Белая леди

— И я начала плакать, потому что решила, что ты злишься на меня. Ты присел на корточки, заглянул мне в лицо, вытер слезы носовым платком. Потом ты взял меня за руку, которая оставалась липкой от мороженого. Ты повел меня к фонтану. Их так много в Италии! Кажется, это было в Риме. Ты намочил платок в фонтане и вытер мне руки, а потом поцеловал меня в нос и сказал: «Я люблю тебя, Джинкис». Ты меня так называл в детстве.

Папочка, ты помнишь, как мы разучивали рождественскую песенку «Колокольчики звенят»? Я сейчас тебе ее спою, но когда ты проснешься, мы будем петь ее вместе, согласен? Когда будешь готов, сожми мою руку, ладно? Ну, готовы или не готовы, я начинаю: «Джинки Беррс, Джинки Беррс, раздается праздничный звон! Как приятно прятаться в кладовке каждый день!» Я не могу припомнить, как дальше, а когда ты придешь в себя, то споешь мне всю песенку. Мне кажется, ты давно начал называть меня Джинкис. Как ты меня звал, Джоанна Джинкис или Джинкис Джоанна? Ты пел песню «Когда меня любила Джоанна», ты помнишь? Мне нравится имя Джоанна. Мама сказала, что ты выбрал его для меня, а она хотела назвать меня Деборра. Деборра Хоуп. Тоже неплохо, но мне больше нравится Джоанна. Джоанна Хоуп. Мне нравится это имя, и я не стану менять фамилию, даже после замужества, если я вообще выйду замуж. Пока я в этом не уверена.

Между прочим, когда ты проснешься, не забудь мне напомнить: есть один мальчик, и я хочу, чтобы ты с ним познакомился. Его зовут Луи, он учится в старшем классе. Он — просто класс! Луи Клайн. Он — еврей и живет в Западном Ньютоне, и на еврейскую Пасху он пригласил меня навестить его родителей. Тебе не кажется глупостью, что у нас весенние каникулы бывают до еврейской и христианской Пасхи, когда все ребята хотят навестить своих родителей? Я бы обязательно приехала к тебе, если бы все так не случилось, ты это понимаешь? Зато теперь у меня есть причина поехать домой еще раз. Правда, хорошо, но только это не случится до тех пор, пока ты не придешь в себя, иначе мне будет плохо. Прошу тебя, поскорей просыпайся, ладно, папочка!

Кстати, мне нравится Патриция. Она — то, что надо! Мне жаль, что нам не удалось провести время вместе. Но вы собирались уехать отдыхать в конце недели, а мне придется половину времени провести с мамой… Понимаешь, очень плохо, когда у тебя родители развелись. Мне кажется, что я никогда к этому не привыкну. Пап, я говорю правду, мне нравится Патриция. Она красивая и умная, и еще мне кажется, что она действительно хорошо к тебе относится. Не думай, что я лукавлю. Я ведь не верю, что вы с мамой опять будете вместе. Я уже переросла это желание, и тебе не стоит больше об этом беспокоиться. Хотя должна тебе признаться, что когда вы с мамой начинали сюсюкать друг с другом, я еще на что-то надеялась… Забудь об этом. Самое главное, чтобы ты пришел в себя. И ты, и Патриция, и я сможем вместе кататься на катере и даже добраться до Калусахатчи.

Кстати, ты помнишь, когда мы отправились поудить окуня на озеро Окичоби? Тогда шел дождь, и ты сказал, что хочешь пойти в кино. Но мы с мамой уговорили тебя отправиться с нами на озеро. Папочка, ты помнишь, как все было здорово? Поднялся туман, и лодка скользила по поверхности озера, а вокруг все казалось сделанным из серебра. Было так спокойно! В тот день мы поймали столько рыбы!

Папочка, я хочу съездить в Чикаго. Пообещай мне это. Я давно не видела бабушку, и мне нравится этот город. Если я выйду замуж, то перееду в Чикаго. С другой стороны, Луи меня даже ни разу не поцеловал, поэтому мне кажется, что я вполне могу остаться старой девой. Когда ты проснешься, мы сверим наше свободное время, и, может, нам действительно удастся куда-нибудь поехать вместе. Если ты меня слышишь, сожми мою руку. Папочка, мне нужно знать, что ты меня слышишь. В твоей руке лежит камешек любви. Тот самый, который ты когда-то дал мне. Я хочу, чтобы ты его сжал, и тогда он крикнет мне о любви. Папочка, прошу тебя, сожми камешек!

