Батька Урфин

Вдоволь навеселившись и проголодавшись, Урфин повёл «дракона» на посадку.

По-уши влюблённый, слегка подшафэ, и довольный как слон, Древодел с удовольствием уплетал жареных уток с лавашом, которых он прихватил в Марранюрте. Дабы скрасить походный ужин своему создателю, дуболомы грянули свою любимую про молодца Урфина. А тут ещё и чёрные птицы принесли потрясающую новость — Ельвед в поединке одолел Штальхолцфаллера. А вот это было грандиозно! Старина Джюс даже смахнул слезу. Ну тут даже добавить нечего — шикарный повод для профессиональной гордости мастера. Он создал бойца, который один на один победил грозного Железного Дровосека. Хоть и не убил, но по соплям то надавал! А это значит, что Ельвед сильнее! Ну, как тут не гордиться? Да и к тому же, Ельвед ещё и отобрал у Штальхолцфаллера его знаменитый топор!

И тут Потрясателю Вселенной пришла в голову гениальная идея, как ещё более унизить и Железного Дровосека, и всех тварей их ОАСМ. Он решил сделать некоего антипода, либо антагониста Штальхолцфаллеру. Нет, оно конечно эту роль в некотором смысле выполнял Ельвед, и как показала практика — выполнял блестяще. Панцерхаммер уже показал своё превосходство в бою над Железным Дровосеком. Так что, Древодел собрался создавать бойца не против лично железного дурака, хотя и эта функция закладывалась, а против самой идеи эксплуатации людей всякими металлическими и соломенными монстрами, а также защитника Магиланда от иноземного вторжения. Естественно, вооружён этот воин будет топором Штальхолцфаллера. А сам топор будет обработан Лунным Маслом. В качестве материала будет, естественно, железное дерево. Урфин даже решил отвалить новому изделию десятку саморезов в бубен, хоть оно и не планировалось, как командное. Просто, ПВ хотел сделать более-менее умного бойца, а не ещё одного Знаменосца, который был тупой, как пробка. Все эти грандиозные планы Урфин разрабатывал совместно с Крокодроном. А предшествовал этому следующий диалог:

— Эх, Крокодроша, Ельвед то наш, а?!

— Да, бать, Ельведушка — красава! Я-не-я! Надавал по сопатке этой ходячей кастрюле!

— Праздник, Крокодрошенька. Праздник. Душа поёт. Эх… Жалко, что ты не пьёшь, — вздохнув, Урфин приложился к фляжке.

— Жалко, бать. Жалко. С тобой бы я выпил. Жаль, не могу. Так-то вижу, как сердце твоё радуется, да вот только радость разделить не с кем. Может я сгоняю — притащу кого-нибудь из пластунов, а, бать?

— Нет, Крокодрошенька, путь не близкий. Да и пью я, сейчас…

— Эх, батюшка… Да вот был бы я не чучело, да рази ж я тебя бы одного в ентом деле бросил…

— Слушай, Кроко, а что у тебя в башке, а? Засохший мозг?

— Да вроде вата, бать.

— А как бы нам до неё добраться, а? На предмет пропитывания её коньяком, а? Через пасть не пойдёт…

— Не пойдёт, бать. А ежели через ноздрю, а? Спробуй, отец родной.

Урфин отвинтил крышку и с хитрой рожей набулькал Крокодрону в левую ноздрю. Последний швырнул ноздрёй — втянув в себя содержимое. Несколько раз быстро моргнув, аэрокрокодил выпучил бельма, после чего его харя расплылась в блаженной улыбке.

— Ба-тя-няяяя… Ба-тя-няяяя… Заебца, батяяяя… Заебца то как, а! Эт, бать, набулькай мне ещё в правое сопло — прочистим его, падлу.

До жопы довольный Урфин влил горючку в правое топливное отверстие живого летательного аппарата.

— Ой, ба-а-ать… Хорошо то как, а… Ой, ба-а-ать… Еба-ать-капать.

— А жисть то налаживается, а, Крокодрошенька? — Урфин подмигнул собутыльнику и с удовольствием глотнул из фляжки.

— Да ещё как налаживается, батюшка! Ты это, слышь, бать, ебать тебя, ты человечище! Не, бать. Стри, ты же мне жисть дал! Жисть! Ебать-колотить! Крылья дал! Я и так счастлив был без меры, да ещё и с тобой рядом… А тут ты мне ещё одну радость подарил. Батянь, ёптыть, ну не найти тебе преданнее, чем Крокодрон! Ну объективно, бать.

— Эх… Давай ещё по маленькой, Крокодрошенька. Эх… Верно ты всё говоришь. Как практика показала — дураков моих деревянных можно сбить с панталыку.

