Бедный маленький мир

Хорошо, она приедет домой, ляжет спать, но не будет выключать телефон. Вдруг и правда отменят рейс. Отменят тур, отменят тот безусловный факт, что ее муж Давор Тодорович – великий, ужасный, невозможный и гениальный, и в каждом городе мира ему есть с кем пойти в ресторан…

Дома, с кусочком сыра в левой руке и с унылой веточкой базилика в правой Санда немного побродила по кухне, поздравила себя с тем, что отправила девчонок к сестре на Французскую Ривьеру, и некоторое время наблюдала, как полуденное июньское солнце разгоняет тучи. Потом она выключила телефон и, забравшись под одеяло, тут же уснула.

Милан, Мирко и Горан пили виски, а Бранка чай с молоком – все примерно так, как он себе и представлял. Бранка неловко держала чашку левой рукой, а правую зачем-то прижимала к груди. Они еще не заметили его, а Давор уже испугался: что у нее с рукой? У его скрипачки накануне мирового турне не должно быть проблем с руками! Безобразие!

– Давор, – заорали они, – ну где тебя носит?

Бранка сияла, как рассветное солнышко. Собственно, как всегда, когда видела его.

– Что с рукой? – строго спросил он.

– А мы тебе виски заказали, – сообщила, сияя, Бранка. – Безо льда. Правильно?

– Что с рукой, я тебя спрашиваю? Покажи руку.

– Что? С какой рукой? Да не орите вы, ребята…

Милан, Мирко и Горан умирали от смеха над какой-то газетой.

Бранка оттянула ворот джинсовой куртки и дунула туда. Потом расстегнула пуговицы, и из-за пазухи появилась перепуганная серая мордочка. Вот кого она придерживала локтем.

– Это кролик. Хочешь погладить?

– Кролик… – повторил Давор. – Понятно. Он с нами поедет?

– Он маленький, – непоследовательно заметила Бранка, уходя от ответа. – Маленький и совершенно безвредный. Я купила его вчера у одной девочки. Возле автомойки. Я там машину мыла и… Девочка определенно была бедной, и я… А что, нельзя, чтобы он с нами ехал? Я на него сертификат взяла у ветеринара! Правда, у него даже имени пока нет, ветеринар написал «кролик голландский». Ну вот, ты уже улыбаешься, а то пришел злой, как зверь.

– Это и есть имя, – вздохнул Давор и погладил колика за ухом. – Кролик Голландский. Имя и фамилия.

– Он ест мало! – привела последний аргумент Бранка.

– Ты, Бранислава, тем не менее, его корми. – Давор глотнул виски и покосился на своих парней, которые уже рыдали от смеха над газетой. – Недели через две приготовишь мне его в белом вине.

– Давор! – возмущенно закричала Бранка, взмахнула рукой и чуть не перевернула свою чашку. – Не бойся, кролик. Он тебя не съест, нет. Он добрый и воспитанный человек.

– Когда я тебя замуж выдам, то буду пить три дня, – задумчиво произнес Давор.

Бранка мрачно посмотрела на него и уткнулась в своего кролика.

Этому разговору сто лет в обед. Она уже когда-то сказала ему, что не выйдет замуж, потому что все равно нигде в мире не найдет человека, хотя бы отдаленно похожего на него. Потому что она его любит (да, между прочим!) и не считает существенной тридцатилетнюю разницу в возрасте. Он тогда посмеялся и поцеловал ее в пылающее ухо. Разница исчислялась не годами, а мирами, но сообщать ей об этом не обязательно. Каждые полгода какая-нибудь славная юная дева рыдает у него на груди. Через два часа из Скопье вылетают в Киев его вокалистки – все трио рыдало у него на груди. По очереди, конечно.

– Чего ржете? – спросил он ребят. – Ржете так, как будто обкурились, честное слово. На вас весь аэропорт смотрит.

– Ты нам льстишь, – улыбнулся флейтист Милан. – Весь аэропорт смотрит на тебя. Ты такая же знаменитость, как маршал Тито. Только Тито умер, а ты жив.

– Спасибо, – с чувством сказал Давор.

– Как далай-лама, – вставил свои пять копеек барабанщик Горан.

– Как мать Тереза, – поклонился перкуссионист Мирко и поднял свой стакан. – Как бенгальский тигр. Как мыс Канаверал. В общем, за тебя.

– Точно, обкурились, – убежденно заявил Давор. – А я же вас предупреждал! И теперь с легким сердцем применю к вам санкции.

– И функции, – всхлипнул Мирко и лег щекой на газету. – Ты ничего не понимаешь. Не в состоянии разделить нашей светлой радости. Тут о тебе статья.

Статья была посвящена старту мирового концертного турне «предмета нашей национальной гордости, культового композитора Давора Тодоровича и его потрясающего коллектива». Парни толкались, тыкали пальцами куда-то в середину текста и по очереди зачитывали наиболее выдающиеся, с их точки зрения, пассажи.

«За независимостью его натуры, за космополитичностью его суждений кроется нежная и ранимая душа ребенка. У него было трудное детство…»

– О-о! – со всхлипом стонал Мирко. – И деревянные игрушки!

«В возрасте тринадцати лет его исключили из пионерской организации социалистической Югославии – уже тогда у него были принципиальные расхождения с коммунистической идеологией…»

– У меня были клеша и длинные волосы, вот и все расхождения, – усмехнулся Давор. – И однажды прямо на уроке я поцеловал учительницу физкультуры.

Выражение лица Бранки стало мечтательным.

«Впоследствии за предпринимательскую деятельность его выгнали из музыкального училища…»

– Да, между прочим, правда. Я мыл машины, чтобы купить электрогитару. А что? Я вам не рассказывал?

«И поэтому юный Давор вынужден был…»

– Я сейчас уписаюсь, держите меня! – заорал Мирко на весь аэропорт. – Был вынужден! Обратите внимание – именно вынужден был поступить в институт международных отношений!

«Откуда его тоже в результате исключили за создание в стране радикального рок-андеграунда, что было несовместимо с образом дипломата социалистического государства…»

– Нет, я сам ушел, – признался Давор. – Я там нормально выучил русский и английский, но даже в страшном сне не мог представить себя дипломатом социалистического государства. Да ладно вам. Журналисты – существа загадочные. Дикие, но симпатичные. Зато никто не пишет, что я развращаю несовершеннолетних или пью кровь христианских младенцев. Низкий им за то поклон. У нас, между прочим, пресс-конференция в Киеве. Прямо сегодня вечером.

– Это у тебя пресс-конференция. – Горан поднял палец. – У тебя! У предмета нашей национальной гордости! А у нас – теплый весенний Киев и какой-нибудь кабак. Чувствуешь разницу?