Annotation

Кандалы скинул – думаешь, все, жизнь удалась? А вот хрена! Монголия – не пляж с красотками: степь без края, бандиты без тормозов, да ушлые торгаши, готовые содрать последнюю шкуру. Но деньги есть, ума палата, а плюсом к ним - опыт выживания, сполна оплаченный кровью. Думаете, напугали? Каторга сменилась другой игрой. И мы в нее сыграем! Только сначала перепишем правила.

Беглый

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

notes

1

2

3

4

Беглый

Глава 1

Он медленно поднял руку, подавая знак своим солдатам. Другая его рука так же медленно потянулась к кобуре на поясе…

Сердце пропустило удар, а потом заколотилось где-то в горле. Узнал! Это конец. Драться с его солдатами и конвоем позади — самоубийство. Бежать — не успеем. Оставалось одно — говорить. Лгать так, чтобы он если не поверил, то хотя бы засомневался или решил не связываться.

Прежде чем Рукавишников успел отдать команду или выстрелить, я, стараясь, чтобы голос не дрожал, выехал чуть вперед, насколько позволяло пространство, и, приняв по возможности бравый, но уважительный вид, обратился к нему:

— Здравия желаю, ваше благородие! Разрешите обратиться?

Рукавишников замер, его рука застыла на полпути. Он смерил меня ледяным, изучающим взглядом. Усмешка на его губах стала шире, но холоднее. Он явно наслаждался моментом.

— Говори, — бросил он коротко, не опуская руки от кобуры. Его солдаты напряженно следили за нами, готовые к действию.

— Курила, надзиратель с карийских приисков, ваше благородие, — отрапортовал я, выдумывая на ходу. — Сопровождаем груз горного офицера Попова из Нерчинска на Кару. Были с ним в Нерчинске по делам службы, он там и остался пока, а нам велел его вещи на Кару доставить. Вот, по пути решили завернуть — у одного из наших, — я неопределенно кивнул в сторону Хана, который как раз маячил рядом, — тут неподалеку родичи живут. С дозволения офицера Попова, конечно.

Я говорил ровно, глядя офицеру прямо в глаза, стараясь излучать служебное рвение и некоторую усталость от дороги. Краем глаза я видел, как мои спутники замерли, стараясь не дышать. Даже контрабандисты уловили суть игры и приняли подобающе угрюмый вид. Хан оставался невозмутим, как степной идол.

Рукавишников медленно опустил руку, но взгляд его оставался острым и подозрительным.

— Надзиратель, говоришь? — протянул он, явно не веря. — Не из конвоируемых ли ты сам недавно был, голубчик? И офицер Попов… Какой именно Попов?

— Был, ваше благородие, нынче же надзирателем стал. — Я позволил себе легкую улыбку. — Дорога длинная, пыльная. А офицер Попов — Иван Петрович, из управления Нерчинского горного округа. Помощник господина Разгильдеева. Нам велено его пожитки на Кару доставить, пока он в Нерчинске делами занимается. Мы люди служивые нынче, приказ выполняем.

Рукавишников прищурился. Он явно колебался. Моя уверенность, упоминание конкретного имени и звания, дерзкое заявление о пути на Кару — все это сбивало с толку. Он все еще подозревал меня, я это видел, но доказать с ходу ничего не мог.

— Вещи Попова, значит? — Он обвел взглядом наши скромные пожитки и тюки контрабандистов. — А ну-ка, покажь, что везете! Солдаты, досмотреть!

Вот он, критический момент.

— Слушаюсь, ваше благородие! — с готовностью ответил я, но тут же добавил, понизив голос до доверительного тона: — Можем и показать, дело нехитрое, только… Офицер Попов уж больно трепетно к своим вещам относится. Характер у Ивана Петровича, сами понимаете… Не дай бог узнает, что без него или без его прямого указания сундуки вскрывали да вещи перетряхивали… Осерчает ведь, ваше благородие. А ну как жалобу напишет? Оно вам надо, из-за простого любопытства с начальством окружным отношения портить? Мы люди маленькие, нам велено доставить в сохранности и побыстрее, мы и везем. А вскрывать — то только по его личному приказу…

Я замолчал, внимательно глядя на реакцию Руковишникова. Я играл на его возможном нежелании ввязываться в бюрократические дрязги с другим офицером из-за какой-то партии «надзирателей» с подозрительными рожами.

Рукавишников несколько секунд молчал, обдумывая ситуацию. Его взгляд скользнул по нашим напряженным лицам, по невозмутимому Хану, по тюкам. Он все еще не верил, но мой намек на возможные неприятности по службе, видимо, достиг цели. Рисковать своей карьерой из-за подозрения, которое еще надо доказать, он, похоже, не хотел. Или, может, решил проверить мою историю позже, связавшись с Нерчинском.

— Ладно, — наконец процедил он сквозь зубы, и в его голосе слышалось откровенное сожаление, что приходится нас отпускать.

— Проваливайте! Но если лжете, голубчики… найду ведь. В Сибири народу мало.

Он так и не убрал руку с кобуры, давая понять, что расслабляться рано.

— Рады стараться, ваше благородие! — бодро ответил я, стараясь скрыть вздох облегчения.

Я тронул поводья, стараясь не показывать спешки. Спутники последовали моему примеру. Мы медленно двинулись мимо патруля, чувствуя на спинах тяжелый, пристальный взгляд Рукавишникова. Он смотрел нам вслед, пока мы не скрылись за поворотом дороги.

Только тогда напряжение немного отпустило.

— Пронесло… — выдохнул Софрон, вытирая пот со лба.

— Еле-еле, — пробормотал я, чувствуя, как дрожат руки.

Левицкий же наконец выдохнул, он, как Руковишникова увидал, догадался тут же спрятаться за спины других каторжан, чтобы лишний раз не маячить перед конвойным офицером.

Да и как его сюда занесло? Может, с новой партией арестантов прибыл.

Хан молча кивнул и пришпорил коня. Мы поспешили за ним, подгоняемые не только пылью дорог, но и ледяным взглядом офицера Рукавишникова, который теперь наверняка будет искать нас с удвоенной энергией. Путь в Китай стал еще более желанным и еще более опасным.

Встреча с Рукавишниковым подхлестнула нас почище любого кнута. Мы гнали лошадей почти без отдыха, сворачивая с больших дорог на едва заметные тропы, которые указывал Хан. Бурят двигался с какой-то сверхъестественной уверенностью, словно читал эту землю как открытую книгу. Страх погони сидел в нас так глубоко, что даже короткие привалы для кормежки лошадей и скудной трапезы казались непозволительной роскошью. Тит, которому Левицкий кое-как перевязал раненое плечо, стоически терпел боль. Остальные молчали, каждый погруженный в свои невеселые думы.