Бельгийская новелла

Значит, в течение того же промежутка времени, то есть двух дней, двух ночей, Дезире еще будет жить, если жить означает вызывать в другом волнение. Она будет мертвой звездой, которая видна так же, как живые звезды. И эти дни надо превратить в огромное временное пространство.

Разложив перед собой всю «колоду» почтовых открыток с кричаще лазурными небесами, г-н Кош открыл атлас и уже собирался вновь проследить весь маршрут от Нью-Йорка в надежде разобраться с небольшой путаницей, возникшей на двух-трех перегонах, предшествующих Большому Каньону, но ему помешало появление портного. Этот человек пришел сделать примерку; еще вчера утром г-н Амбер заказал по телефону черный костюм для своего директора… Г-н Кош предпочел бы избежать столь наглядного признания смерти дочери, о котором свидетельствует траурная одежда. Однако он встал в подобающей позе перед зеркальным шкафом, рядом с коленопреклоненным представителем портняжного искусства. И совсем не важно, что то были абсурдные минуты; в эти минуты открытки Дезире, подобно волнам, продолжали свой путь к нему, а он мог без помехи думать о них.

Едва ушел портной, пришла выразить соболезнование рыдающая Огюстина, и они поплакали вместе. Это была высокая и худая женщина, с пожелтевшим лицом, простая, но одаренная необыкновенной памятью в бытовых делах. Она могла сказать, в котором часу утра у г-на Амбера удалили жировик, который он проткнул, играя в бильярд, и что тот день, когда г-жа Кош остригла косы маленькой Дезире, был понедельник. Г-н Кош подумал, что в ней тоже пропадает медиум, еще один медиум; и слезы его сразу высохли: он не был уверен в том, что ему будет приятно, если его дочь в какой-то мере воскреснет для него в воспоминаниях этой болтливой женщины, точно так же как опасался магических ухищрений своей хозяйки, обративших его в бегство, едва он соприкоснулся с ними. Почему? Тем временем, уткнувшись в носовой платок, домоправительница уже перемежала рыдания точными и дорогими воспоминаниями. Она говорила о пристрастии мадемуазель к белым туфелькам, которые так трудно содержать в чистоте, а затем напомнила, как в то время, когда девочка еще носила косы, ее котенок упал в горшок с молоком и утонул и как она плакала тогда. Огюстина была здесь, рядом с ним, и ему ничего не стоило оставить ее тут навсегда, всю жизнь слушать непрерывную и беспорядочную рапсодию воспоминаний, смотреть бесчисленные и разрозненные кадры фильма о жизни дочери. Но вместо благодарности и радости за каждое мгновение, которое, словно жемчужные бусинки от оборвавшегося колье, ему сейчас преподносили, он, к своему собственному удивлению, напротив, испытывал смутное ощущение, что его обкрадывают; его лишали единственной благодати — возможности вспоминать одному и самому. Нет, та Дезире, которую знала Огюстина, была не его дочерью, то была другая девочка, составленная из милых и грубоватых мелочей, из которых слагаются в памяти Огюстины люди и годы, пропущенные через искаженное восприятие этой трогательной, но чужой ему женщины. Никто не нужен — ни Огюстина, ни мадемуазель Ариадна, ни Гарри Джордж, только почтальон, которого можно ждать еще в течение двух дней. Потом…

Его посетил г-н Соэ, передавший соболезнования от себя и хорошеньких машинисток. Мадемуазель Амбер пришла после полудня. Она появилась сразу же вслед за пакетом с бланками траурных извещений, которые сначала по ошибке доставили в контору, а теперь шофер принес сюда, чтобы вручить их непосредственно г-ну Кошу. Он отослал Огюстину и находился в доме один. Мадемуазель Амбер была очень щепетильна по части приличий, и этот приход в пустой дом к одинокому человеку в ее представлении должен был выглядеть особенно непристойным. Поэтому она повела себя не как гостья, сняла шляпу, которую надела, чтобы всего-навсего пересечь улицу, и прежде чем сесть, заявила, что пришла помочь надписывать адреса. У нее был грубый голос, который контрастировал с мягкими модуляциями в речи ее отца. Стопку конвертов в черной рамке положили на стол. Освобождая для них место, г-н Кош отодвинул открытки с видами Америки, которые постоянно лежали здесь, отливая глянцем. И наверное, для того, чтобы избежать соседства этой безобразно искрящейся голубизны с матовой чернотой траурных рамок на конвертах, что несопоставимостью своею вызвало бы гримасу у Мадлен, а может быть, чтобы спиритка не завладела открытками, он даже спрятал их в ящик.

Прежде чем заняться надписями на конвертах, мадемуазель Амбер осведомилась о его здоровье, пожелала прощупать пульс. Не без отвращения, смутно ощущая непристойность такого посягательства на его личную жизнь, он протянул руку.

— Сверхнапряжение, — произнесла она. И ему пришлось проглотить две пилюли.

Вооружившись списками, по которым рассылали извещения о свадьбе, приступили к делу. От этого занятия их оторвала ответная телеграмма Гарри Джорджа, получившего посланное накануне распоряжение тестя о том, что он предоставляет своему зятю все права по организации похорон. Дезире будет перевезена на кладбище «Форест Лон», похороны состоятся, вероятно, в субботу, 5-го числа, такой срок необходим,писал молодой вдовец, для того, чтобы, выйдя из больницы, я смог проводить тело.

