Бег в темноте

Узкая, едва видимая в темноте тропинка, пересекавшая двор от края до края, в конце концов вывела его на улицу, вернее, на очередной перекрёсток, образованный улицами Советской и Островского. И только здесь, выйдя на освещённый тротуар, он понемногу сбавил шаг и вскоре остановился, чуть поводя плечами и медленно озираясь кругом, точно опять засомневавшись, какой выбрать путь.

Его колебания были прерваны внезапно донёсшимся издалека шумом – громкими возгласами, криками, взрывами смеха, особенно отчётливо раздававшимися в глубокой предрассветной тишине. Незнакомец повернул голову на эти звуки и заметил двигавшуюся в отдалении, по Советской, небольшую компанию, несколько девушек и парней. По-видимому, они возвращались с какого-то весёлого мероприятия, где, как нетрудно было догадаться, бурно, с огоньком провели ночь. И разгулялись при этом так, что даже теперь, идя домой, никак не могли угомониться и то и дело оглашали улицу ликующими выкриками, оглушительным визгом, раскатистым хохотом. И эта немногочисленная, но производившая невероятно много шума и заметно оживлявшая объятые сном окрестности группа мало-помалу приближалась к замершему на перекрёстке чёрному человеку, пристально смотревшему на шедших ему навстречу, ничего вокруг не замечавших и не думавших ни о чём плохом – да и вообще ни о чём в этот момент не думавших – развеселившихся, беззаботных юнцов.

Особенно выделялся один из них, двигавшийся впереди всех не очень твёрдой, вихляющей походкой, выбрасывая как-то немного вкривь длинные ноги и широко размахивая руками, точно он отгонял мух. Это был высокий худощавый парень с густой взлохмаченной шевелюрой и бесшабашной пьяной улыбкой на лице, одетый так, словно на дворе всё ещё было лето, – в просторную, навыпуск, футболку и короткие, до колен, штаны. Однако он, судя по всему, не обращал никакого внимания на уже довольно ощутимую осеннюю прохладу, ещё более усиливавшуюся при порывах ветра, и не чувствовал в своём летнем наряде ни малейшего дискомфорта. Вероятно, он был достаточно согрет изнутри как выпитым прежде, так и тем, чем продолжал согреваться прямо на ходу: в правой руке он держал массивную продолговатую бутылку, которую время от времени подносил ко рту. А в перерывах между возлияниями именно из его глотки вырывались самые громкие и зычные, но при этом совершенно невразумительные, почти дикие вопли, перекрывавшие и порой заглушавшие гораздо более скромные возгласы его спутников и даже пронзительные визги девушек.

Приблизившись к перекрёстку, громкоголосый парень с бутылкой, опередивший своих товарищей на несколько метров и первым заметивший высившуюся там огромную, недвижную, точно статуя, фигуру в диковинном наряде, пригляделся внимательнее, мотнул головой, будто не веря своим глазам, и, в очередной раз отхлебнув из своего неиссякаемого сосуда, чуть пошатываясь, направился в сторону незнакомца. Подойдя к нему, остановился, окинул громадную двухметровую фигуру, задрапированную с головы до ног во всё чёрное, изумлённым взглядом, обошёл её кругом, оглядев со всех сторон и восхищённо покачивая головой, и наконец, вновь остановившись перед неизвестным, не совсем внятно, чуть заплетающимся языком проговорил:

– Ну и здоров же ты, дядя! Как бык! Отродясь не видал таких амбалов… Из качалки небось не вылазишь… Респект тебе, дядя! Уважуха! Красиво себя оформил, ничё не скажешь… Надо и мне будет как-нибудь взяться…

Незнакомец, никак не реагируя на обращённые к нему слова, ничего не говоря и не двигаясь, стоял на месте и лишь едва уловимо, почти неприметно для глаза, кивал, будто соглашаясь с высказанными в его адрес комплиментами, довольно коряво изложенными, но зато искренними.

В этот момент к ним один за другим подтянулись остальные члены компании и, остановившись поблизости, с интересом и лёгким удивлением воззрились на необыкновенно крупного, богатырски сложённого прохожего в чёрной длиннополой хламиде, с которым тщетно пытался разговориться их приятель.

– Чё, Лёха, кореша встретил? – с усмешкой сказал один из парней, сухопарый нескладный блондин с глуповатым выражением лица.

