Беглый

Изя, наш финансовый гений и мастер на всякие щекотливые дела, на мгновение растерялся, его глаза забегали.

— Таки да, я вас умоляю… найдутся умельцы, — растерянно, но уже с загорающимся в глазах интересом ответил он. — Тут всяких хватает и плавильщиков, и… других мастеров А зачем вам, Курила, такая странная фабрикация, да еще тайно и в спешке?

— Надо переплавить примерно пятнадцать, а лучше двадцать фунтов. Срочно! И чтобы выглядело так, будто мы это серебро киркой из земли выковыряли! — перебил я его, не давая увлечься расспросами.

Изя понимающе кивнул, его лицо мгновенно стало серьезным и деловитым. Этот пройдоха нюхом чуял, где пахнет риском и большими деньгами.

Через полчаса, оставив остальных, мы втроем: я, Изя и Тит в качестве охраны и носильщика — уже пробирались по каким-то вонючим задворкам Ундурхана.

Изя привел нас в одну из многочисленных кузниц, затерявшуюся в лабиринте глинобитных строений. Там, в полумраке, среди груд угля и железного лома, орудовали несколько подозрительного вида китайцев — угрюмых, молчаливых, с лицами, перепачканными сажей.

Они без лишних вопросов взялись за работу, когда Изя сунул им несколько монет. Вскоре в горне уже яростно ревело пламя, раздуваемое мехами. Наши слитки один за другим исчезали в огромном железном ковше, превращаясь в ослепительно белое, кипящее варево. Затем это расплавленное серебро выливали в грубые, неровные глиняные формы, которые китайцы тут же при нас смастерили из влажной глины. Через какое-то время, когда металл остыл, у нас на руках оказалось двадцать два фунта «самородного» серебра — комки и лепешки неправильной формы, тусклые, с вкраплениями земли и песка. Выглядело достаточно убедительно.

Сделка состоялась тем же вечером, в укромном углу постоялого двора при скудном свете единственного тусклого фонаря, отбрасывавшего на глиняные стены дрожащие, уродливые тени. Атмосфера была напряженной, как натянутая струна. Захар, молчаливый и сосредоточенный, принес один из наших настоящих, еще нерчинских, слитков — самый небольшой, для пробы. Тэкклби, фыркая и отдуваясь, придирчиво осмотрел его, вертел в своих пухлых пальцах, взвесил на руке, даже, к моему удивлению, попробовал на зуб, что-то бормоча себе под нос по-английски. Его взгляд был острым и цепким, как у ястреба, высматривающего добычу. Ему помогал старенький, высохший, как мумия, китаец в потертом халате и круглой шапочке — видимо, местный эксперт по драгоценным металлам.

Он долго тер слиток о какой-то черный камень, нюхал, рассматривал через небольшое стеклышко, потом даже распилил его. А там и наши свежеиспеченные «самородки» пошли в дело.

Англичанин вертел их в руках, недоверчиво хмыкал, нюхал, но китаец-эксперт после тщательного изучения что-то негромко ему сказал, и Тэкклби наконец удовлетворенно кивнул.

Мысленно я уже потирал руки. Видимо, качество металла и его «природный» вид его удовлетворили, и старый лис проглотил наживку. Ну, теперь только бы не сорвалось!

Тэкклби что-то отрывисто бросил Тарановскому, и тот, облегченно вздохнув, знаком велел одному из слуг принести большой просмоленный деревянный ящик, туго обвязанный просмоленными же веревками, с выжженным на боку клеймом какой-то гонконгской торговой компании.

В обмен я отдал англичанину оговоренное количество нашего «самородного» серебра, которое Изя тщательно взвесил на предусмотрительно прихваченном из наших запасов безмене. В продолжении всей операции руки у Изи слегка подрагивали, но он держался молодцом.

— И еще, пан Станислав, — сказал я как можно более небрежным тоном, когда сделка была завершена и ящик с опиумом стоял у наших ног, источая слабый, но характерный пряный аромат, — хочу попросить еще об одной услуге. Мы тут отправляемся в дальний путь, поклажи у нас прибавилось, и нам бы не помешало некоторое количество пустых ящиков. Таких же крепких, как этот. Штук десять-пятнадцать нас бы вполне удовлетворило. Если надо, мы заплатим!

Тарановский снова перевел мою просьбу англичанину. Тот пожал плечами — пустые ящики его, видимо, совершенно не интересовали: главное, он получил свое серебро и уверовал в существование мифической шахты.

И вскоре носильщики притаранили нам полторы дюжины крепких пустых ящиков, пахнущих смолою и сладковатым опиумным дурманом, снабженных все тем же клеймом гонконгского торгового дома.

«То что доктор прописал», — подумал я, представляя, как в этих ящиках будет путешествовать наше основное сокровище, надежно укрытое от любопытных глаз.

Когда мы вернулись в свою каморку с драгоценным и опасным грузом — ящиком опиума и целым штабелем пустой тары, — товарищи встретили нас напряженным, выжидательным молчанием. Воздух в комнате, казалось, можно было резать ножом.

— Ну что, Курила? С Богом? Получилось? — хрипло спросил Софрон, его рука непроизвольно сжимала рукоять ножа.

— Получилось, — кивнул я, с преувеличенной осторожностью ставя тяжелый ящик на земляной пол. От него исходил тот самый запах, который я уже успел запомнить — густой, сладковато-пряный, немного тошнотворный.

— Вот. Наш пропуск в Ханьхэхэй. И вот еще, — я указал на пустые ящики. — Пригодится… кое для чего!

— А про шахту что? Спрашивал, живоглот? — поинтересовался Захар, его глаза горели нетерпением.

— Спрашивал. И еще как! Интересуется сильно. Я сказал, что пока не готовы говорить об этом, мол, дело деликатное. Но он явно на крючке. Посмотрим, может, мы и остальное серебро ему потом таким же манером продадим… А пока пусть думает, что у нас действительно есть неиссякаемый источник. Может, еще пригодится нам этот напыщенный англичанин!

На следующее утро, едва забрезжил рассвет, наш маленький отряд покинул пыльный и негостеприимный Ундурхан и под предводительством Очира двинулся на север, к загадочному городу Ханьхэхэю, где, по слухам, местный амбань предпочитал опиумный дым государственным делам, а в лавках продавали отличную бумагу, так необходимую Изе.

Дорога вилась среди невысоких, но труднопроходимых скалистых гор, поросших редким, чахлым лесом. Воздух стал чище, прохладнее, пыли было меньше, но путь оказался труднее — приходилось то карабкаться на каменистые перевалы, от которых у лошадей подкашивались ноги, то спускаться в глубокие, мрачные ущелья, где, разбуженные недавним половодьем, еще яростно шумели быстрые сезонные реки, грозя смыть нас вместе с поклажей. На второй день пути, проезжая по узкой горной долине, стиснутой отвесными скалами, мы увидели впереди нечто странное, отчего у меня неприятно екнуло сердце.