Белград

И тут увидел Аню.

Нажал на отбой.

– Где ты была? Телефон твой где? – Руслан тряс ее за плечи.

Она опустилась на скамейку в прихожей.

– Почему я должен носиться по всей Москве, когда…

Руслан сел рядом.

Грел ее руки, рассказывал с какой-то издерганной интонацией, что уже заворачивал к дому, но сдал назад, пропустил «скорую». Потом только понял, что это увезли ее, Аню, развернулся, помчался следом. Но «скорая» как растворилась в воздухе. Помаячила впереди и исчезла. В шестнадцатой городской, ближайшей, доехал на всякий, Ани не оказалось. Дальше – уже не знал, что и думать. Вернулся, звонил на горячую линию час, больше, ругался, пытался узнать, куда хоть положили.

Аня вытащила из сумки телефон. Он вырубился, батарейка сдохла.

Поболеть ей удалось пару недель – как раз выпали февральские праздники, затем 8 Марта. Следующие полгода она провела в лежку. На работе все были на удаленке, ни о каких больничных речи не шло. Отлежишься – и пиши.

Поняв, что не в силах быстро накатать и один «продающий» пост для соцсетей, перешла на оплату за проекты. То есть бралась написать пару статей в неделю, получала за каждую тысяч по пять. И спасибо.

Тексты были хорошие, за это ее и держали. «Анюта у нас умеет сделать вкусно, влюбить в продукт», – говорила Карина.

Раньше Карина таскала ее на встречи с клиентами. Хрупкая Аня с волосами, собранными в хвост, казалась старательной студенткой. Расшибется, а разберется. Да и вникать особо не приходилось – они продвигали «декоративку»: тушь, тени, румяна, кисти для макияжа, профессиональные расчески и гребни, снова вошедшие в моду. Раньше Аня всё это любила.

Первый текст, который она тогда написала, лежа на широченном подоконнике (на улицу выбираться не было сил, а тут она хотя бы видела дневной свет), был про тональный крем.

Она долго рассматривала фотографии моделей под слоями разных «тональников». Порой это были юные, сияющие здоровьем лица, но чаще – зрелые, подсушенные, с первыми морщинами. И толстый слой штукатурки, увы, хоронил под собой всю мимику, всю индивидуальность. Превращал лицо в театральную маску. Можно в такой прожить весь день под искусственным, опять же, освещением. На солнце лучше не соваться, хоть в тональники и встроены SPF– и UVA-фильтры: живой луч выявит, что это всего лишь грим. И какое на самом деле у женщины лицо – одному богу известно. Узнает ли она себя в зеркале, умывшись перед сном? Аня вычитала у одной бьюти-блогерши, будто та узнаёт себя лишь после того, как наложит макияж.

Аня вымучивала статью весь день. Получилось сносно, «но без огонька», как сказала Карина. Клиент принял, оплатил.

После нескольких таких материалов Аня вышвырнула свою базу под макияж (дорогую, корейскую, светлый беж) – и с тех пор тональники возненавидела. Ходила бледная. Ну и пусть.

«Что с тобой?» Или нет; о чем же Руслан спрашивал, приходя с работы? Вспомнить бы. Даже сейчас память выкидывает фортели.

«Что сказал врач?» Точно! Когда она по вечерам выползала к Руслану, лохматая, в штанах с пузырями на коленках, без капли макияжа, он задавал именно этот вопрос. Неважно было, что она думает, как ей дышится, приходил ли врач вообще. Нет.

Руслан, со своей работой, с организацией быстрой доставки еды, помешался на сервисе. Она, Аня, варила себе яйцо. Вот это была быстрая доставка. Пять минут кипит – и ешь. Всё остальное, скорее, развлечение. Раньше люди ждали утреннюю газету. А теперь – курьеров с едой. Курьеры. Вот кто ее навещал. Руслан всё заказывал на дом.

