — Она выше сто третьего этажа в жизни не поднималась.

И девчонки едва сдерживали смех, покраснев от натуги и слушая пикантные (Софья Андреевна наверняка позаимствовала этого словечко из какого-нибудь фильма) подробности интимной жизни «благородной дамы».

Но больше, чем ко всем остальным, Ника привязалась к Иосифу Давыдовычу, невысокому интеллигентному старику, которого Софья Андреевна именовала «профэссор» (именно так, через «э»). На самом деле «профэссор» был учителем истории, но Нику он, конечно, учить не мог — Иосиф Давыдович был слишком стар, с трудом самостоятельно передвигался, но при этом его ум оставался на удивление острым и по-юношески пытливым.

— Очень мне лицо ваше знакомо, барышня, — Иосиф Давыдович мягко улыбался и прищуривал глаза.

И от доброй стариковской улыбки, от этого смешного обращения «барышня», которое практиковал и отец, когда находился в весёлом расположении духа, становилось на удивление тепло и спокойно.

— Может быть, вы маму мою учили, я на неё похожа. Лизу Бергман, — Ника назвала девичью фамилию матери.

— Нет, — огорчённо качал головой старик. — Такой ученицы я не помню, девочка.

А вот в детское отделение Ника с Катей не ходили. Иногда Ника порывалась отправиться туда, но у Кати всегда находились тысячи отговорок, чтобы не делать этого, а идти одна Ника не решалась. Было непонятно, почему Катя так сопротивлялась: то ли потому, что, как она сама сказала Нике в первый день их знакомства, не любила там бывать, то ли получила строгий наказ от Анны. Скорее всего второе, потому что — Ника это чувствовала — Анна, как могла, оберегала её, стараясь отгородить от страшных и неприглядных моментов больничной жизни.

И всё же время от времени Ника вспоминала Лилю, ту девочку с игрушечным медвежонком, которая ждала маму.

Сегодня утром Ника не выдержала, спросила о ней Анну. Ника и сама не понимала, зачем она спрашивает. Она видела девочку один единственный раз в жизни, и, как ни крути, это был чужой ребёнок, одна из тысяч незнакомых маленьких девочек, но именно эта незнакомая девочка затронула какие-то тайные струнки в душе Ники, и Ника уже не могла не думать о ней.

— Ты хочешь её навестить?