Беглый

Я обвел всех тяжелым, не предвещающим ничего хорошего взглядом.

— Мне, как главному в нашей артели, — я намеренно подчеркнул последнее слово, — отходит сорок процентов от всей будущей добычи. Четыре десятины, кто не понял. Это мое условие, и оно не обсуждается. Кому не нравится — свободны. Милости прошу!

Софрон и Тит уже открыли было рты, чтобы возразить, но я остановил их резким, повелительным жестом.

— Остальное от добытого золота делятся на всех остальных членов артели поровну. На тебя, Софрон. На тебя, Тит. На тебя, Сафар. На вас, Владимир Александрович. И на тебя, Захар Игнатьевич. В том числе и Изя, как наш будущий писарь, казначей и ответственный за сбыт и многое другое. Это, я считаю, справедливо, потому что он действительно не будет работать в забое или на промывке лотком, но свои деньги отработает, может, и не сразу.

— А почему это старику Захару доля положена, такая же, как и нам, здоровым мужикам? — снова вскинулся Софрон, не желая сдаваться. — Да еще и этому башкиру Сафару с барином Левицким, да Изе, которые и слова против не сказали, все им равно!

— Потому что Захар Игнатьевич, — я посмотрел прямо в глаза Софрону, потом перевел взгляд на старого каторжника, который сидел с поникшей головой, — один из нас всех знает, как правильно искать золото, как его мыть, как обустроить прииск по-настоящему, а не кустарно, тяп-ляп. Он когда-то золото Кары нашел! Сколько пудов с тех пор там добыто? То-то! Без его опыта мы тут действительно как слепые котята будем, все шишки себе набьем. И он рисковал вместе со всеми нами, когда бежал с каторги, делил все тяготы и лишения пути. Он заслужил свою долю не меньше нашего. А Сафар и Владимир Александрович — они такие же наши товарищи по несчастью и тоже внесли свой немалый вклад в общее дело. И еще внесут, я уверен. Сафар — наш лучший охотник, без него мы бы давно с голоду померли или от хунхузов не отбились в той стычке. А Владимир Александрович — отменной храбрости дворянин, из штуцера палит лучше нас всех… — Я ободряюще посмотрел на Левицкого. — А еще у него есть и другие таланты и знания, которые нам еще очень пригодятся в будущем. Вот увидите!

Софрон и Тит все еще были недовольны, это читалось на их набыченных лицах. Я видел, как у Софрона играют желваки на скулах, а Тит сжимает свои огромные кулаки, похожие на кувалды.

— А если мы несогласные с таким твоим решением, Курила? — буркнул наконец Тит.

— Тогда, — я медленно поднялся ему навстречу, чувствуя, как по жилам разливается знакомый азарт, — можете идти на все четыре стороны. Прямо сейчас. Артель — дело добровольное. Но золото, которое мы здесь найдем, останется здесь. С теми, кто согласен работать на моих условиях. И под моим руководством!

Поднявшись, я подошел вплотную к Титу. Я знал, что он самый сильный из нас, и если уж начинать наводить порядок в нашей разношерстной компании, то он самый лучший выбор.

Тит медленно, тяжело поднялся с места.

— Ну что, силач наш? Хочешь силушкой помериться? Или уже передумал?

Тит, видевший не раз меня в деле, страшно побледнел, но природное упрямство не позволяло ему так просто отступить. Он с шумом выдохнул, выпятил могучую грудь и шагнул вперед.

— А если и хочу? Что тогда будет, Курила? Попробуешь меня заломать? А давай! Поглядим, чья возьмет!

Я видел, как у Софрона на лице мелькнула злорадная ухмылка. Он явно предвкушал, как Тит, с его медвежьей силушкой, поставит меня на место. Этот взгляд окончательно вывел меня из себя. Прежде чем Тит успел сделать еще хоть шаг, я молниеносным, едва уловимым движением оказался рядом с Софроном и отвесил ему такой хлесткий подзатыльник, что тот едва не ткнулся носом в костер.

— А ты, умник, помалкивай, когда старшие говорят! — рыкнул я. — Не твоего ума дело, как я тут порядок наводить буду!

Софрон опешил, схватился за затылок, глаза его округлились от неожиданности и боли. Злорадство с его лица как ветром сдуло. Остальные тоже замерли, не ожидая такой быстрой реакции.

