Базельский мир
Шрифт:
– Но я действительно не помню никакого Александра Комина! – сказал я. – Ленинградский гидромет… Я его двадцать лет назад закончил! В другой жизни практически.
– Это точно! – Лещенко просиял. – Это ты хорошо сейчас сказал! В другой жизни! – он залпом выпил кофе. – Значит, ничего не помним, никого не знаем. Ну и ладно! – махнул рукой официанту. – А про часы-то, Володя… Ты не подумай, что это я просто так. Мне они действительно нужны. Любимый тесть, Лодейное Поле, малая родина – сам понимаешь. Так что я тебе завтра позвоню.
– Звоните, – сказал я.
На Парадеплац я сел на трамвай в сторону Рехальпа, и пока вагон не спеша тащился из центра в пригороды, пробовал собраться с мыслями.
Антарктические террористы, взорванный ледник и Сашка Комин. Бред! Как меня вычислил Лещенко? Краснодарский ролексовод – клиент не новый, прошлогодний, его они специально подослать не могли. Договаривался с ним о встрече по электронной почте, потом еще подтверждал по телефону. Прослушивают телефон? «Свисском»? Вряд ли. Скорее всего, взломали почтовый ящик. Это ведь совсем несложно. Но с другой стороны, зачем так примитивно? Они ведь знают, что я сразу догадаюсь.
Вспомнилось искреннее недоумение Томаса, моего приятеля, швейцарского журналиста, когда он рассказывал мне, что второй по величине издательский дом Швейцарии Эмипресс запускает русскоязычную газету.
– Да что здесь такого? – не понимал я. – Будут писать для богатых русских, сотни три их тут наберется, чем не аудитория. Плюс пара-тройка тысяч русских жен швейцарцев, программисты, сотрудники международных организаций, два хоккеиста, писатель Шишкин…
– Ты не понимаешь! – горячился Томас. – Эмипресс без пяти минут банкрот, у них долгов на сотни миллионов! Вся издательская отрасль в упадке. За месяц в Цюрихе две газеты закрылись, а тут новая открывается. Русскоязычная! Откуда они взяли деньги?
– Значит, кто-то им дал, – рассудил я.
– Значит, кто-то дал, – согласился Томас.
Сразу после разговора с Томасом я написал письмо в новоиспеченную «Русскую газету», мне быстро перезвонили, предложили сотрудничество, сначала внештатное. Потом на званом обеде в посольстве ко мне подошел Цветков. «Так вот вы какой, Владимир Завертаев! Рад познакомиться. Следим за вашими работами, читаем… Очень хорошо!». «Поздравляю, старичок! – дохнул мне в ухо водочными парами художник Николаев. – Ты попал в обойму!». Прошло совсем немного времени, и мне объявили, что меня берут на работу в штат. На собеседовании в штаб-квартире Эмипресс присутствовал издательский начальник, который назвал себя «большим другом России». Как у многих «друзей России» в Швейцарии, у него было хлопотливо-одухотворенное выражение лица, которое часто встречается у переученных замполитов. Он пожелал мне успехов в борьбе со стереотипами, мешающими взаимопониманию между народами. Приторно вежливый кадровик даже не стал вникать в мое резюме. Так я получил свою первую швейцарскую работу, а через год так же стремительно ее потерял. Главного редактора «Русской газеты» Надю Сировски, прыткую дамочку, изъятую ради такого дела из структур ООН, я видел лишь изредка. Она запомнилась фразой «как писал поэт Некрасов: «умом Россию не понять». Зато Цветков в редакционных вопросах был очень активен. Один раз он устроил мне разнос за статью о российско-украинском газовом конфликте. Где ваша позиция, Завертаев? Лично ваша? – бушевал он. У меня нет позиции, – честно признался я. Хреново! – припечатал Цветков. Второй раз я осекся на репортаже с выступления Цветкова в дискуссионном клубе в годовщину российско-грузинской войны. Я написал репортаж, он его почти полностью переписал, мне оставалось поставить свою подпись. Меня заело, начал спорить. «Твои американские друзья говорят в таких случаях – окей!» – процедил Цветков. Репортаж вышел хоть и в искореженном, но не до конца виде, что я считал своей маленькой профессиональной победой. После меня вызвали в штаб-квартиру Эмипресс, и уже другой кадровик, специальный, с каменным выражением лица объявил, что со мной разрывают контракт, и я уволен.
