Бастион

Кто был действительно невозмутим, так это Дуэндал. Его костистое лицо замерло, красноватые глаза не выражали ничего. Он находился здесь для проформы. Просто так положено.

Глендрик с любопытством посматривал на меня. Видимо, его очень интересовало зачем мне нужны перчатки. Ох, ну если повезет скоро узнаем. Я ведь тоже не понимаю зачем они мне.

Под помостом стояла толпа. Наверное, несколько сотен эльфов. Многие ранены. Вели себя достаточно тихо, шумели, но не кричали, требуя немедленно предать меня страшным карам. Возле помоста стоял гонг. Меня это удивило. Меня что будут обезглавливать под монотонный набат. Хотя не знаю, какие тут традиции.

Дуэндал кивнул. На помост вкарабкался эльф, развернув бумагу он принялся громко читать. Суть, если коротко, сводилась к следующему. Из-за необдуманных действий Гунальфа Веспара Мая, то есть меня, основанных на личной ненависти к благородному Хальвину Маленкорху, враг чуть было не взял штурмом Бастион и лишь беспримерной храбростью, и многочисленными жертвами, Гарнизону удалось отстоять крепость.

Во как, оказывается меня казнят не за предательство! По-любому, Глендрик постарался. Зачем ему такое пятно на род. Вот и выкрутасы Эфелиты стали понятны, если бы я убежал, то, скорее всего — я предатель. Легче на душе от этого не стало.

— Кто назовет причину, почему мы не можем казнить этого эльфа? — громко закончил чтец.

Вот и пришло время «последней надежды». Вокруг царила тишина. Сотни недружелюбных взглядов уперлись в меня. Никто не назовет причину. Я это понимал. Медленно по толпе прошел ропот.

— Смерть! — выкрикнул кто-то.

— Смерть ему!

— Из-за него погибли все мои братья!

— Казнить его! Казнить!

Мой взгляд заметался по лицам и внезапно натолкнулся на Олету. Она тоже была здесь, стояла в первых рядах. Я сосредоточился на ее лице, не хотелось видеть искаженные ненавистью маски, и поднял руку перед собой. Затем взявшись за указательный палец другой рукой, я принялся стягивать перчатку. Когда перчатка соскользнула с руки, я бросил ее на пол и принялся стягивать другую.

Что же должно случиться? Пусть это уже произойдет! Олета внезапно поменялась в лице, раскраснелась и, нырнув в толпу, исчезла. Ну вот, своей клоунадой я отпугнул ее. Видимо, чувство испанского стыда эльфам тоже не чуждо.

Вторая перчатка упала на пол. Что бы там не задумывал Охр… ай, ладно, настоящий Гунальф Веспар, его план потерпел крах. Эльф, зачитывающий приговор и палач с недоумением смотрели на меня. Ладно, все. Балаган окончен. Пора.

И тут грохнул гонг. Гулкий звук прокатился над толпой, заставив всех замолчать. Возле гонга стояла Олета. Она на негнущихся ногах поднялась на помост. С бледного лица смотрели огромные зеленые глаза, с тем выражением, что бывает у людей, готовящихся сделать нечто, противоречащее всем их принципам.

— Я скажу!

В тишине, ее тихий голос показался оглушительным:

— Мой родственник, Хальвин Маленкорх, задумывал предательство, Гунальф лишь помешал ему!

Глава 18

По толпе прокатился шум. Все взгляды обернулись к Оленьке. Удивленные, неверящие, изумленные и ненавидящие, они, словно туча стрел, обрушились на Олету. Даже я застыл с раскрытым ртом. Вот только не оттого, что она сказала. Каким-то сверхъестественным образом я понимал — Олета не верит в то, что говорит. Известная всем своей правдивостью эльфийка лгала. Но зачем?

Тот, что зачитывал приговор, глашатай, или кто он там, замешкался, суетливо повернулся к судьям и вопросительно посмотрел на них. Я тоже.

Маленкорх вскочил, на бледном, искаженном лице горели ненавистью глаза. Он сжимал кулаки и казалось, неимоверными усилиями удерживает себя, чтобы не наброситься на Олету. Ну, давай, давай, не сдерживай себя! Тут я задушу тебя голыми руками!

Лицо Эфелиты скривилось от недовольства. Ух, как хочется ей кровушки. Моей. Дуэндал остался безучастным. Зато Глендрик оживился. Он медленно поднялся с кресла. Перекрикивая ропот толпы спросил:

— Откуда ты это знаешь?

— Я беседовала с Пелерином, в ту ночь, когда Гунальф рассказал мне об этом.

И это — ложь! Иначе Олета все рассказала бы на суде. У Глендрика возник тот же вопрос.

— Я повиновалась своему повелителю, господин Маленкорх запретил мне говорить об этом. Но сейчас, я не могу позволить казнить эльфа, спасшего всех нас.

Олета тряслась осиновым листом. Из глаз лились слезы. Да уж, ложь давалась ей не легко. Если бы ты только знала, Оленька, что говоришь чистую правду.

— Лживая сука!

Маленкорх шагнул вперед.

Его выкрик, словно спустил пусковую пружину. Все вокруг закричали, заспорили, в ход пошли кулаки.

— Ей можно верить!

Раздавались выкрики из толпы.

— Она никогда не лжет!

Им в ответ неслось:

— Смерть лживой суке!

И слаженный выкрик:

— Маленкорх! Маленкорх!

Предводители Гарнизона о чем-то спорили. Выкрики из толпы раздавались громче и злее, казалось вот-вот прольется кровь. Глашатай растерялся полностью, лишь палач невозмутимо опирался на свой топор.

Кто-то из толпы попытался прорваться к Олете, другие оттеснили их. Эльфийка сделала несколько шагов назад. Из толпы вылетел камень и упал на помост. Я поспешил закрыть Олету. Обняв ее, я повернулся спиной к толпе.

Слезы текли по лицу Оленьки ручьями.

— Я солгала, — словно не веря себе шептала она. — Я солгала!

Она тряслась в моих объятиях нервной дрожью. Подумать только, среди всех, кого я здесь успел узнать, лишь Олета была честна. Всегда, принципиально. Но, обстоятельства, мутные игры, всех этих высокоранговых, и ее заставили поступиться своими принципами.

— Зачем ты это сделала?

Да, я не нашел ничего лучше, чем задать такой дурацкий вопрос. Она немного отпрянула от меня, заглянула прямо в глаза. И я понял, сейчас я услышу нечто необычное, нечто личное настолько, насколько можно представить. Возможно, признаться в этом, до сегодняшнего дня, Олета не желала сама себе. Эльфийка вновь прильнула ко мне, ее шепот горячий и страстный обжигал пламенем:

— Я порочна! Я с ума схожу от вида красивых рук, особенно твоих! О, чего я только не представляла с ними! Я боролась, я пыталась поставить свои принципы над странными фантазиями и безрассудством. Но безумие победило! Я не могу допустить, чтобы эти руки оказались мертвы. Я лучше умру сама!

Последние слова она практически прорычала. Холодок заскреб мне позвоночник. Каждый, конечно, имеет право на свои фантазии. Но…но я еще Эфелиту считал чокнутой. Хотя, конечно, есть нечто лестное, когда чьи-то принципы разбиваются в дребезги от одного твоего вида. Пускай и частичного.

Мне обожгло грудь. Олета тоже почуяла жар. Когда она отшатнулась я увидел, что на ее шее вместо пяти белых жемчужин, находится шесть. Она удивленно ощупывала свое ожерелье, а над ее головой, чуть вдали, я разглядел черный столб дыма, упирающегося в небо.