А я уже разворачивался к Титу.

— Ну что, долго тебя ждать? Заснул, что ли? — Голос мой был спокоен, но в нем звенела сталь.

Тит, не раз видевший меня в деле, может, и отступил бы, если бы не ярость, кипевшая в нем. Природное упрямство и осознание своей физической мощи не позволяли ему так просто сдаться без боя. Взревев, он, как разъяренный медведь, попёр напролом, рассчитывая на свою огромную, почти нечеловеческую силу и вес. Его первый удар — размашистый, тяжелый, как замах бревном, — просвистел в каких-то сантиметрах от моей головы. Я легко уклонился.

Пока Тит по инерции проваливался вперед, я мгновенно сократил дистанцию. Вместо того чтобы пытаться бороться с ним в открытую, где масса давала бы ему преимущество, я атаковал уязвимые точки. Короткий, жесткий джеб левой — не столько для урона, сколько для отвлечения — и тут же правый хук точно в челюсть. Голова Тита мотнулась, но он устоял, лишь яростно взревев от боли.

Чуть придя в себя, он снова ринулся на меня, выбрасывая вперед свои огромные кулачищи. Я ушел в сторону нырком, пропуская его удар мимо, и тут же всадил серию коротких, но очень болезненных ударов по корпусу: два быстрых тычка костяшками пальцев под ребра, от которых у него перехватило дыхание, и резкий апперкот в солнечное сплетение. Тит согнулся, захрипел, хватая ртом воздух.

Я не дал ему опомниться. Понимая, что такой гигант может прийти в себя и снова представлять угрозу, я использовал момент. Поймав за руку, когда он инстинктивно попытался прикрыть живот, я рванул его на себя, одновременно подставляя бедро. Классический бросок через бедро из самбо, отточенный до автоматизма. Даже с его весом это получилось на удивление легко — и здоровяк Тит мешком рухнул на землю.

Удар был такой силы, что из его легких вышибло остатки воздуха. Он лежал, тяжело дыша и пытаясь подняться, но ноги его не слушались. Я подошел и спокойно наступил ему на грудь, не давая подняться.

— Хватит… твоя… взяла… Курила… — прохрипел он, отплевываясь кровью и грязью. — Сдаюсь…

Я убрал ногу и оглядел ошарашенных товарищей. Софрон, потирая затылок, смотрел на меня с нескрываемым изумлением и даже некоторым испугом. Изя выглядывал из-за спины Сафара со смесью панического страха и подобострастного восхищения. Левицкий, единственный, кто сохранял внешне аристократическую невозмутимость, внимательно наблюдал за происходящим, но в глазах его читался неподдельный интерес и, кажется, даже толика одобрения. Тит с трудом перевернулся и сел, ошалело тряся головой.

— Ну что, есть еще несогласные с моими условиями распределения паев? — спросил я как можно спокойнее, стараясь отдышаться. Все молчали, потупив взор. — Вот и отлично, — кивнул я с удовлетворением. — Значит, договорились раз и навсегда. Работаем все вместе, честно и делим добычу по справедливости, как я сказал. И никаких больше споров, обид и недомолвок. Мы теперь одна артель и выжить здесь, в этой тайге, сможем только вместе, помогая и доверяя друг другу. Всем ясно?

Казалось, конфликт был полностью исчерпан и справедливость восторжествовала. Но Захар, который все это время сидел молча, не поднимая головы и не вмешиваясь в происходящее, вдруг медленно поднялся на ноги. Лицо его было бледным и каким-то незнакомым, отстраненным.

— Спасибо тебе, Курила, атаман наш, за доброе слово, — сказал он тихо, и голос его дрожал от затаенной, глубокой обиды, которую не смогли скрыть даже мои слова. — Только… не надо мне вашей артельной доли. И в артели вашей я состоять больше не хочу. Стар я стал для всей этой брани, да и, видно, не ко двору здесь пришелся. Пойду я один. По-старинке, по-старательски, как деды наши хаживали. Лоток у меня свой есть, кайло да лопата тоже найдутся. Авось, и мне, старику, еще улыбнется удача на Даурской землице. Прощайте, братцы! Не поминайте лихом…