Басурманин. Крылья каарганов

Олег Святославович ещё долго смотрел ему вслед.

– Самоха! Огня дай! – хрипло прокричал он во мрак, оглядываясь и щурясь наползающей из углов и маленьких окошек мгле.

Будто вспомнив то, что забыл ранее, князь встрепенулся, повернулся к столу, налил в кубок мёду, отломил кусок остывшего пирога, да так и остался сидеть, не пригубив яств.

На пороге показался Самоха со светильней, в которой горела толстая сальная свеча. Поставив её на стол, служка поджег лучину, ткнул ей в стоявшие по углам светлицы массивные резные лампады, привезенные князем то ли с Родоса, то ли из Византии. Запалив небольшую светильню на столе и, поклонившись, он удалился, так и не будучи замеченный властителем, всё сидевшем и размышлявшем о гостях внезапных, да потаённых желаниях.

В стене напротив стола тихо раскрылась маленькая дверь и в светлицу вошла статная темноволосая красавица-половчанка. Неслышно ступая, она подошла ближе и, присев рядом с Олегом Святославовичем, положила свою хрупкую ладонь на его руку.

– Князь мой! – услыхал он сквозь раздумья женский голос.

Встрепенувшись Олег Святославович отложил снедь, обтёр руки о кафтан и поднял голову:

– Краса ненаглядная! Люба моя, Караса Осолуковна! – заключая в объятья жену, расплескался медовыми речами князь. – Нешто ты сызнова, как лёгкий ветерок, по терему витаешь? Я и не слыхивал, как ты вошла.

– Скажи мне, князь, за какой это надобностью к тебе Джамбулат пожаловал? Он не тот с кем князю за одним столом пировать пристало. Джамбулат лишь своей выгоде верен, лишь о себе печётся.

– Краса моя ясная, не стоит тебе головку худыми думами замутнять.

– Кабы его конь у крыльца тебе худого не сулил, не стала бы.

– На сей раз Джамбулат ко мне за помощью пожаловал.

Княгиня удивлённо уставилась на мужа:

– И что же всесильному военачальнику Хорезма понадобилось?

– Просит слово замолвить перед ханом Осолуком. Войско ему требуется.

– Войско! Нешто ты и слово ему дать успел? Атасы и голову в сторону хорезмийца не повернёт. Не простил он ему убийства ни Каракюрта, ни Каюма.

– Знаю, краса моя ясная! И потому прошу – уговори отца дать войско мне. За то со всех земель, что под копытами его резвых коней окажутся, он данью возьмёт, чем захочет.

– Велики посулы твои. Токмо что за надобность тебе в войске? Ты сызнова Русь воевать удумал?

– Что ты, и не помышлял, краса моя ясная! Есть у меня надобность в Рязань сходить. Сказывают, там приюта сыскал хан Дамир. Мне до него дела нет, а вот Джамбулату он шибко надобен. Запоим оного хана, он к моим ногам половину Руси положить обещался.

– Да в умели ты, Олег Святославович? – в ужасе отшатнулась от мужа красавица – половчанка. – Чтобы не сотворил тот хан, да защитят тебя духи и боги вышние на него идти. Сам пропадёшь и войско погубишь!

Князь Олег налил в кубок мёду, отпил и развалился на лавке:

– Что так?

– Он, как и его атасы Явуз-хан хитер, умом не слаб да с духами говорить горазд. Сила за ним немалая стоит. Ежели он один пред войском в степь выйдет, и то одолеть его непросто будет.

– А тебе ведомо, в чём его сила? Как сломить непокорного?

– Того никто не ведает. Сказывают, что за Дамиром этим старец Хамзир приглядывает. А супротив сааршы 28 ни один хан кыпчакский, хазарский или ещё какой не встанет, ибо смерть лютая ждёт всякого, кто на одну тропку с ним выйдет.

28

Сааршы – колдун.

Князь поднялся от стола, подошёл к княгине, сжал плечи:

– Спужали, как я погляжу красу мою ясную эти россказни о ведуне. А кто его видел-то, Хамзира этого? Вот ты или атасы твой встречали старца, что такой ужас на вас нагнал?

– Нет.

– Стало быть, нет его и в помине, ведуна того. И не пристало верить тому, что очи твои ясные невидали.

Караса Осолуковна хотела было что-то сказать, да князь наложил на её уста палец.

– Не кручинься и головку милую страхами не забивай. С таким военачальником как Джамбулат, да с войском, что у хана Осолука, ни одному княжеству не устоять. А хану Дамиру и подавно. Ступай! А поутру гонца к атасы пошлём. Давненько он у нас не гостил.

– Не приедет он. Самим надобно.

– Ну, так и гонец тогда не к чему. Сами поутру и поедем. Ступай, ступай… – подтолкнул он жену к двери.

Караса молча кивнула и скрылась за маленькой дверцей. Пройдя тёмными коридорами и неслышно спустившись по потайной лестнице, она распахнула низенькую дверку и оказалась в маленькой светёлке. Одинокая лучина тускло освещала нехитрое убранство: лавка, стол сундук, да узкая лежанка.

– Самоха! – шёпотом позвала красавица-половчанка. – Самоха, ты тут?

Но в светёлке никого не оказалось. Присев на лавку, Караса принялась размышлять, где носит этого мальчишку, когда дверь тихонько отворилась и высокая щуплая тень скользнула в комнату.

– Самоха! – вновь тихо позвала Караса.

Тень съёжилась, сжалась, и крадучись вышла на свет.

– Тьфу ты, спужал! – встала половчанка. – Где ты ходишь, когда нужон?

И не дожидаясь ответа, схватила служку за руку и усадила рядом с собой на лавку.

– Сказывай, что слыхал? Об чём князь с воеводой и хорезмийцем говорили?

– Ох, княгиня-матушка, – покачал головой Самоха. – Худое затевают оне, ох, худое! На Рязань идти хотят хана какого-то ловить. Воеводу того, что в терему привечали, Олег Святославович обещался в Рязанском княжестве наместником посадить, а себе все прочие земли взять. Затем войско ему нужно. К хану Осолуку, батюшке твоему, кланяться собирается.

– И о каких землях они сказывали?

– О ростовских, муромских да суздальских. А ещё новгородских…

– Стало быть, князь Русь воевать собрался!

– Как есть собрался, княгиня-матушка.

Самоха шмыгнул носом и поднял умоляющие глаза на княгиню:

– Доколе же терпеть нам? Неужто опять смотреть станем на бесчинства князя?

– Не станем, Самоха. Князь поутру тебя к атасы посылать собирался, да я в степь напросилась. Со мной поедешь. Поодаль ото всех держись, на глаза князю зазря не попадайся. А как в чисто поле выедем, скажу, что делать. Ты узелок собери, ибо сюда больше не вернёшься. Как не жаль мне с тобой расставаться, а надо. Собирайся. Я к себе пойду, пока князь не кинулся.