Беглый
Шрифт:
Поначалу нас встретили, как и всегда, настороженно. Несмотря на то что были знакомыми и посещали это место не раз, мы все равно оставались чужаками. Хотя и чужаками, с которыми можно иметь дало.
Мужчин в стойбище оказалось мало — видимо, все ушли охотиться. Зато было множество женщин и детей.
Сам Анга вышел нам навстречу. Он был одет в китайский запашной халат из синей ткани, простую рубаху из рыбьей кожи и из оленьей кожи штаны.
— Сайн, капитан, сайн, батыр! — приветствовал он нас, протягивая руку сначала мне, потом Левицкому и Сафару. — Мой дом — ваш дом. Проходите, дорогие гости!
Нас
Разговор завязался не сразу. Анга расспрашивал о наших делах на прииске, о том, как идет работа, не обижают ли нас духи гор. Я, в свою очередь, интересовался его жизнью в тайге, обычаями его народа, о тем, как они выживают в этих суровых условиях.
— Трудно живем, капитан, — говорил Анга, медленно покуривая едкий табачок, который мы ему привезли в подарок. — Лес кормит, река поит, но и требует своего. Зверя с каждым годом все меньше становится, рыба тоже не так идет, как раньше. Русские купцы приезжают, меняют наши меха и рыбу на огненную воду. Многие наши люди от этой воды пропадают, болеют, забывают обычаи предков.
Вечером в стойбище стали возвращаться мужчины, с утра до вечера пропадавшие на охоте или рыбалке. Все окрестные берега Амура были их рыболовными тонями: тут они ставили сети и переметы, били острогой кету и горбушу, охотились на изюбрей, лосей, кабанов, добывали пушного зверя — соболя, белку, выдру.
У большого костра, который разожгли посреди стойбища, собрались почти все его жители — и старики, и взрослые мужчины, и женщины, и многочисленная ребятня. Мои спутники занялись «народной дипломатией» — Левицкий показывал охотникам наши ружья, а Сафар, ко всеобщему удивлению и восторгу, принялся соревноваться с местными юношами в борьбе, показав несколько приемов. Потом он достал свою маленькую флейту-курай и сыграл протяжную, немного печальную мелодию. Нанайцы, настроившись на лирический лад, вскоре затянули свои собственные гортанные песни.
Позже, когда костер почти догорел, и большинство жителей разошлись по своим жилищам, Анга, сидевший рядом со мной, вдруг тяжело вздохнул.
— Плохо сейчас стало, капитан, — сказал он тихо, глядя на тлеющие угли. — Совсем плохо. Мансы, — так нанайцы называли китайцев и маньчжуров, — совсем злой стала. Раньше хоть какой-то порядок был, боялись они русского царя. А теперь осмелели. Грабить стали, отбирать последнее.
— А что случилось, Анга? — спросил я, почувствовав в его голосе настоящую боль.
— Да вот, недавно совсем, — старик снова вздохнул. — Стойбище одно соседнее, ниже по реке, совсем разорили. Приехали мансы на лодках, с ружьями. Сказали, стойбище им много-много денег должно за какая-то старая ясак, еще деды не заплатил. А откуда у нас деньги? Пушнина да рыба — вот все наше богатство. Манса злой стал, все забрал. Меха забрал, рыба забрал, лодка забрал, сеть забрал. А главный манса потом сказал, что этого мало. И забрал всех молодой женщин из стойбища.
Всех до единой. Сказал — в счет долга забрал. Драться стала, сопротивляться — манса их ружьем побил, а двоих, самых смелых, насмерть стрелял. Вот так, Курила-дахаи[3]. Кто заступится за наша, лесной человек?Я слушал его горький рассказ и понимал, что слова Захара о печальном положении гольдов нисколько не являются преувеличением. Рабство! В середине девятнадцатого века! Забирать женщин в счет долгов… Похоже, кому-то так и не объяснили, что левый берег Амура принадлежит теперь России! Или плохо объяснили, или с первого раза они не поняли!
— А почему же они не сопротивлялись? — спросил я. — Все стойбища вместе? Дать им отпор?
Анга печально покачал головой.
— Мало наша, капитан. Разный-разный наша. Каждое стойбище свой вождь, свой закон. А манса много-много, ружья иметь, солдата иметь. Наша люди их не одолеть.
— Как ты думаешь, если мы предложим людям из того стойбища помочь вернуть их женщин, будут они работать на нашем прииске?
Анга задумчиво покачал головой.
— Наша люди никому теперь не верят!
— Но ведь они хотели бы вернуть своих жен?
— Очень хотеть. Охотник тяжело без женщина!
— Если бы они были уверены, что мы их не обманем, пошли бы работать на прииск?
— Моя думать, что они пойти. Они все делать, чтобы вернуть женщина, — спустя пару минут ответил Аанга.
— Скажи, не проходят ли в это время года по Амуру большие русские пароходы? Из Благовещенска или, может быть, из самого Хабаровска? И можно ли как-то на такой пароход попасть, если вдруг возникнет такая крайняя необходимость? Или хотя бы какую-нибудь весточку передать с ним?
— Большой лодка с дымом ходят, как же не ходить. Не часто, конечно, но бывают. И торговцы с разным товаром иногда проходят. Но редко ходить. Люди говорят, что из Благовещенска лодка с дымом по Амур идут, к самому морю. А через наш край чаще лодка идет, всегда вниз по течению.
— Анга, ты, случайно, не знаешь, когда примерно можно ожидать очередной пароход из Благовещенска здесь, в наших краях?
Анга снова надолго задумался, внимательно глядя то на реку, то на звездное небо, словно сверяясь с какими-то одному ему известными тайными приметами.
— Дней через десять, может, через двенадцать, должен быть один такой, — сказал он наконец неторопливо. — Если погода хорошая будет стоять и вода в реке не сильно упадет. Он всегда примерно в это время здесь ходит, перед самый холод, торопится успеть. Он всегда два дня стоять рядом с наш стойбище, запасать дрова!
Эта информация была для меня на вес золота. Пароход! Возможность быстро и относительно безопасно выбраться из этой таежной глуши, если вдруг что-то пойдет не так. Или, наоборот, способ доставить сюда что-то очень нужное из России — например, настоящий инструмент, порох, свинец, медикаменты. Ведь нам придется снабжать рабочих продовольствием и инструментом! Конечно, везти все это из Забайкалья трудно, чай не ближний свет, но особенно выбирать не приходится. Впрочем, примерно в ста верстах выше по течению оставался маньчжурский городок Бэйцзи, тот самый, возле которого нас пытались досмотреть маньчжуры. Вероятно, там тоже можно было бы прикупить толику каких-то полезных для нас вещей.