— Значит, он ранен, — сказала мадемуазель Ариадна.

И снова принялась переписывать адреса, пока г-н Кош обдумывал телеграмму.

— «Форест Лон», — снова заговорила она, — кажется, это их знаменитое большое кладбище, где много красивых деревьев и памятников.

Г-н Кош припоминал, что что-то читал в «Дайджесте» об этом некрополе и удручающих скульптурах, которыми оно загромождено. Гарри Джордж Мэн, облеченный полнотой власти, воздвигнет, пожалуй, на могиле Дезире какую-нибудь Евридику или же символическую фигуру Воспоминания, утешающего Скорбь. Но для г-на Коша это было не так тяжело, как попытки зобастой Огюстины воскресить минуты жизни Дезире; какой памятник воздвигнут мертвой Дезире, волновало его значительно меньше, чем желание спасти и продлить все, что еще оставалось от его живой дочери к ускользающем временном пространстве.

— Вы одобряете распоряжения вашего зятя?

Его усы дрогнули. Со вчерашнего утра голоса г-на Коша не было слышно.

— Знаете… это ведь так далеко…

— Совершенно верно, — ответила она. — Это слишком далеко, чтобы действительно существовать для вас.

Теперь она отодвинула конверты, отложила ручку.

— По правде говоря, господин Кош, огромное расстояние, отделяющее вас от дочери, в какой-то мере уже и было смертью; теперь Дезире будет всего лишь немного дальше. Смерть — не что иное, как очень большое расстояние.

Он слушал ее насторожившись, вновь обретя свои страхи: наверное, она говорит это только для того, чтобы подготовить его и объявить, что она, именно она способна преодолеть это огромное расстояние.

— Мы все мертвы друг для друга, мосье Кош, в той мере, в какой друг от друга далеки… Вот почему есть только одна разновидность человеческих существ, которые действительно живут, — сказала она с необыкновенной страстью, — это пары, супруги, потому что между ними нет расстояния, нет места никакой смерти.

Это неожиданное прославление супружества, любовников, так тесно слившихся, что даже смерть не в силах разъединить их, было удивительно. Куда девались приличия у этой старой девы? Г-н Кош стал с жаром возражать, он вдруг обрел голос и силу для защиты души своей дочери от посягательств, которые предвидел.

— Не думайте, что расстояние убивает жизнь. Вы полагаете, что Дезире еще раньше умерла для меня (вы говорите: частично умерла, но если удаленность действительно убивает, то она была уже давно мертва, потому что так далеко уехала). Но как бы далеко Дезире ни находилась, она каждый день оживала для меня в почтовой открытке которую я от нее получал… которые я и сейчас получаю.

И, словно открывая тайну слишком большого, чтобы его утаивать, богатства, он сказал:

— Ее открытки все еще приходят, я подсчитал, что получу еще одну завтра и одну в субботу.

Пусть спиритка в очередной раз узнает, что он не нуждается в ней, чтобы поддерживать связь с Дезире. Не нуждается… до послезавтра. Он понимал, что трехдневный срок, в течение которого ему предстояло получать сигналы от мертвой, соответствует тому отрезку времени, который многие, в том числе и его соплеменники, обычно уделяют погребению, времени, когда тело украшают цветами, замораживают, стоят около него, то есть продолжают общаться с ним перед тем, как опустить в землю. В субботу, когда Гарри Джордж будет сопровождать на кладбище «Форест Лон» тело своей жены, придет последняя открытка, и мрак могилы опустится одновременно и здесь и там. И тогда, помимо этой толстой девицы, которая знает, как беседовать с могилой, где он найдет утешение?

Вот почему появилось больше покорности во взгляде, обращенном к лицу, в котором было нечто монашеское, материнское и пугающее.

— Вот видите, — сказала она мягко, — как относительна смерть. Все то время, пока продолжают приходить послания, Дезире не умирает для вас, живет с вами какой-то своеобразной жизнью, и это совершенная истина. Если бы не существовало самолетов, эта форма жизни продолжалась бы недели, месяцы; а если бы мы жили каких-нибудь два века назад, она длилась бы целый год и даже больше. Теоретически, к примеру, на какой-нибудь большой планете, где средства связи были бы менее развиты, жизнь вашей умершей дочери продолжилась бы на все время вашего собственного существования.

Она сделала паузу и затем тоном наставницы добавила:

— Вы уже почувствовали, что смерть и отсутствие равнозначны, и вполне можно добиться — с помощью ваших почтовых открыток, а позднее, конечно, и другими способами — присутствия ушедших, то есть мертвых…

Уже.Как будто этот первый урок разумеется сам собой и за ним последуют другие… Его охватило инстинктивное желание бежать, отвергнуть ее уроки: он не отдаст Дезире во власть темных сил. И словно для того, чтобы окрепло это сопротивление, г-на Коша неудержимо потянуло назад в тихое убежище настоящего момента. Сегодняшний, такой длинный день, пока только первый. Завтра и послезавтра ему еще предстоит жить этой «странной жизнью» с Дезире и получать ее открытки: впереди — долгая жизнь.