Бельканто

Роксана Косс взяла его под локоть, словно боялась лишиться чувств, и они вместе проследовали через комнату. Ей и вправду стоило опасаться обморока. У сопрано выдался крайне тяжелый день. Все мужчины в комнате замолкли, подняли головы и проводили их взглядом: молодой японский переводчик бороздит просторы гостиной рука об руку со знаменитой певицей! Какое удивительное и прелестное зрелище представляла ее ладонь на его рукаве, и эти бледные пальцы, почти касающиеся его запястья!

Когда господин Хосокава, который все это время старался смотреть в другую сторону, понял, что Гэн ведет Роксану Косс прямо к нему, то почувствовал, что краснеет до самого ворота рубашки, и вскочил на ноги в ожидании гостьи.

– Господин Хосокава, – сказала Роксана и протянула ему руку.

– Госпожа Косс, – ответил он и поклонился.

Роксана села на стул, господин Хосокава занял соседний. Гэн придвинул к ним стул поменьше и уселся в ожидании.

– Гэн сказал, что вы чувствуете свою вину за все происходящее, – начала она.

Господин Хосокава кивнул. Он говорил с ней с предельной откровенностью: так разговаривают люди, знакомые всю жизнь. Но что такое жизнь? Этот день? Этот вечер? Террористы перевели стрелки часов, и всякое понятие о времени исчезло. Теперь, когда чувство вины удавкой сжимало его горло, лучше быть честным, пусть и в ущерб приличиям. Господин Хосокава признался, что отклонил множество приглашений, поступивших из этой страны, но согласился, узнав, что приедет она. Признался, что у него и в мыслях не было устанавливать с этой страной экономическое сотрудничество. Признался, что всегда был большим поклонником ее таланта, и перечислил города, в которых видел ее на сцене. Наконец, он признался, что в некоторой степени несет ответственность за смерть аккомпаниатора.

– Нет, – возразила она. – Нет-нет! Я пою в самых разных местах. Но очень редко соглашаюсь петь на частных приемах. Говоря по правде, у большинства людей просто нет на меня денег. Но раньше я давала частные выступления. Я приехала сюда вовсе не из-за вашего дня рождения. При всем моем уважении к вам, я даже не помнила, кто виновник торжества. Кроме того, насколько я понимаю, эти люди пришли сюда тоже не из-за вас: им нужен президент.

– Да, но я, так сказать, запустил механизм, – настаивал господин Хосокава.

– А может, это я запустила? – ответила она. – Я тоже хотела отказаться. И отказывалась несколько раз, пока наконец они не предложили мне очень много денег. – Она наклонилась вперед, и Гэн с господином Хосокавой тоже склонили головы. – Не поймите меня превратно. Я не считаю, что винить в случившемся некого. Виноватых тут полным-полно. Но вы в их число не входите.

Если бы в этот момент члены «Семьи Мартина Суареса» вдруг открыли настежь двери, бросили свои автоматы и отпустили на волю всех заложников, то и тогда господин Хосокава не почувствовал бы такого облегчения, какое он ощутил, услышав, что Роксана Косс его прощает.

Несколько бойцов вскрыли пакеты, которые привез на каталке Месснер, и принялись раздавать присутствующим сэндвичи, банки с газировкой, куски шоколадного пирога и воду в бутылках. Что-что, а голодная смерть, по всей видимости, им теперь не угрожает. Когда они взяли по сэндвичу, парень легонько встряхнул пакет, предлагая брать еще. Быть может, из-за того, что они сидели с Роксаной Косс?

– Такое впечатление, что я осталась на ужин, – сказала она, разворачивая один из свертков, будто подарок. Внутри оказались два толстых ломтя хлеба, а между ними – кусок мяса, приправленный чем-то красно-оранжевым – не то соусом, не то болгарским перцем. Сок закапал на бумагу, которую певица расстелила на коленях. Мужчины вежливо ждали, пока она начнет есть, но долго ждать им не пришлось: она была голодна.

– Отличный бы вышел скандальный снимок, – сказала Роксана Косс, поднося сэндвич ко рту. – Вообще-то я очень разборчива в еде.

– В чрезвычайных обстоятельствах правилами можно и поступиться, – сказал господин Хосокава, а Гэн перевел. Ему было приятно смотреть, как она ест, приятно сознавать, что горе не захлестнуло ее настолько, чтобы угрожать здоровью.

