Белград

Дом оказался без лифта. Руслан, отдуваясь, тащил чемодан, стараясь не чиркать дном по ступенькам. Аня хваталась за перила, лезла тяжело, едва поднимая ноги, по-старушечьи.

Казалось, что и квартира, их московская квартира, за дверью, которую впереди придерживал Руслан, легла. Широкий подоконник на кухне встал вертикально, подушки с кисточками съехали с него, пузатый буфет темного дерева теперь лучше не открывать, иначе вывалится и перебьется сервиз с рябинами: тонкие фарфоровые чашки и блюдца, разрисованные гроздьями алых ягод. А что же спальня? Кровать стоит на резной спинке, едва удерживая матрас и золотистое, подоткнутое покрывало. Лепнина обрамляет белую стену напротив кровати, будто сбежавшую картину, потолок стал бирюзовым. Овал горизонтального зеркала в прихожей, куда, не теснясь, можно было вдвоем бросить взгляд перед уходом, теперь оказался на полу (не раздавить бы!), а в ванную придется ползти по-пластунски.

Ванну, изящную белую чашу, которую Руслан называл «Людовик», было особенно жаль. Вдруг треснула? У Ани часто стыли ноги, так, что не уснуть и в шерстяных носках. Тогда она наполняла ванну теплой водой, забиралась минут на двадцать, читала или рассматривала узоры плитки, потом уже шла в кровать. Руслан всё порывался заменить «Людовика» душевой кабиной: в душе постоишь подольше – согреешься. Он всё искал им трешку в современном стиле, потому решил интерьер не трогать. Как купил квартиру в «классике» с мебелью, так и продать рассчитывал.

Аня ту московскую квартиру полюбила. Из окна на кухне – вид на Битцевский лес. Было в этом что-то усадебное. Открываешь синие портьеры, а там всё белое от снега или макушки деревьев зеленятся, колышутся. Или пестрит осень. Небо. Птицы.

А ведь тогда, в самом начале, они были счастливы.

В белградском жилище всё стояло ровно. Это был другой, совсем другой дом.

Первое, что бросилось в глаза, – пустота. В огромной прихожей – тумбочка да узкий шкаф, на нем полоска зеркала. И всё. Будто куцый галстук на груди толстяка, забывшего где-то пиджак. В прихожей ламинат, дальше паркет. Настоящий, елочкой, только выложен скверно. Аня ступала робко. Не хотела тревожить этот незнакомый дом. Плашки паркета западали под ногами, точно клавиши онемевшего пианино.

В гулкой гостиной лишь громоздкий диван да плоский экран напротив. Голые бледные стены. Рёбра длинного радиатора. А над ним – четыре квадратных окна вовсе без подоконников. За стеклами – два тусклых фонаря. Серая громада здания через дорогу.

Руслан подошел сзади, обнял Аню, поцеловал в шею, царапая щетиной.

Аня кинулась задернуть портьеры, но, только подойдя вплотную к окнам, сообразила, что и штор нет. Выпирают на рамах сероватые рулетки от наружных жалюзи. Руслан потянул трос, Аня вздрогнула от грохота пластика и металла.

Жалюзи разом закрыли половину окон. В двух оставшихся отражались потемневшая Аня и голова Руслана из-за ее плеча. С улицы стекло царапали тощие ветви. Что за деревце – не разобрать. Листьев на нем не было. Все-таки и здесь зима.

Руслан погасил свет – и Аня в стекле исчезла. Он снова притянул ее к себе. И тут по его лбу замелькали рыжие квадратные отблески, на улице что-то залязгало, задребезжало. К мусорным бакам подъехала уборочная машина с мигалкой.

– Блин, эти еще, – буркнул Руслан. – Всегда в два с копейками вывозят.

Они стояли вместе у задраенных наполовину окон и смотрели, как уборщик торопливо вышел из кабины, что-то приладил за кузовом к подвесному крану, потом кран поднял и опрокинул в кузов мусорный бак. Из него вывалились пакеты, звякнули бутылки. В мусорном потоке промелькнуло что-то светлое, изящное, вроде винтового табурета, который ставят к роялю. Или показалось. За кузовом уже подцепили следующий бак. Опрокинули. Затем был третий, четвертый.

Грохотали минут десять. Руслан сначала что-то говорил, потом молчал рядом, потом включил свет.

Прошли на кухню. Двери из гостиной – двойные, белые, с мутным узорчатым стеклом, что слегка дребезжало в пазах. Петли поскрипывали, в замке торчал ключ.

– Сербы, – буркнул Руслан, попытался провернуть ключ, но безуспешно.

Аня отметила его новое словечко: вот это «сербы» для всего непривычного. А еще – эхо, пролетевшее по не обставленной толком гостиной.

На кухне вещи громоздкие, а сама она, напротив, маленькая. Пузатая электроплита с серыми блинами, ряд коричневых шкафов-близнецов по верху и по низу – сновать вдоль них полагалось лишь одной хозяйке. И не самой габаритной. Аня вспомнила свою московскую кухню со встроенной техникой, посудомоечной машиной, бутылочницей – узкая выдвижная дверца с ручкой-завитком. Старое золото на светлом, почти белом дереве; кажется, это был ясень.

Белградскую кухню Аня про себя окрестила «вагоном». К вагону примыкало более-менее квадратное помещение, но его занимал стол; Руслан купил его в здешней «Икее», очень им гордился. Имелся здесь и мрачный встроенный шкаф, высотой под потолок. Двери гладкие, из ДСП, с крошечными ручками-пуговками. Не сразу и откроешь. Внутри глубина – метр, не меньше; свет не пробивается к дальней стенке. Нижние полки завалены всякой утварью.

– Это от лендлорда осталось, – Руслан указал на удочки, поплавки, горшки и кадки для растений, прямо с землей, ссохшейся в камень.

Ужинали мясом. Руслан, прежде чем поехать в аэропорт, успел заказать на дом гуляш с рисом. Аня вытрясла всё из картонных коробок на одну сковородку, долго перемешивала, держала руку над конфоркой, ждала, пока раскочегарится плита. На тарелках – легких, синевато-зеленых и прозрачных – золотистый от томата и моркови гуляш поблек. Казалось, он давнишний, вот-вот подернется сизой плесенью. Аня даже понюхала тарелку. Руслан, который всегда ел торопливо и уже подбирал последние капли соуса, поднял голову:

– Не нравится? У них еще был кебаб, но ты вроде гуляш всегда любила.

Аня поспешила подцепить на вилку кусок мяса. Гуляш был нежным, тающим во рту и даже сладковатым. Руслан уже ломал багет, шурша коричневой бумагой. Свежий хлеб, остывший, но всё еще душистый.

Аня встала, собрала посуду, поставила в раковину. Надо бы в душ перед сном… Спохватилась, что из-за мусоровоза она спальню и ванную комнату так и не видела.

Лечь вот так вместе в постель теперь казалось странным. Полгода прошло, столько всего изменилось. Одно дело – там, в гостиной, за поцелуями опуститься на диван, фонари за окном, она с дороги, он заждался…

В Москве брачной ночи у них не случилось, вот и подходящий момент.

Был. Был подходящий.

2 Казино

Аня водила рукой в поисках телефона. Он всегда лежал на тумбочке прямо возле подушки: засыпая, обычно читала с приглушенной яркостью экрана. Телефона не было. Рука просто гладила воздух. Не открывая глаз, Аня тянулась дальше, дальше, дальше… Мягко свалилась с кровати.

Окончательно проснувшись, увидела на месте окна лишь белые пунктиры света. А, да, жалюзи. Вспомнила, наконец, где она.