Бедный маленький мир

Владимир Тимофеевич представил себе худого, как кузнечик, зятя Максика, которому при первом же знакомстве сообщил, что, вероятно, именно благодаря ему человечество пришло к идее арматуры, и подумал: не дай бог, загнутся там они в своем стремлении быть богатыми и знаменитыми, причем не где-нибудь, а в Лос-Анджелесе. И чтобы обязательно со Спилбергом. Или с Лукасом. Или с каким-нибудь Ларсом фон Триером.

– Ну как ты не понимаешь, папик? Это же высшая лига! – говорила Лариска еще здесь, на этой кухне, сидя на подоконнике и сплетая и расплетая длинные, как у жеребенка, ноги.

Папик все понимал. Он тоже всю жизнь стремился играть в высшей лиге. Но только по классу культурологии. Поэтому завтра ему надо ехать на конференцию и общаться с академиками. У него, профессора и доктора наук, слово «академики» было отнесено в разряд ненормативной лексики и выражало все его непростое отношение к академической среде в целом. Но зато там будет Игорек Анисимов, друган и соратник, – он таки приедет из Израиля, чтобы поучаствовать в конференции, посвященной славянскому миру. Что, конечно, логично. Какого еврея не волнует судьба славянского мира? Как там название сборища звучит точно? «Славянский мир и перспективы глобализации». Турнир по блистанию яйцами на солнце. Кто блеснет ярче. Зато с Анисимовым можно будет пить коньяк по вечерам и обсуждать перспективы глобализации в самых недвусмысленных выражениях.

– Представляешь, Алька, – повернулся к жене Владимир Тимофеевич, – пока мы не видим, мама под шумок рассказывает Сонечке историю ВКП(б). Откуда плавно перейдет к историческому материализму. Как ты думаешь, это нормально?

– Я думаю вот что: давай мы сегодня сами им позвоним. – Аля не ответила на его вопрос, бродя по периметру кухни с прижатым к груди кочаном цветной капусты. – А то у меня давление. Да еще погода, и что-то мне не по себе. Ты хоть на ипподроме в седло не лезь, свалишься. Глупый Потапов все тебя там поощряет…

– Потапов не глупый! – привычно возмутился Владимир Тимофеевич. – Он заслуженный тренер Украины. И мы с ним весь Памир на лошадях вдоль, знаешь ли, и поперек прошли.

– Так когда это было! – махнула Аля кочаном капусты куда-то в сторону окна. – Сто лет назад!

– Тридцать, – поправил жену Владимир Тимофеевич.

– Отож.

Было яркое майское утро, Сонечка подпрыгивала рядом; в ее малиновом рюкзачке, заботливо упакованные Алей в фольгу, лежали черный хлеб и рафинад для Фантазера и Ласточки. И может быть, сегодня, если Потапов будет в ударе, они продолжат учить Сонечку основам выездки. Правильно переходить с шага на рабочую рысь и обратно она уже научилась. Большое дело, между прочим. На соревнованиях за это дополнительный балл дают.

Киевлянин в третьем поколении, Владимир Тимофеевич категорически не мог пройти мимо бочки с квасом. И они с Сонечкой попили квасу, переждали под навесом пивной палатки минутный слепой дождик, посовещались и купили себе по блинчику с грибной начинкой. Городская среда, да… Любимое занятие – бесконечно рассматривать свой город. С моста, с самолета, на корточках над фундаментом Десятинной церкви – сколько хватает глаз. Пахнет мокрым после дождя асфальтом, еле заметная радуга зависла над Большой Васильковской. Сонечка долго не может понять, куда смотреть, и вдруг – о! – видит радугу и стоит открыв рот. Продавщица кваса с остервенением чешет плотное загорелое предплечье и строго спрашивает небольшую очередь, откуда, черт побери, летят комары. В мае-то!

– От речки Лыбидь, – предполагает кто-то.

– Это не комары, – говорит продавщица, – а какие-то мутанты.

– Экология, – философски вздыхает очередь.

Киевлян хлебом не корми, дай поговорить об экологии.

И наконец приходит их автобус.

* * *

Все, что происходило дальше, Виктор помнил очень хорошо. Он, к примеру, помнил, что с момента звонка Ираклия видел все как бы через плотный полиэтилен. И почти ничего не слышал. Онто знал, что Иванна выберет, совершенно определенно знал, но тоскливый страх за нее, за ее бедную психику, безвинно попавшую в подлую ловушку, почти отобрал у него зрение и слух.

Она выбрала Витту и Генрика. Разумеется. Кто бы сомневался.

– Видишь, – сказала потом ему, – какая я молодец. Профинансировала очередной социальный проект. Возможно, очень затейливый.

«И возможно, очень кровавый», – поймал на лету Виктор именно то, что она имела в виду.

Иванна холодными пальцами погладила его по щеке.

«Нет, определенно свихнется, – вздохнул про себя Виктор, – что бы там ни говорила. В общем, надо ее хватать и тащить. И подальше от этого белого безмолвия».

Милош вертел головой по сторонам. У него, конечно, были свои резоны. Вдруг он перестал озираться и уставился куда-то в одну точку за спинами остальных участников мизансцены.

К ним шла Витта. Она появилась как бы ниоткуда, хотя в дальней перспективе стена Кремля делала изгиб и закрывала часть пространства. Витта шла медленной расхлябанной походкой – так ходят по кромке волны на пляже, когда ноги слегка вязнут в мокром песке и никуда не надо спешить. Она шла в длинном расстегнутом пальто, под которым были белая футболка и черные колготки. Больше на ней ничего не было – даже обуви. Так она и брела по заснеженной площади, слегка путаясь в своих длиннющих ногах. И Милош наконец сорвался с места, побежал навстречу, схватил ее на руки. Витта положила голову ему на плечо и закрыла глаза.

Леша с Генриком уже остановили машину с надписью «Ростовхлеб» и, судя по донельзя довольному лицу водителя, сторговались за несколько его зарплат.

– Пошли, – сказал Виктор Иванне и взял ее за руку. Рука была мокрая и холодная.

– У меня живот болит, – вдруг сообщила Иванна. – Очень.

Она стояла и смотрела вниз, себе под ноги, и Виктор тоже посмотрел вниз. Ее бледно-голубые джинсы от бедер и ниже становились черными, и только когда на снегу стали расплываться вишневые пятна, Виктор понял, что это такое.

– Кровь? – равнодушно спросила она и стала падать на подбежавшего Лешу. Тот чудом успел ее подхватить, но вынужден был сесть на землю и держать ее на коленях, пока Виктор дрожащими руками прикладывал к ее лбу и щекам кое-как слепленный снежок.

– Она ранена? – шепотом спросил Леша.

– О господи… – вздохнул Виктор.

– Ранена или нет?

– Похоже, у нее маточное кровотечение, – сказал Виктор, прямо глядя в его темнеющие глаза. – Сильное.

В старом советском гастрономе на другом краю площади, где еще наливали сто грамм и подавали сардельку с горчицей, стоял со стопочкой в руке сильно пьющий местный житель, смотрел в окно и думал, что наступают ранние зимние сумерки, вот и еще один день кончается, и ознаменован он был падающими барышнями. И хорошо еще, что падают они на руки мужчин, и вот теперь их куда-то везут в хлебной машине. А его жена умерла. Не успел подставить руки – вот она и умерла. Он запил эту мысль, зажевал ее сарделькой, подумал и заказал себе яйцо вкрутую и еще пятьдесят.