Белая львица

Одна щека у Муберга заметно опухла.

– Мне сейчас трудно говорить, - неловко ворочая языком, произнес Муберг.

Валландер не понял.

– Может, лучше подождать?
– повторил Муберг.
– Пока заморозка не пройдет.

– Все-таки попробуем, - сказал Валландер.
– у меня, к сожалению, мало времени. Вам не слишком больно говорить?

Муберг покачал головой и жестом предложил комиссару пройти в небольшую переговорную в глубине банковского зала.

– Вот здесь мы и работали, - сказал он.
– Вы сидите на том самом месте, где сидела Луиза Окерблум. Халльден сказал, вы хотели поговорить о ней. Она пропала?

– Нам заявили о ее исчезновении, - сказал Валландер.
– Но может быть, она просто поехала к родственникам и забыла предупредить домашних.

По распухшему лицу заместителя директора Муберга было заметно, что оговорку Валландера он воспринял весьма скептически. Вполне естественно, подумал комиссар. Если человек исчез - значит исчез совсем. Нельзя исчезнуть наполовину.

Муберг взял со стола графин, налил стакан воды, выпил и спросил:

– О чем вы хотите узнать?

– Обо всем, что происходило в пятницу во второй половине дня, - сказал комиссар.
– Как можно подробнее. По минутам - что именно она говорила, что делала. Еще мне нужны фамилии людей, купивших дом, и фамилия продавца, на случай, если понадобятся их показания. Вы давно знакомы с Луизой Окерблум?

– Неоднократно встречались по делам, - ответил Муберг.
– Четыре сделки по недвижимости оформили.

– Расскажите про пятницу.

Муберг вытащил из внутреннего кармана пиджака ежедневник.

– Встреча была назначена на четверть третьего. Луиза пришла на несколько минут раньше, и мы немножко поговорили о погоде.

– Она не показалась вам напряженной или обеспокоенной?
– спросил комиссар.

Муберг задумался, потом ответил:

– Нет. Напротив, она казалась веселой. Раньше я считал ее сухой и чопорной. Но в эту пятницу она была совсем другая.

Валландер кивнул: дескать, продолжайте.

– Потом пришли клиенты, молодые супруги по фамилии Нильсон. И продавец, распорядитель наследства в Сёвде. Мы устроились здесь и, как положено, оформили сделку. Обычная процедура. Все бумаги были в полном порядке. Справки о внесении записей в поземельную книгу, ипотечные акты, ссудные договоры, кассовые чеки. Все прошло как по маслу, очень быстро. После чего мы распрощались. Кажется, еще пожелали друг другу хорошо провести выходные. Я точно не помню.

– Луиза Окерблум спешила?
– спросил Валландер.

Муберг опять задумался:

– Может быть. Может быть, и спешила. Но я в этом не уверен. Зато я совершенно уверен в другом.

– В чем же?

– Она не сразу пошла к своей машине.

Муберг показал на окно, выходившее на небольшую автостоянку:

– Это автостоянка для наших клиентов. Я видел, как она припарковала там машину. Но уехала она только минут через пятнадцать после того, как вышла из банка. Я сам видел, потому что сидел здесь, говорил по телефону. Помнится, когда она подошла к машине, в руках у нее была сумка. Кроме портфеля с бумагами.

– Сумка? Как она выглядела?

Муберг пожал плечами. Валландер отметил, что заморозка потихоньку отходит.

– Ну, как выглядит сумка. По-моему, она была бумажная. Не пластиковая.

– А потом Луиза Окерблум уехала?

– Сперва позвонила из машины по телефону.

Мужу, подумал Валландер. Пока все совпадает.

– Было самое начало четвертого, - продолжал Муберг.

– В половине четвертого мне предстояла другая встреча, нужно было подготовиться. А телефонный разговор у меня затянулся.

– Вы видели, как она уехала?

– К тому времени я уже ушел к себе.

– Стало быть, последнее, что вы видели, это как она говорила по телефону?

Муберг кивнул.

– Какая у нее машина?

– Я не очень разбираюсь в марках, - ответил Муберг.
– По цвету черная. Или темно-синяя.

Валландер захлопнул блокнот.

– Если что-нибудь припомните, будьте добры, сразу сообщите, - сказал он.- Здесь любая мелочь важна.

Записав фамилии и телефоны покупателей и продавца, Валландер попрощался. Вышел через парадную дверь и остановился на площади.

Бумажная сумка, думал он. Наверно, из кондитерской. А ведь неподалеку, на улице, параллельной железной дороге, есть кондитерская. Он пересек площадь, потом свернул налево.

Как выяснилось, девушка-продавщица работала и в пятницу. Но Луизу Окерблум по фотографии не опознала.

– Тут есть еще одна булочная, - сказала она.

– Где именно?

Девушка объяснила. Судя по всему, булочная расположена так же близко от банка, как и эта кондитерская. Валландер поблагодарил и вышел на улицу. Булочную он разыскал слева от площади и едва открыл дверь, как пожилая женщина за прилавком спросила, что ему угодно. Комиссар протянул ей фотографию и представился.

– Вдруг вы ее узнаете, - сказал он.
– Возможно, она заходила к вам что-то купить в пятницу, в самом начале четвертого.

Женщина сходила за очками, потом взглянула на фотографию.

– Что-нибудь случилось?
– полюбопытствовала она.- Кто это?

– Вы только скажите, знакома она вам или нет, - мягко сказал Валландер.

Женщина кивнула:

– Я помню ее. По-моему, она покупала пирожные. Да, точно. Наполеоны. И хлеб.

Валландер немного подумал, потом спросил:

– Сколько пирожных?

– Четыре. Я еще хотела упаковать их в коробку. Но она сказала, что можно просто положить в пакет. Спешила, видать.

Валландер кивнул.

– Вы видели, куда она пошла от вас?

– Нет. Другие покупатели ждали очереди.

– Спасибо, - сказал комиссар.
– Вы очень помогли.

– А что случилось-то?
– спросила булочница.

– Ничего. Наводим справки, обычное дело.

Он направился на задворки банка, где Луиза Окерблум припарковала в пятницу свою машину.

Вот и всё, ни шагу дальше, думал он. Здесь след кончается. Отсюда она поехала смотреть дом, а где он находится, мы по-прежнему не знаем; позвонила по телефону, оставила сообщение на автоответчике и уехала. Настроение у нее было хорошее, в пакете лежали пирожные, и к пяти она рассчитывала вернуться домой.

Он посмотрел на часы. Без трех минут три. Ровно трое суток назад Луиза Окерблум была именно здесь.

Валландер прошел к своей машине, припаркованной у фасада, сунул в магнитолу музыкальную кассету, одну из немногих уцелевших после кражи, и попробовал подвести итоги. Голос Пласидо Доминго наполнял салон, а он думал о четырех наполеонах, предназначенных для семьи Окерблум. Интересно, они всегда читают застольную молитву? Даже когда собираются есть пирожные? Как это вообще - верить в Бога?