Так я стал часовым консультантом. Меня больше не приглашают на званые обеды в посольство, зато мне не нужно иметь свою позицию и нет необходимости видеться с Цветковым. Во всяком случае, так мне казалось до встречи с Лещенко.
Приехав домой, я засел за компьютер и принялся искать в интернете все, что связано с антарктическими террористами. Новость о взрыве ледника я помнил – это было три месяца назад. Тогда она не показалась мне сколь-нибудь важной или интересной – просто еще одна стекляшка в калейдоскопе человеческого безумия. Группа экологических экстремистов подорвала несколько мощных зарядов на леднике Росса, в результате от ледника откололся айсберг размером с приличный остров. Айсберг, дрейфуя в низкие широты, начал таять. Антарктические террористы утверждали, что заложили заряды еще в десятках мест на ледниках, и если они их взорвут, то таянье многочисленных айсбергов вызовет подъем уровня Мирового океана на полтора метра, что приведет к затоплению многих прибрежных городов и огромных территорий. Страницу за страницей перелистывал я информацию, найденную поисковой машиной по запросу «антарктические террористы», старался читать только статьи в солидных изданиях, и все равно выходил полный разброд. Чаще всего их называли экологическими экстремистами, что подразумевало, что они протестуют против загрязнения окружающей среды, еще говорилось о политических требованиях анархического толка, мелькали и вовсе безумные версии о том, что террористы требовали немедленного начала колонизации космоса. Якобы они разместили несколько видеообращений в интернете. Но, во-первых, видеосервисы все эти обращения моментально удалили, а во-вторых, интернет захлестнула волна поддельных обращений – пародий, вирусных реклам. Чуть ли не все известные производители кондиционеров и прохладительных напитков с готовностью взяли на себя «ответственность» за этот теракт. Мир, так и не успев как следует испугаться, уже покатывался со смеху. А айсберг тем временем приближался к экватору, по пути он раскололся на три части и изрядно потерял в весе. В газетах начали появляться статьи о том, что ситуация нешуточная. С одним айсбергом головная боль, но если террористы сдержат слово и взорвут заряды, Южный океан наполнится тающими айсбергами – это будет катастрофа. Нужно что-то делать. Но что? Антарктида – бесхозный
материк, ничей. Согласно Конвенции об Антарктиде, здесь разрешена только научная деятельность. Никакой полиции, никаких военных. Кто будет искать оставшуюся взрывчатку? Как искать? Просто удивительно, что ледяной континент только сейчас попал в поле зрения террористов, и еще хорошо, что террористов-вегетарианцев, которые не собираются никого убивать. А что будет, если вслед за ними в Антарктиде появятся базы талибана?Главы государств, подписавших Антарктическую конвенцию, встретились в Вашингтоне и решили ввести на материк ограниченный войсковой контингент для ликвидации террористической угрозы. Также было решено, что войсковой контингент будет на 100% состоять из военнослужащих армии США. С резким протестом выступила Аргентина, которая тоже хотела бы участвовать в операции, но протест был отклонен большинством голосов. Проскользнули едкие комментарии по поводу пассивности России, чье присутствие в Антарктиде всегда было очень заметным. Так совпало, что одновременно в Рейкьявике проходили переговоры по Арктическому шельфу, на которых Россия получила существенные уступки. В газетах замелькали заголовки – Америка и Россия поделили между собой полюса.
Вскоре антарктические террористы вновь напомнили о себе, произведя точечный взрыв на очистительных сооружениях в пригороде Генуи. В результате несколько километров лигурийских пляжей оказались залитыми нечистотами. Взрыв был произведен ночью, никто не пострадал, если не считать тысяч отдыхающих, чей отпуск был безнадежно испорчен.
Так как Лигурия, в отличие от Антарктиды, территория далеко не бесхозная, итальянская полиция яро взялась за расследование. Было объявлено, что имеются несколько подозреваемых, главный из них – некто, называющий себя Алексом Кеем. Утверждалось, что Алекс Кей – скорее всего, сумасшедший, причем довольно опасный. Его главная цель – постепенное разрушение Земли, превращение ее в малопригодную для жизни людей планету, насильственное принуждение человечества к немедленному началу колонизации космоса во имя его же – человечества – спасения.
