Белая Бестия
Шрифт:
— Закуски что ль принесите!
За плечом Гали появился казак:
— Сию минуту, Батько.
Кузьменко обернулась:
— Боишься, на сухую бестия не пойдет?
— Дверь за собой закрой!
Когда дверь все же захлопнулась, Махно опустился на кожаный диван. Тут же приподнялся, внимательно оглядел — не осталось ли чего скверного от актера. Погладил обивку, наконец уселся.
— Этот диван мне купец Самоедов продал. Хотел с собой в Елисаветград увести, когда Петлюра наступал, но уж больно мне это ложе понравилось. За 20 целковых золотом уступил, скупердяй. Не захотел торгаш брать
— А ты-то настоящий Махно? Может, еще один лицедей. Распинайся тут перед вами.
— Настоящий, настоящий, не переживай.
— Бекасов вам наверняка уже огласил письмо Егорова. Якобы Егорова. Мне его повторить?
— Повтори, голубка, а я послушаю.
Анна слово в слова пересказала придуманное полковником Васнецовым послание командарма Батьке. Только дату и время уже назвала верные. 12 сентября, 5 часов утра.
Махно выслушав Анну, подошел к окну, отодвинул коричневую занавеску. Куда-то долго смотрел, резко обернулся:
— Значит, 12-го в 5. Не знаю, врёшь ли ты, голубка или говоришь правду. Если врешь, мне очень будет обидно. Не знаю чего тебе тут наплел актер, может повторюсь, и всё же скажу. У меня очень много врагов. Меня ненавидят и большевики и белые, и петлюровцы, раньше ненавидели немцы с австрияками и венграми, гетманцы. Многие не любят меня и здесь в созданной же мною армии. Не любят, а терпят. А за что? Знаешь, однажды мы с товарищами решили взорвать в моем родном Гуляйполе штаб немецко-австрийского командования. Я даже переоделся в женское платье, наложил на лицо грим. Да-да, не смейтесь. И пошли мы с товарищем Лютым к штабу. Когда мы приблизились к зданию, мы заметили что в зале находятся веселящиеся по поводу какого-то праздника дамы и дети. И я сказал Пете — нельзя убивать детей. За что они должны погибнуть среди палачей? Лютый меня не поддержал, но мы ушли, не взорвав штаба. Позже меня осудили за мягкотелость и товарищи Марченко, Рябко и многие другие. А я продолжал настаивать — убивать ни в чем неповинных людей даже ради великой цели нельзя. Нельзя! И сейчас так считаю. Так кто меня не любит? Тот у кого самого руки в крови.
— А вы, Нестор Иванович, значит, ангел небесный и на вас крови невинных нет.
— Война есть война, не я ее придумал и начал. Но просто так, беспричинно я никого не убиваю. Кстати, тот штаб в Гуляйполе мы так и не взорвали. Собрались идти в другой раз, да напоролись на гетманскую варту. Пришлось драться, взяли в плен голову варты. Собирались его повесить, да среди вартовых был наш человек, пришлось всех отпустить. Но шум поднялся большой, было уже не до штаба. Однако меня беспокоит вот что, голубка.
— Не называйте меня голубкой, Нестор Иванович.
— Да, вы не голубка, вы черный лебедь. Внешне, а внутри — бестия. Ах, аж жилы сводит, глядя на вас. Сладкая отрава. Так вот. Деникин от имени комиссара Егорова предложил нам наступление на Умань точно в тот день и в тот час, который до этого назначил уже я.
— Не может быть! — искренне удивилась Анна. И в самом деле, как могло произойти такое совпадение.
— Вот и я думаю — не может быть.
— Если только…
— Что?
— Именно
вы определили дату и время прорыва?— Ну… начальник штаба Витька Белаш изначально предложил, карты со стрелками мне показывал. Перегоновка — Умань, 12 сентября.
— Разве непонятно?
— Что?
— Я думала батька Махно более сообразительный командир.
— Ну-ну! Вы хотите сказать, что…
— Наконец-то догадались. Липовое послание от Егорова сочинял начальник ООП полковник Куропаткин. Как Белаш мог узнать его содержание? Только если он связан с контрразведкой Деникина.
— Подождите, я действительно уже запутался. И что тогда получается? Мы начинаем наступление на Умань 12-го, а там нас ждет усиленная дополнительными полками армия Слащёва. То есть, ловушка для Махно. Ну а если Деникин согласится в обмен на вас, госпожа племянница, предоставить нам южный коридор для выхода?
— Вы уже сообщили в Ставку, что согласны на такую сделку?
— Да. Ординарец отправлен на телеграф, ждем ответа. Если Деникин согласится, он будет думать, что мы пойдем именно на юг, а мы ударим на северо-востоке.
— Не будет он так думать.
— Почему?
— Зная ваше упрямство и упорство, генерал будет уверен, что ваше предложение не более чем уловка и вы обязательно начнете прорыв под Уманью.
— Мудрёно.
— А значит основные войска добровольцев будут сосредоточены именно на севере.
— А значит, — повторил Махно. — Витя Белаш предатель. Ну курва пархатая.
— Вы же не шовинист. Во всяком случае так вас представлял Пруткин, наверняка со слов Гали.
— С языка сорвалось. Эй, Семён!
В комнату заглянул медведеобразный казак:
— Сейчас, Батько, закуска будет готова.
— К черту закуску, Белаша сюда! Живо! И Зинька!
Задов явился почти сразу, деланно поклонился Анне. Белаша же по словам посланного за ним повстанца, нигде нет.
— Та-ак, — протянул Махно, вытирая взмокшее лицо шапкой, — просмотрел ты, Лёва, врага революции. Убёг. Может, и ты с ним заодно?
Лицо Задова посерело, провисло, двойной, подбородок вдруг ставший безвольным, задергался.
— Да в чем дело-то, Нестор?
— А в том, что эта падла Белаш, которого я считал другом, связан с деникинской контрразведкой.
В этот момент в хату вошел сам Белаш, приветливо улыбаясь.
— Рыбу в Синюхе ловил, — сказал он. — Двух щук и сома вытянул.
— Сома? — подскочил к нему Махно. — Да ты сам, гляжу карасик.
Махно схватил Виктора Федоровича за отворот английского френча, дернул так, что с него отлетели верхние пуговицы. Начальник штаба от неожиданности раскрыл рот, облизал квадратные рыжие усики:
— Н-не понимаю.
— Ты, паршивец, план прорыва из окружения составлял! Ты лободырник, мне его насоветовал! 12-го в 5 утра.
— Я, Нестор. И что?
— А то, что именно это число и время придумали в контрразведке Деникина.
— Как же так? — округлил глаза Лева.
— Вот так.
Махно обернулся к Анне, попросил еще раз озвучить послание якобы от комдива Егорова. Белоглазова повторила текст.
— Ну тоже самое мне сказал и Бекасов, — почесал за ухом Задов. — Действительно странно. Надо разобраться.