Бегущий за ветром

— Знаю. Этот юноша правильно сделал, что не женился на своей двоюродной.

По дороге домой Сорая разрыдалась. Я свернул к бордюру и остановился.

— Ну что ты, — гладил я жену по голове. — Кому какое дело?

— Какая ужасная несправедливость! — всхлипывала Сорая.

— Забудь.

— Их сыновья таскаются по бабам, имеют внебрачных детей, и все помалкивают, будто так и надо. Пусть мальчики развлекутся! А я… Стоило мне один раз оступиться, как у всех на языках уже нанг и намус, и я замарана до конца жизни.

Я смахнул слезинку у нее со щеки, чуть выше родинки.

— Я тебе не говорила… В тот вечер отец явился к нам с винтовкой в руках. Он сказал… тому парню… что в винтовке два патрона: один для любовника, а второй — для отца. Я кричала, обзывала отца всеми мыслимыми словами, вопила, что он не сможет меня запереть навсегда, что лучше бы он умер. — Слезы опять показались у нее на глазах. — Я так и выразилась: лучше бы он умер… Когда он привел меня домой, мама заплакала, обняла меня и все пыталась что-то сказать, только я никак не могла ее понять. После удара у нее плохо выговаривались слова. А отец отвел меня в мою спальню, усадил перед зеркалом, вручил ножницы и велел остричь волосы. И проследил, чтобы я выполнила приказание. Я несколько недель не выходила из дома. А когда вышла, меня повсюду сопровождал шепоток за спиной. Это было три года назад и за три тысячи миль отсюда. Но этот шепот по-прежнему меня преследует.

— Да черт с ними со всеми.

Сорая улыбнулась сквозь слезы.

— Рассказывая тебе обо всем этом по телефону в день, когда ты посватался ко мне, я была уверена, что ты откажешься от такой жены.

— Как ты могла подумать?

Сорая взяла меня за руку.

— Я так счастлива, что ты со мной. Ты совсем не такой, как другие афганцы.

— Давай не будем больше говорить на эту тему, ладно?

— Ладно.

Я поцеловал ее в щеку.

Почему это я другой, интересно? Может, потому, что в юности меня воспитывали мужчины и я не успел столкнуться с характерным порой для афганцев лицемерием по отношению к женщинам? А может, дело было в том, что Баба со своим свободомыслием и неприятием общепризнанных предрассудков был не похож на других отцов?

Да ведь и сам я пережил достаточно и прекрасно знал, что такое угрызения совести, — вот и не придавал прошлому Сораи большого значения.

Вскоре после смерти Бабы мы с Сораей переехали в квартиру с одной ванной всего в паре кварталов от дома генерала и Халы Джамили. Для вящего уюта родители Сораи купили нам коричневый кожаный диван и набор фарфоровой посуды. От себя лично генерал подарил мне новенькую пишущую машинку «Ай-Би-Эм». В коробку с подарком была вложена записка на фарси.

Амир-джан,

Да будут тебе в помощь эти клавиши в ремесле сочинителя.

Генерал Икбал Тахери

Отцовский микроавтобус я продал и больше ни разу не появился на толкучке. Зато каждую пятницу я ездил на кладбище. Частенько на могиле уже лежал свежий букет — от Сораи.

Мы наслаждались размеренной семейной жизнью и ее маленькими радостями, уступали друг другу в мелочах. Она спала с правой стороны кровати, я — с левой. Она любила пышные подушки, я — жесткие. На завтрак она ела хлопья с молоком.

Летом меня приняли в университет штата в Сан-Хосе, специальность — английский язык. Я нанялся в охранники во вторую смену в мебельный магазин в Саннивейле. Работа была скучнейшая, но экономила массу времени. Когда в шесть часов вечера все отправлялись домой и штабеля упакованных в полиэтилен диванов окутывала тень, я брался за книги и занимался. Свой первый роман я тоже начал писать там.

На следующий год Сорая тоже поступила в университет Сан-Хосе, выбрав, к досаде отца, педагогику.

— Ты могла найти своим талантам лучшее применение, — сказал как-то за ужином генерал. — В школе она была круглая отличница, Амир-джан. Из такой умной девушки вышел бы отличный юрист или политолог. Иншалла, когда Афганистан обретет свободу, кому сочинять для страны новую Конституцию, как не тебе? Молодые, талантливые и образованные будут нарасхват. Тебе даже могут предложить министерский пост, учитывая, из какой ты семьи.

— Я уже не девушка, падар, — сдержанно произнесла Сорая. — Я — замужняя женщина. К тому же учителя тоже понадобятся нашей стране.

— Учителем может стать любой.

— Положи мне риса, мадар, — попросила Сорая.

Генерал с извинениями встал из-за стола:

— Вынужден вас покинуть. У меня в Хэйворде встреча с друзьями.

Когда тесть удалился, Хала Джамиля принялась урезонивать дочь:

— Он ведь хочет, как лучше. Хорошее образование — верный путь к успеху.

— Он просто хочет похвастаться перед друзьями дочерью-адвокатом. Вот, дескать, какой молодец у нас генерал!

— Что за ерунда!

— Успех! — прошипела Сорая. — Я — не то что он, я не сижу сложа руки, предоставив другим сражаться с шурави, и не жду, когда все успокоится, чтобы занять удобное правительственное кресло. Учителям, может быть, не так много платят, но это мое призвание. И кстати, работать в школе куда лучше, чем жить на пособие!

— Услышь он тебя сейчас, слова бы с тобой не вымолвил во всю оставшуюся жизнь.

— Не волнуйся. — Сорая нервно комкала салфетку. — Его самолюбие не пострадает.

Летом 1988 года, за полгода до вывода советских войск из Афганистана, я закончил свой первый роман. Действие его происходило в Кабуле, сюжет вертелся вокруг взаимоотношений отца и сына. Пишущая машинка — подарок генерала — очень мне пригодилась. Я разослал заявки в десяток литературных агентств и был просто ошеломлен, когда в августе получил ответ. Одно агентство из Нью-Йорка просило прислать полный текст. Рукопись я отправил на следующий же день, Сорая поцеловала заботливо упакованные страницы, а Хала Джамиля настояла на том, чтобы возложить на них Коран, и дала обет совершить назр в мою честь (то есть заколоть барана и раздать мясо бедным), если книгу издадут.

— Только не назр, прошу вас, Хала-джан. — Я поцеловал ее в щеку. — Хватит и закята. Можно просто дать деньги нуждающимся. Не надо убивать овцу.

Через шесть недель мне позвонил из Нью-Йорка человек по имени Мартин Гринволт и сообщил, что берется представлять мои интересы. Об этом я рассказал только Сорае.

— Только учти: хотя у меня теперь есть свой литературный агент, это еще не значит, что меня опубликуют. Мартин продаст роман, вот тогда и отпразднуем.

Через месяц позвонил Мартин с известием, что публикация не за горами. Сорая чуть не заплакала от восторга, когда узнала об этом.

Мы пригласили на торжественный ужин тестя и тещу. Хала Джамиля приготовила кофта — мясные шарики с рисом — и ферни. Генерал со слезами на глазах сказал, что гордится мной. Когда родители жены удалились, мы откупорили бутылку дорогого мерло. Генерал не одобрял, когда женщины пили вино, и Сорая никогда не пила в его присутствии.

— Я так рада за тебя, — подняла свой бокал Сорая. — Кэка тоже бы порадовался.

— Знаю, — сказал я.

Как мне хотелось, чтобы отец был сейчас с нами!