Выследили Кея быстро. Через неделю после взрывов его обнаружили в маленькой гостинице в Нерви, пригороде Генуи. Сдаваться Кей отказался, по сведениям полиции он был хорошо вооружен, поэтому готовили штурм. Пока в Нерви стягивали полицейский спецназ и армейскую технику, с Кеем вступили в телефонные переговоры. Он охотно рассказывал о том, зачем взрывает пляжи и айсберги, затем произнес: «Я вижу солдат около отеля. Мне это не нравится. Слишком много оружия. Могут пострадать люди. Я ухожу». И ушел. Исчез, как сквозь землю провалился. Полиция перевернула вверх дном гостиницу, прилегающую территорию, соседние здания. Тщетно. После этого случая заговорили о сверхъестественных способностях Кея. Журналисты раскопали еще одну историю. Оказывается, Кея первый раз пытались арестовать еще в Антарктиде. На американских станциях есть собственная служба безопасности, что-то вроде полиции на общественных началах. Эта служба получила с Большой Земли распоряжение задержать Кея и запереть его в надежном месте до прибытия людей из ФБР. Кей не сопротивлялся, спокойно дал себя арестовать. В «надежное место» транспортировали его в разгар пурги. Ни самолеты, ни вертолеты не летали, повезли на вездеходе. По пути вездеход провалился в ледовую трещину, все, кто находился в нем, три человека, включая Кея, выжили, успели выскочить, но не успели подать сигнал бедствия. Аварийный передатчик не сработал, рация, спасательное снаряжение – все сгинуло в ледяной бездне вместе с машиной. Вдобавок водитель серьезно повредил спину, а охранник, совсем молодой парень, оказавшись посреди ревущей антарктической пустыни наедине с опасным преступником и раненым, тронулся умом. Кей тащил их обоих на себе до станции. Дотащил и исчез. Бесследно растворился в снежных вихрях. Люди из ФБР скатались в Антарктиду напрасно. Молоденького охранника отправили на Большую Землю в психлечебницу, а водитель злополучного вездехода, когда поблизости не было врачей, называл Кея Мессией.
Мессия! Тут я вспомнил Комина, каким я его знал по нашим посиделкам в общежитии с распитием азербайджанского портвейна и спорами до хрипоты. Веселый враль и мастер розыгрышей. Истории с колонизацией, канализацией, таинственными исчезновениями вполне в его стиле. Но Антарктида! Кто его туда пустил!? Я продолжил читать, перелопачивая тонны бреда сетевых завсегдатаев. Как старатель на ручье, я выискивал в мутном потоке драгоценные крупицы Сашкиных фантазий, которые я сразу мог распознать, выслушав двадцать лет назад сотни его баек. Он их выдавал по две-три штуки в день, словно их беспрерывно вырабатывала какая-то внутренняя железа.
Колонизация космоса. И… бессмертие. Это слово тоже часто мелькало в статьях о террористе Алексе Кее. Стоит человеку прорваться в космос и сама природа сделает его бессмертным. Примирение науки и религии. Космос, вечная жизнь, бессмертие души. Комин, Комин… Но каков! Вспомнились рыжие непокорные вихры на его голове, у него была привычка взбивать волосы пятерней, когда очередная завиральная история рождалась на свет.
Я встал из-за стола, пошел в кладовку, нашел старый фотоальбом со студенческими фотографиями. Уже успевшие пожелтеть черно-белые снимки, молодые беспечные лица. Нелепая мода 80-х – стриженые виски, брюки-бананы. Учебные практики – вахты, измерения. В ушах зашумели волны, к горлу подкатил комок. Пошел на кухню, достал из шкафчика бутылку виски, налил себе в стакан на три пальца и выпил почти залпом.
Алкоголь ударил в голову, и грянули колокола. Я не сразу сообразил, что это никакие не колокола, а дверной звонок. Прошел в переднюю, не выпуская стакана из рук, открыл в дверь и застыл от удивления.
На пороге стоял Сашка Комин, собственной персоной. Непокорные рыжие вихры на голове исчезли, сменившись бритой лысиной, но глаза цвета южного неба, въевшиеся, как морская соль, веснушки, и главное — вечная одесская ухмылочка, все это осталось на своих местах. Я зажмурился, решив, что виски на три пальца залпом – это все-таки много, но видение не исчезло. Вдобавок раздался совершенно не изменившийся Коминский голос: