Бастиано Романо
Шрифт:
Я не успела прочесть и страницы, как вошла Тесси, пронеслась мимо Даны, не удостоив ее взглядом, и забралась ко мне на колени. Дана помахала рукой в центре комнаты, пока Тесси не устроилась на моих коленях поудобнее (а я — нет).
Она выхватила у меня Kindle.
— Что ты читаешь?
Я прикрыла глаза и выхватила у нее книгу.
— Ничего подходящего для восьмилетней девочки.
Дана застыла на месте, на ее лице ясно читалась неуверенность.
— Вы знакомы?
Тесси подняла глаза на Дану и прищурилась.
— Кто ты?
— Дана. — Она поморщилась. — Мы встречались. Я встречалась
Вспомните о дьяволе.
Бастиан вошел в комнату, его присутствие было таким же требовательным, как сердечный приступ. Его глаза сузились на длинном теле Тесси, покрывавшем девяносто процентов меня, прежде чем он перевел свой властный взгляд на Дану.
— Что ты здесь делаешь?
Если быть честной, я почувствовала облегчение от того, что не только со мной он вел себя бессердечно.
Дана слабым жестом указала в мою сторону.
— Она опоздала.
— Нет, не опоздала. Ее смена начинается через шесть минут. Твоя, напротив, началась двадцать четыре минуты назад.
Тишина повисла в воздухе, просачиваясь сквозь напряжение, как олимпийский лыжник, преодолевающий полосу препятствий. Золото. Это было чистое золото. То есть, я могла бы быть зрелой и не наслаждаться страданиями Даны, но часть меня все еще верила, что люди получают то, что заслуживают, и наслаждалась, когда это происходило.
— Но… Она… — Дана подняла тщетный жест в мою сторону. — Я…
Бастиан нетерпеливо приподнял бровь.
— Ты…? — Он скрестил руки, и его лицо было холодным, когда он прислонился к дверному косяку, его движения были слишком непринужденными. — Надеюсь, ты не будешь так разговаривать с нашими клиентами. Я бы не хотел, чтобы они думали, что я нанимаю неграмотных сотрудников.
Господи.
Я была рада, что в кои-то веки не попала под его гнев.
По ее щекам разлился красный румянец.
— Мне очень жаль. Этого больше не повторится. — Она опустила голову, обозначая свое поражение, и поспешно вышла из комнаты, забрав с собой половину из тех одиннадцати драгоценных минут, которые у меня были до начала смены.
Я вздохнула, положила Kindle обратно в сумку, проигнорировала Бастиана — потому что к черту его — и уставилась на Тесси. Я говорила мягко и нежно, чтобы ее брат не услышал моих слов.
— Что это было?
Конечно, за последнюю неделю мы с Тесси нашли общий язык, но она не казалась мне ребенком, который просто так, ни с того ни с сего, залезет ко мне на колени. У нее был скрытый мотив, и я, наверное, была бы худшим агентом ФБР в мире, если бы не смогла разгадать намерения восьмилетнего ребенка.
Тесси широко и невинно смотрела на меня, а потом на ее губах появилась небольшая ухмылка.
— Я хотела разозлить Дану. — Она сделала паузу, сосредоточенно нахмурив брови. — Она мне не нравится.
— Почему?
Она посмотрела туда, где все еще стоял Бастиан, скрестив руки, как в непробиваемой крепости, и наклонилась вперед, чтобы прошептать мне на ухо.
— Она злая. Я никогда не вижу Бастиана, а когда она встречалась с ним, то всегда пыталась отослать меня от него.
Дана ревновала к тому времени, которое, по слухам, я проводила с Бастианом, а Тесси ревновала к тому времени, которое Дана когда-то провела с Бастианом за ее счет. Ирония судьбы не укрылась от меня, но Тесси
была восьмилетним ребенком, и у Даны не было оправдания ее мелочному поведению. И еще тот факт, что все крутилось вокруг Бастиана, хотя ему явно было наплевать на всех, кроме своей семьи.Я откинулась назад и изучила лицо Тесси. Мне не нравился ее брат. Черт, да я его и в лучшие дни с трудом терпела. Но Тесси мне нравилась. Она была именно той невинностью, которую я хотела и поклялась защищать, когда только поступила на работу в ФБР.
Я говорила тихо, чтобы слышала только она.
— Такие люди, как Дана или любая другая девушка, с которой встречается твой брат, не имеют для него такого значения, как ты. Говорит он тебе об этом или нет, но ты — его самый любимый человек на свете.
Я не любила ее брата, ее семью и все, за что они выступали, но это не распространялось на Тесси. Она была чиста.
По крайней мере, пока.
Может быть, через десяток-другой лет все изменится, она пойдет по стопам своей семьи, и я стану тем, кого позовут арестовывать ее, но до тех пор она была всего лишь ребенком. Невинной. Чистой. Защищенной.
Она прикусила губу.
— Правда?
Я кивнула головой, и моя улыбка затмила ее нерешительность. Я была честна. Я могла бы сказать о нем много негативных вещей, но я скажу Бастиану следующее: он любил свою семью, и больше всего он любил свою сестру.
Это было видно по тому, как он уделял ей внимание, как ухаживал за ней и разговаривал с ней так, как я никогда не видела, чтобы он разговаривал с кем-то еще. Жаль, что она этого не понимала, но она поймет это, а когда поймет, то поймет, как ей повезло, что у нее есть семья, которая ее любит — даже если она состоит из преступников и самого большого болвана, которого я когда-либо встречала.
В конце концов, это больше, чем я могу сказать о себе.
Губы Бастиана сложились в небольшую ухмылку. Он выглядел человеком так, как часто выглядят знаменитости: живой, живущий на той же планете, что и я, но такой недосягаемый.
— Тесси, ты закончила говорить обо мне?
— Нет.
Он закатил глаза.
— Очень жаль. Мама приехала, чтобы забрать тебя.
Она неохотно слезла с моих коленей, слегка помахала мне на прощание, а затем обняла брата за ноги и вышла за дверь. Бастиан остался в комнате и на мгновение замолчал. Я встретилась с ним взглядом, и в кои-то веки мой взгляд был бесстрастным.
Мне было интересно, что он увидел, глядя на меня. Тяжелое смирение моих плеч? То, как я ссутулилась на его сиденье, чтобы заглушить боль в спине? Мои ноги, скомканные на полу в ленивом, болезненном беспорядке, который я не могла найти в себе сил, чтобы удержать?
Я не сомневалась, что он все это заметил, инвентаризировал и обработал.
Такой уж он был человек.
Но его ничего не выражающие глаза встретились с моими и не отрывались от них.
— Почему ты не защищалась? — Он имел в виду против Даны.
С моих губ сорвался усталый вздох.
— Я не беспокоюсь по пустякам.
Мы оба замерли, услышав мои слова, но подтекст был ясен и висел в воздухе. Я беспокоилась о нем. Он был значимым. В конце концов, мы всегда были на войне, в бесконечной битве, где оружием служили ум и похоть.