Беглый
Шрифт:
— Вот именно, Изя, — прервал я его. — Теперь главный вопрос — как нам этот фарфор, да и остальное наше добро, в Россию доставить и там сбыть. И, что еще важнее, как самим туда добраться, не угодив снова в лапы правосудия или еще куда. Нужно уезжать отсюда, и как можно скорее. Пока наш немецкий профессор не обнаружил, что его «местные деньги» — всего лишь хорошо нарисованные картинки! Да и англичанин этот не совсем уж дурак…
Мы расселись на полу и на единственном кане, и начался наш военный совет.
— Возвращаться надо, это ясно, — начал я. — Товар есть, и его надо продать. Вопрос — как и куда?
— Первое, что на ум приходит — Нерчинск, — подал голос Софрон, потирая подбородок. — Места знакомые, хоть и не самые гостеприимные!
— Нерчинск отпадает
Все согласно закивали. Аргумент был железный.
— Тогда куда? — спросил Левицкий, до этого молча слушавший наши прения. — Если не Нерчинск, то что остается? Иркутск? Но это еще дальше, и путь туда неблизкий и не менее опасный.
— Иркутск — это крюк порядочный, — согласился Захар. — Да там и своих купцов хватает, чужаков не больно жалуют. Нам бы место побойчее, где народу много разного. Чтобы затеряться можно было и товар пристроить без лишнего шума.
— Кяхта! — вдруг осенило Изю, и он хлопнул себя по лбу. — Таки Кяхта, я вас умоляю! Это же главные ворота в Китай из России! Торговля там кипит денно и нощно! Купцов — видимо-невидимо, и русских, и китайских, и бухарских, и каких хочешь! И товар там всякий ходит. Вот где наш чай и фарфор может пойти на ура! Можно будет потихоньку пристроить людям, которые не будут лишних вопросов задавать, если цену хорошую предложишь. И народу там столько, что в такой толчее затеряться будет проще простого. Опять же, граница! А где граница, там всегда есть лазейки.
Идея Изи показалась мне здравой. Кяхта… Главный центр русско-китайской торговли. Там действительно могли найтись ценители фарфора, да и вообще, в большом торговом городе всегда легче раствориться и провернуть свои дела, чем в глухой провинции.
— Кяхта, говоришь… — задумчиво протянул я. — А это не слишком ли… Таможня, пограничники, начальство… Как бы нам там не влететь.
— Так мы же не с пустыми руками едем, а с товаром! — горячо возразил Изя. — Фарфор этот — чем не прикрытие? Скажем, приказчики купца какого-нибудь, везем образцы. Или сами по себе, мелкие торговцы. В Кяхте таких пруд пруди. Главное — документы какие-никакие справить, хоть бы и фальшивые. А это мы уже умеем. — Он многозначительно сверкнул стеклами своих окуляров. — Да и не обязательно в саму Кяхту соваться. Можно и в окрестных слободах остановиться, там тоже такой торг идет — это что-то! Одесса-мама отдыхает, когда идет торг в Кяхте на чай и камку! А там уж разберемся, что и как дальше. Таки главное — выбраться из этой дыры, дойти до русской земли, а там мы уже не пропадем!
Мысли мои лихорадочно скакали. План с Кяхтой выглядел наиболее разумным из всех возможных. Да, рискованно. Да, далеко. Но он давал шанс не только продать товар, но и затеряться, а там и начать новую жизнь.
— Что ж, — сказал я после недолгого молчания, обводя взглядом лица своих товарищей, на которых читалась смесь надежды и тревоги. — Пожалуй, Изя прав. Кяхта — это наш лучший шанс. Путь неблизкий, и опасностей на нем будет не меньше. Готовимся к отъезду. И поторапливайтесь! Что-то мне подсказывает, что наш немецкий «друг» профессор Гетц может скоро обнаружить, что его надули. И тогда он поднимет такой шум, что мало не покажется. Нам нужно исчезнуть из Баин-Тумэна до того, как это случится.