Лёха взмахнул рукой, так что из зажатой в ней бутылки выплеснулось немного жидкости, и медленно, растягивая слова, промолвил:

– Да вот… хочу узнать у него, как это он умудрился так накачаться?.. Может, какая-то особая методика… Вы гляньте только, какой громила! Прям Кинг-Конг какой-то…

– Да, крепкий мужик, ничего не скажешь, – отметил другой парень – мускулистый, подтянутый, коротко стриженный, очевидно, спортсмен, – внимательно, со знанием дела оглядывая мощные стати неизвестного. А затем, склонив голову к стоявшей рядом с ним стройной эффектной брюнетке в короткой юбке и на высоких каблуках, тихо, с тонкой двусмысленной улыбкой спросил:

– А ты хотела бы вот с таким?..

Девушка ответила ему не менее выразительной белозубой улыбкой и блеснула огромными, тёмными как ночь глазами.

– Нет, мне достаточно тебя. Пока…

Лёха между тем не оставлял попыток добиться от безмолвного великана хоть какого-нибудь ответа, подступив к нему ещё ближе и повысив голос, точно разговаривая с глухим:

– Слышь, дядя, я спрашиваю: как это ты ухитрился такую мышцу нарастить? Может, секрет какой знаешь? Поделился бы, а? Чё те, жалко, что ли?

– Анаболики и стероиды – вот и весь секрет, – пренебрежительно скривился спортсмен и вновь покосился на свою черноокую, слегка ухмылявшуюся подругу.

Однако незнакомец продолжал хранить молчание, по-прежнему не шевелился и, казалось, не обращал на окружавших его, говоривших с ним и о нём людей ни малейшего внимания, словно их для него не существовало. Чуть ссутулившись, уронив длинные руки вдоль тела и понурив голову, он как будто пристально разглядывал что-то у себя под ногами и, по-видимому, даже не думал отвечать на обращённые к нему вопросы.

Уразумев это, Лёха отступил от него и разочарованно передёрнул плечами.

– Молчит, проклятый.

– А может, он немой? – хихикнув, предположила миниатюрная, похожая на куклу блондинка с рассыпанными по плечам волнистыми локонами и маленьким, по-детски вздёрнутым носиком.

– Или заснул, – вновь подал голос светловолосый увалень, дурашливо усмехаясь. – Время-то уже позднее… вернее, раннее. Вот он и закимарил.

– Ну, если спит, так мы его разбудим! – воскликнул Лёха, осклабившись в озорной улыбке и подмигнув спутникам.

Гримасничая и кривляясь, он подошёл к неподвижному гиганту сбоку, привстал на цыпочки и, постаравшись дотянуться головой как можно выше, громко рявкнул ему почти в самое ухо.

Тот не шелохнулся, будто и в самом деле спал непробудным сном, а толстая ткань капюшона не пропускала даже самые громкие звуки и тщательно охраняла его покой.

– Чё ты орёшь-то, как ошалелый? – со смехом проговорил «спортсмен», не без интереса наблюдавший бесплодные попытки приятеля разговорить странного незнакомца. – Вместо того чтоб вопить без толку, лучше б предложил ему своей текилы. От этого ещё никто не отказывался. Тогда, я думаю, он расскажет тебе всё, что ты хочешь знать. И даже больше…

Лёха внял дельному, как ему показалось, совету и, предварительно сам отхлебнув из бутылки, с самым любезным видом протянул её неизвестному.

– Хошь текилы, дядя? Попробуй, это вкусно. Тебе понравится. Попробуешь и ещё попросишь.

Чёрный человек не шевелился, казалось, даже не дышал, как и прежде, стоя на месте застывшим, неколебимым истуканом и не проявляя ни малейших реакций на происходящее вокруг него.

Но Лёха продолжал настаивать и, держа бутылку в вытянутой руке, убеждал его мягким, дружелюбным тоном, с широкой приторно-пьяной улыбкой на лице:

– Ну чё ты кобенишься, чувак? Тебе ведь по-хорошему, по-человечески предлагают… от всей души, как говорится… А ты нос воротишь! Нехорошо как-то, некрасиво… Чё те, трудно, что ли, сделать глоток-другой? Хотя б из вежливости… Это классная текила. Милагро. Ты небось и не пробовал никогда такой. Так попробуй! – Он вновь повысил голос и, вскинув руку, поднёс бутылку к тёмной впадине капюшона, в которой скрывалось лицо неизвестного.

Тот вновь никак не прореагировал. Не шелохнулась ни единая складка его одежды, ни единого звука не раздалось из глубины необъятного капюшона.