Ты знаешь, я тебе что-то хотела рассказать. Девочка, которая вместе со мной учится… Ее отец работает судьей, он прислал ей стенографические записки суда над Бертоном… Все это было напечатано в каком-то юридическом журнале, ты знал об этом? Так вот, он ей сказал, что никогда в жизни не встречался с лучшим защитником. Что ты на это скажешь? И эта девочка хотела знать, правда ли, что ты мой папа? Я стала знаменитостью из-за тебя. Понимаешь? Я собиралась прислать эту статью тебе. Я останусь здесь, пока ты не придешь в себя, поэтому прошу тебя, поспеши! Мне не хочется стать седой и старой. Луи в это время станет ухаживать за другими девушками в студенческом городке!

Хочешь, я опишу тебе его внешность? Ну, я могу сказать, что у него грязно-шатенистые волосы. Конечно, я понимаю, что так не следует описывать волосы парня, который тебе небезразличен. Папочка, правда, у него волосы именно такого оттенка. Что тут поделаешь? У Луи темно-карие глаза, и лицо, как у лисицы. Он участник студенческой легкоатлетической команды.

Папа, ты не можешь слегка сжать мою руку? Я не хочу тебя торопить и буду сидеть здесь вечно, но если ты захочешь дать мне знать…

Тебе не обязательно сжимать камешек любви. Наверно, тебе трудно это сделать. Я положу руку тебе на ладонь. Ты что-нибудь почувствовал? Тогда, если хочешь, слегка сожми мою руку… Ты можешь это сделать для меня? Но только, если ты этого захочешь. Мы никуда не торопимся, ты можешь отдыхать сколько тебе захочется.

Пап, папочка, папочка, я тебя так люблю! Прошу тебя, очнись. Я буду здесь сидеть все время. Не думай, что тебе удастся от меня избавиться. Я останусь здесь и буду тебе снова и снова повторять, как сильно я тебя люблю, пока ты не придешь в себя. Как тебе это понравится? И тогда мы сможем ходить с тобой в кино столько, сколько тебе захочется, и не будем ездить на рыбалку. Я же знаю, что тебе совсем не нравится рыбалка.

Рука отца лежала под ее рукой. Пальцы были скрючены, но не двигались, лежа на белой прохладной простыне.

Она изо всех сил старалась не заплакать.

Начальницу отдела звали мисс Финч.

Блум не мог поверить, что такие люди работают в телефонной компании. Вместо того, чтобы морочить ему голову разговорами по поводу политики, проводимой компанией, о том, что должны существовать объективные причины и веские доказательства, и что только суд может разрешить устанавливать подслушивающие устройства, а судьи не желают подписывать эти разрешения, и служащие телефонной компании желают защитить собственную задницу, мисс Финч сказала, что понимает все сложности, с которыми сталкивается полиция при расследовании, пытаясь не нарушить права человека.

Блум от неожиданности чуть не грохнулся в обморок.

Мисс Финч сообщила ему имя и адрес человека, которому кто-то звонил из офиса «Саммервил энд Хоуп» двадцать четвертого марта в одиннадцать пятьдесят одну. Этот человек жил на Херон-стрит 333 в Калузе. Удивленный, он продолжал слушать, как милейшая мисс Финч своим крикливым, высоким, как у птички, голоском сообщила, что сразу же займется этой работой, чтобы собрать для него фамилии и адреса всех, кто звонил из дома Мэттью Хоупа, начиная с понедельника двадцать первого марта и до пятницы двадцать пятого марта, когда в него стреляли.

Блум знал многих поверенных, работающих в городе, но ему не был знаком человек, которого навестил Хоуп в прошлый четверг. На стене дома по улице Саут Таммайами-Трейл табличка гласила:

Артур Д’Аллессандро

Поверенный.

Аккуратная брюнетка в бежевом костюме и бледно-лиловой блузке с галстуком сидела за столом в приемной, где стояло совсем немного мебели. Блум представился ей и сказал, что у него назначена встреча с мистером Д’Аллессандро на два часа.

Д’Аллессандро оказался маленьким мужчиной лет тридцати пяти. Он рано облысел и был одет в темно-коричневый костюм, слишком плотный для этого климата. Блум решил, что он недавно переехал на юг, видимо, из Среднего Запада. Мужчина начал отращивать усики, надеясь прибавить солидности своему небольшому пухлому личику. Его пальцы напоминали небольшие венские сардельки, на правой руке Блум заметил кольцо с эмблемой какого-то колледжа, но он не смог прочитать его названия. Но на стене позади стола поверенного висели в рамочках два диплома: один — из университета Пенсильвании, а второй — государственного университета в Огайо.