Сборы наши были недолгими. Упаковали фарфор как можно тщательнее, используя старые циновки и тряпье. Распределили остатки серебра и провизию. Проверили
оружие. Очир, наш верный проводник, которому мы объяснили новый маршрут, лишь молча кивнул — ему, похоже, было все равно, куда идти, лишь бы платили исправно. Выезжали из Баин-Тумэна мы на рассвете, стараясь не привлекать лишнего внимания. Мы были «на палеве», и каждый шорох заставлял вздрагивать. Впереди лежала неизвестность и долгая дорога на север, к русской границе, к Кяхте, нашей новой призрачной надежде. Благо Очир знал дорогу.Сборы были лихорадочными. Мы наняли у местных еще несколько верблюдов и пару повозок для чая, оставив себе только самых выносливых лошадей для верховой езды. Выезжали из Баин-Тумэна затемно, стараясь не привлекать лишнего внимания. Но мне все время казалось, что за нами следят. Сердце колотилось, как тогда, под Шатоем, когда мы попали в засаду… но все обошлось.
Мы гнали караван почти без передышки, стремясь как можно дальше убраться от города. Каждый из нас был напряжен, как натянутая струна, ружья не выпускали из рук. Левицкий, хоть и старался шутить, то и дело бросал тревожные взгляды назад. Захар и Софрон молча сканировали местность. Тит и Сафар ехали чуть в стороне, готовые к бою. Даже Изя на этот раз молчал, воздерживаясь от порядком поднадоевшего всем одесского юморка.
Когда мы отъехали от Баин-Тумэна едва ли на полдня пути и как раз пересекали довольно узкое, скалистое ущелье, мои худшие опасения оправдались. Очир, ехавший впереди, резко вскинул руку. Из-за крутого поворота, перегораживая дорогу, выскочило несколько всадников. Рваные халаты, бараньи тулупы, блеск кривых сабель и пик. Хунхузы!
— Засада! — гаркнул я, соскакивая с лошади и утаскивая ее за ближайший валун. — К бою!
Поднялась суматоха. Наши погонщики-монголы испуганно загомонили. Мы же рассредоточились, хватаясь за оружие.
«Видимо, продал нас кто… или следили!» — обожгла меня быстрая мысль.
И тут из-за спин бандитов выехал еще один всадник. Высокий, худощавый, в знакомой европейской одежде. Владислав Тарановский! Лицо поляка было искажено злобой, в одной руке он сжимал нагайку, ругая лежала на рукояти седельного пистолета.
— Стойте, русские собаки! — крикнул он, голос его дрожал от ярости. — Приехали, мошенники! Ваша афера с шахтой и векселем раскрыта! Мистер Тэкклби не из тех, кого можно безнаказанно обманывать!
Мы замерли.
— Что все это значит, пан Тарановский?! — крикнул Левицкий, бледный от гнева. — Вы с ума сошли? Натравить бандитов! Где ваша шляхетская честь?
Поляк зло рассмеялся.
— Честь? С вами, мужланами и аферистами? Вы обманули меня, обманули моего нанимателя, мистера Тэкклби, подсунув ему байку про несуществующую шахту и выманив вексель на шесть тысяч фунтов! Думали, он не разберется? Он сразу заподозрил неладное! А когда ваш Очир проболтался хозяину ганзы, что вы на все деньги с векселя чая накупили и спешно отбыли на север, мистер Тэкклби тут же все понял и, перепроверив, тотчас послал меня за вами! Но теперь, пся крев, вы за все заплатите! Отдавайте чай, отдавайте деньги, что получили с векселя, и все ценное, и, может быть, — он осклабился, — мои люди оставят вас в живых! Хотя ты, — он вперил ненавидящий взгляд в меня, — ты, предводитель этой шайки, ответишь мне лично! Я вызываю тебя! За оскорбление чести моего хозяина! Я тебя лично убью!
«Вот оно как, — с ледяным спокойствием подумал я. — Значит, Тэкклби действительно быстро смекнул. И послал этого пса по наши души. А полячишку, судя по всему, заела жаба: зависть и жажда вернуть деньги хозяина, а заодно и поживиться. А вызов на поединок — дешевый спектакль».
— Слушай сюда, ты, дерьмо краковское, — спокойно, но так, чтобы каждое слово резало, ответил я, выходя из-за валуна. — Твой хозяин, англичанин, годами травил людей опиумом. Вы оба давно вычеркнули себя из рядов порядочных людей. Вы обманывали людей сотнями, а мы лишь вернули часть того, что такие, как вы, отняли у других. Что бы я сейчас с тобой ни сделал, это будет лишь малой долей воздаяния. А теперь ты умрешь. И не надейся на своих головорезов — каждый из моих людей стоит пятерых твоих!