Гэн, посмотрев на свой сэндвич – два куска влажного хлеба и кусок жирного мяса (еще вопрос, чье это мясо?), призадумался, так ли уж он голоден. Оказалось, что очень голоден. Он отвернулся от Роксаны и господина Хосокавы, опасаясь, что измажет губы оранжевым жиром. Но Гэн не успел осилить и половины сэндвича, как подошел один из парней, в бейсбольной кепке. Мало-помалу переводчик начинал различать этих мальчишек. Вот у этого к бейсбольной кепке приколот значок с Че Геварой; у другого на боку висит нож; у третьего – на шее, у самого горла, болтается дешевая ладанка со Святым Сердцем. Некоторые были очень высокими, другие очень маленькими, у некоторых только-только пробивались усики, кто-то был весь в прыщах. Мальчишка, которого Гэн приметил с самого начала возле Роксаны, тонкими чертами лица походил на изображения Мадонны. А парень, который подошел к нему сейчас, говорил на таком безграмотном испанском, что Гэну пришлось изрядно постараться, чтобы разобрать: его хотят видеть командиры.

– Прошу меня извинить, – сказал переводчик по-английски и по-испански, снова завернув в бумагу свой ужин и осторожно положив сверток под стул в надежде, что, когда он вернется, все будет на месте. Особенно ему хотелось попробовать пирога.

Командир Эктор делал карандашные пометки в блокноте, старательно выводя каждое слово.

– Имя? – спросил командир Альфредо человека, сидящего на красной оттоманке возле камина.

– Оскар Мендоса. – Человек вытащил носовой платок и вытер рот. Он только что прикончил кусок пирога.

– Документы есть?

Господин Мендоса вынул бумажник, нашел там водительское удостоверение, кредитную карту, фотографии пяти дочерей. Эктор занес в блокнот всю информацию, включая и домашний адрес. Командир Бенхамин взял фотографии и стал их рассматривать.

– Род занятий? – спросил он.

– Подрядчик. – Господину Мендосе очень не понравилось, что они записали его адрес. Он жил на расстоянии всего лишь пяти миль от этого дома. Он собирался предложить свои услуги по строительству завода, который, как ему было сказано, господин Хосокава планировал здесь открыть. Вместо этого ему пришлось спать на полу, разлучиться с женой и дочерями – бог знает, на какой срок, – и гадать, пристрелят его или не пристрелят.

– Здоровье?

Господин Мендоса пожал плечами:

– Нормальное вроде. Я ведь здесь.

– А вы точно это знаете? – Бенхамин вспомнил, каким тоном разговаривал с ним доктор, когда несколько лет назад он приехал в город со своим лишаем. – Патологии есть?

Господин Мендоса взглянул на него так, словно его спрашивали о внутреннем устройстве его наручных часов.

– Понятия не имею.

Гэн встал позади них и ждал, а они продолжали свои расспросы, интересные разве что тем, сколь невразумительные ответы они за собой влекли. Командиры решили продолжить отсев заложников. Они пытались выяснить, не может ли кто-то еще некстати умереть. Кончина аккомпаниатора заставила их поволноваться. Притихшая было толпа на улице при виде завернутого в скатерть тела снова начала вопить.

– У-бий-цы! У-бий-цы! – скандировали люди.

С улицы через громкоговорители шел нескончаемый поток сообщений и требований. Телефон звонил не переставая: все кому не лень предлагали себя в переговорщики. Очень скоро выяснилось, что большинству террористов необходимо поспать. Командиры разругались по поводу какой-то чепухи – Гэн даже не смог уловить, в чем было дело. Эктор прекратил дебаты, пальнув из пистолета в каминные часы. В руках у бандитов все еще находилось слишком много людей, даже теперь, когда их количество уменьшилось вполовину. Командиры расспрашивали заложников одного за другим, записывали ответы и имена. Гэн подключался в тех случаях, когда заложники не говорили по-испански. Главные надежды командиры возлагали на иностранцев – на иностранные правительства, готовые платить иностранный выкуп. Командиры вынуждены были срочно придумывать новый план взамен провалившегося. Пусть президент от них улизнул, но должен же здесь найтись кто-то ценный, кто хоть как-то окупит их старания? Командиры собирались переговорить с каждым заложником в отдельности, выбрать самых важных персон и попробовать обменять на своих товарищей, томящихся в строго охраняемых тюрьмах, или, по крайней мере, получить за них как можно больше денег. Однако дело шло бестолково. Заложники сознательно умаляли свою значимость во время допроса.

– Нет-нет, строго говоря, я не руковожу компанией.

– Я просто член совета директоров.

– Этот дипломатический пост вовсе не такой важный, как кажется. Мне его зять выбил.

Никто из заложников особо не хотел врать, люди лишь старались немного припрятать правду. Их нервировало то, что ответы записывались.

– Вся информация будет проверена нашими людьми в городе, – снова и снова повторял командир Альфредо, а Гэн переводил это на французский и немецкий, греческий и португальский, не забывая менять выражение «наших людей в городе» на «их людей в городе». За такими вещами переводчик должен следить.