Через месяц курьер доставил ей робот-пылесос, чтобы не убираться. Пока тестировали, Аня жаловалась на очередное дурацкое задание – статью про то, как уложить брови и даже заплести их косичкой. Руслан посмеивался, а потом предложил ей бросить работу: «Ерундой какой-то занимаешься, ну вот правда, денег это не особо приносит, только силы из тебя высасывает». Если он и сам бы взял тогда отпуск, хотя бы неделю, чтобы провести с ней, вовсе расклеившейся… Понять – не что говорит врач, а что с ней происходит. Она бы, может, и впрямь оставила копирайтинг. Но он твердил лишь про деньги и силы. Убегал на работу, приходил поздно.

Аня тогда впервые подумала: а на что она будет жить, если они разойдутся? Вернется к матери в Серпухов? Выслушивать, что нечего было соваться в Москву? Стоп. С чего мысль о разрыве заползла ей в голову? Руслан налево никогда не ходил. Заботится как может. Но мысль уже засела в голове.

– Ну-у-у… – ответила ему Аня. – Я еще не готова вот так уйти.

Руслан промолчал, а она сама не поняла, сказала про работу или про их совместную жизнь.

Когда ноги согрелись, Аня высвободилась из кокона, пошла на кухню, уселась за стол, открыла ноутбук. Хотя бы понять, какие проекты поручили. Время до среды пролетит быстро.

И в первом же письме – задание опять потональникам. Подборка кремов с фотографиями. Женщины среднего возраста. Крупные планы. Посыл кампании – новогодний: «Сделайте своему лицу подарок». Дальше был комментарий от Карины, что слоган стоит переформулировать. Еще бы.

Аня закрыла ноутбук. Деликатно, словно тот уже упрашивал остаться и поработать. Тренькнул телефон – сообщение от Руслана: просит поменять деньги, купить еды и приехать к нему в офис на вечерние посиделки: «Представлю тебя народу».

Ключ от квартиры нашла на узкой полке в прихожей. Из-под него торчало двести евро.

На остекленном фасаде суда проступила алая полоса заката, свет стал мертвенным, сумеречно-сизым.

Аня долго копалась в чемодане: вся одежда – жеваная, мятая. Джинсы еще ничего, а вот свитер в таком виде не наденешь. Заглянула в кухонный мрачный шкаф в поисках утюга. Особо даже не шарила. Не увидела – и с резким скрипом запечатала дверцами черноту, пахнувшую отсырелой пылью. В спальне белый, новенький шкаф-купе был пустым. Незаселенным. Как дом, где вечером горит лишь пара окон. Руслан занял всего две полки: выложил футболки с трусами, джинсы, худи. Ни утюга, ни гладильной доски – лишь постукивают пустые вешалки на штанге.

Аня долго стояла под душем, согреваясь, собираясь с силами. Да и свитер заодно разгладится под паром. Дома, собираясь, прощаясь со знакомыми, она была бодрее. Здесь даже простые дела давались трудно. Акклиматизация?

Оделась, не спеша оттерла с плиты присохший кофе.

На входной двери не оказалось привычной защелки: она открывалась ключом изнутри и снаружи. Аня сделала пару чавкнувших оборотов вперед и назад: убедиться, что всё правда работает. Что она сможет вернуться. Не доверяя белградским +15 °C в декабре, накинула на свитер пуховик.

Тут рано темнеет, думала она, спускаясь по лестнице. В Москве пять, здесь всего три – и уже закат.

На улице ей сразу стало жарко, вроде как в апреле по зимней привычке накутаешься, выйдешь – и сваришься. Но возвращаться не хотелось. Расстегнула молнию, прошла мимо здания суда к проспекту Теслы – и тут на нее пахнуло ледяным ветром. Просквозило. Закашлялась, запахнула пуховик.

Большак, в отличие от московских, звучавших, когда машины разгоняются, будто резко сдернутый пластырь, лишь тихо шипел. Показался Дунай: блеснул ртутной водой, почти не отражавшей берегов. Аню отделяли от реки лишь длинная серая гостиница «Югославия» и ряд кафешек на набережной. Перебежала дорогу, забыв про светофоры. Машины сигналили, тормозили с визгом.