— А вот меня, бать, хрен собьёшь! Я-не-я! Не, бать, не перебивай, не перебивай, бать. Дай Крокодрону сказать. Ты знаешь, бать, как я тебя люблю и уважаю. Поэтому, бать, я не буду, где-то там по углам — шу-шу-шу. Я тебе, бать, прямо всё выскажу. В лицо, бать. Ты это, бать, Тостожопый — он же тоже, бать, не предаст никогда. Реально, бать, Тостожопый, как и я — за тебя хоть в огонь, хоть в воду. Реально. А ты, бать, ну уж извини, бать, накипело. А ты бросаешь его одного. А он тебя любит, бать, не меньше чем я. Тостожопый, бать, парняга вааще правильный, и преданный, как я. Блябуду. А щас он там киснет — тоскует без тебя. Переживает, ебать его… Бать, эт самое, давай его сюда вызовем, а? Жрать-пить не просит. По хозяйству сгодится. Да и в бою, бать, если надо, сам знаешь, Тостожопый пол войска стоит. Это Гамока твой — тварь хитрожопая — себе на уме. Ему не верь. А вот Тостожопый, бать, наш до-жопы! Я-не-я.

— И снова ты прав, Крокодроша… Мало я уделяю внимания старому другу… Да сам же видишь — делов до жопы.

— Эт понятно, бать. Такой махиной ворочаешь. Ну, так что, бать, с Тостожопым решим?

— Значит говоришь — вызывать?

— Ну! И это, бать, Пущай и Шпингалета с собой берёт — с ним веселее, да и в картишки можно…

А далее пошло обсуждение того, как назвать нового бойца. Но это я, уж извини, дружище, описывать не буду, а то ты со смеху сдохнешь. Скажу только, что имя они так и не выбрали, и закончилось всё тем, что они, обнявшись, горланили:

Ап!

Летит Крокодрон вниз к ущелью!

Ап!

Батяня со мною — я рад!

Ап!

Кружимся, кружимся над целью!

Ап!

И стрелы навстречу летят!

В нас стрелы летят…

Толковый Майор Дорн начал штурм глубокой ночью. До этого момента дуболомы продолжали горланить и кидаться камнями.

Всё началось с того, что к северным воротам выдвинулся 3-й Зелёный Батальон Гетайрона. Дуболомы шли молча, пока не вышли на рубеж атаки. Сапёры Литоса установили мантелеты, и гренадёры капрала Рёка, заняв позиции за этими укрытиями, открыли прицельный огонь по защитникам воротной башни. Сапёры Матифа приволокли срубленную сосну и расположились позади гренадёров в недосягаемости горящих стрел и дротиков, что обрушились на позиции стрелков.

Защитники крепости сконцентрировали стрельбу баллист (мечтающих кувшины с маслом) и огненных стрел на ментелетах. Щиты вспыхнули, что вызвало бурную радость магдаровцев. Правда, гренадёров там уже не было. Едва первый залп горящих стрел обрушился на их позиции, как Рёк отвёл своих на безопасное расстояние.

Однако, главный удар Дорн нанёс на южные ворота. Штурмовики фельдфебеля Айхенкопфа бегом кинулись вперёд и вскоре загрохотали, орудуя ломами и кувалдами. Горящие стрелы зачастую даже не втыкались, а отскакивали от чёрной дубовой древесины. Тех же, кто пытался лить на головы штурмовиков масло и смолу, перебили лучники-коряги Ведеса. Ворота не выдержали профессионального напора чёрных дуболомов и рухнули. И тогда Толковый Майор Дорн бросил в прорыв 6-й Драбантский батальон.

* * *

Прознав об успехах генерала Грема, большая часть дезертиров потянулась к нему. Но не все. Та банда бывших чабанов, просравших Стадо, прибавила в численности, и теперь в ней было более восьми десятков бойцов. Руководил бандой бывший сержант Лост. Так вот, этот самый Лост убедил свою ватагу, что пока мигуны будет воевать с Гремом и Венком, то сами они могут очень неплохо покуражиться и набрать вдоволь всякого добра. Ну, в общем-то он и не обманул. Банде везло. Вот и в этот раз они захватили очередную брошенную жителям деревню. Естественно, всё добро селяне унести не смогли, не успели и угнать весь скот и птицу. И теперь, нажравшись от пуза, марраны любовались горящей в наступившей темноте деревней. Прыгуны были так увлечены ярким зрелищем, что даже не заметили, как среди них оказалась высокая (по меркам низкорослых марранов) фигура в плаще с капюшоном. Увидев таинственную фигуру, горцы слегка опешили. И тут из-под капюшона раздался строгий женский голос:

— Кто здесь главный?

Лост осклабился, услышав женский голос. Восседая на тюке с добычей и почёсывая волосатую грудь, бывший сержант с наглым вызовом произнёс:

— Ну, я.

Фигура щёлкнула тонкими изящными пальцами. Словно из ниоткуда мелькнула огромная шерстяная туша, и железные зубы монстра сомкнулись на горле Лоста, едва не откусив тому голову.

Фигура откинула капюшон, явив ночи аристократическое лицо молодой женщины. В её огромных зелёных глазищах блеснуло отразившееся пламя пожара.