Бельканто

– Славно, славно, – сказал командир Бенхамин, довольный, что на смену утраченному пианисту явился новый.

– Отлично, – сказал господин Хосокава, гордый тем, что так отличился член корпорации «Нансей». Он работал с Като двадцать лет. Был знаком с его женой, знал, как зовут детей. Как могло случиться, что он не подозревал о его увлечении музыкой?

Несколько мгновений в комнате стояла тишина, а потом Кармен, которая совсем недавно стала для всех девочкой, сказала что-то на языке, которого не мог разобрать даже Гэн.

– Бис, – подсказал ей отец Аргуэдас.

– Бис! – повторила она.

Като поклонился Кармен, та улыбнулась ему в ответ. Неужели кто-то по ошибке мог принять ее за мальчика? Даже в бейсболке она была невероятно хорошенькой. Она знала, что все на нее смотрят, и закрыла глаза, не в силах уйти обратно на кухню, как ей хотелось, и буквально прилипла к закругленному корпусу рояля. Когда Като играл, она чувствовала вибрацию струн в своем теле. Никто раньше ей не кланялся. Никто не слушал ее просьб. И уж разумеется, никто никогда не исполнял музыкальных произведений специально для нее.

Като играл еще и еще, пока наконец все в комнате не забыли, что больше всего на свете мечтают оказаться подальше отсюда. Когда он уже не мог больше бисировать, потому что ладони дрожали от усталости, Роксана Косс пожала ему руку и склонила голову в знак того, что они заключают договор и в дальнейшем она будет петь под его аккомпанемент.

Глава пятая

Гэна вконец задергали. Господину Хосокаве требовались очередные десять слов для его записной книжки. Другим заложникам требовалось знать, как сказать «Вы уже закончили читать эту газету?» по-гречески, по-немецки или по-французски, а если они не знали испанского, то им требовалось, чтобы Гэн прочитал им эту самую газету. Месснеру требовался переводчик для переговоров. Но чаще всего Гэна требовали командиры, которые решили, что он не переводчик господина Хосокавы, а его секретарь – и реквизовали Гэна для своих нужд. Иметь собственного секретаря террористам очень понравилось, и вскоре они начали будить Гэна посреди ночи, заставляли садиться с карандашом и записывать под диктовку все новые и новые требования к правительству. Их пожелания казались Гэну весьма расплывчатыми. Поскольку их первоначальный план заключался в том, чтобы украсть президента и таким путем сбросить правительство, нужды продумывать дальнейшие действия у бандитов не было. Теперь они ходили вокруг да около и толковали о деньгах для бедных. Припоминали всех узников режима, каких только могли, – Гэну казалось, что именам не будет конца. По ночам в исступленном упоении своей властью и великодушием они требовали свободы для всех. Освобождения политических заключенных им было уже мало. Они вспоминали друзей детства, попавших за решетку за угон автомобиля, мелкий грабеж и кражу кур, вспоминали знакомых наркокурьеров, которые, если узнать их поближе, были вовсе не плохими парнями.

– Не забудь вот этого, – говорил Альфредо, назойливо тыкая Гэна в плечо, – ты просто представить себе не можешь, как страдает этот человек.

Изящный почерк Гэна вызывал у них восхищение, а когда в спальне старшей дочери вице-президента они обнаружили пишущую машинку, то были поражены умением Гэна печатать. Иногда посреди диктовки командир Эктор вдруг говорил: «По-английски!» – а затем Альфредо: «По-португальски!» А потом с восторженным изумлением они заглядывали Гэну через плечо, наблюдая, как он печатает на разных языках. Гэн стал для них невероятно увлекательной игрушкой. Иногда поздним вечером молодой человек печатал что-нибудь по-шведски без надстрочных знаков – просто для собственного развлечения, хотя с некоторых пор его уже ничего не могло развлечь. Насколько мог судить Гэн, из заложников лишь двое не обладали невероятными деньгами и властью: он и священник, и только они здесь работали. Разумеется, вице-президент тоже работал, но он делал это по собственной инициативе. По всей вероятности, он считал, что по-прежнему несет ответственность за удобство своих гостей. Он разносил сэндвичи и собирал чашки. Мыл тарелки, смахивал пыль, дважды в день протирал пол в ванных комнатах. С кухонным полотенцем, повязанным вокруг талии, Рубен Иглесиас стал похож на обходительного гостиничного служащего. С отменной любезностью он интересовался: «Не хотите ли чаю?» или: «Не слишком ли я вас побеспокою, если пройдусь пылесосом под креслом, на котором вы сидите?» Все заложники полюбили Рубена. Все уже забыли, что он был вице-президентом страны.

Рубен Иглесиас – пока командиры думали, чего бы еще потребовать от правительства, – передал Гэну просьбу подойти к роялю. Роксана Косс и Като собираются обсудить очень важный вопрос, нельзя ли одолжить переводчика на минутку? Командирам было выгодно, чтобы сопрано чувствовала себя хорошо, они не прочь были бы вновь послушать ее пение, так что позволили Гэну идти. Тот чувствовал себя школьником, которого вызвали из класса. Вспомнил свой пенал, стопку чистой бумаги, парту возле окна – удачное место досталось ему случайно, просто потому, что места распределялись по алфавиту. Он был хорошим учеником, и тем не менее прекрасно помнил, как отчаянно ему хотелось покинуть классную комнату. Рубен Иглесиас взял его за руку.

– Полагаю, что мировые проблемы могут подождать, – прошептал он и беззвучно рассмеялся.

Господин Хосокава стоял возле рояля рядом с Като и Роксаной. Какое наслаждение выслушать по-японски такую длинную беседу об опере! Вообще слушать слова Роксаны Косс, переведенные на японский. Это было совсем не похоже на то, что она говорила ему лично или кому-то еще о музыке. Слушая чужие разговоры, можно получить неплохое образование. Столько полезного удалось ему в свое время узнать из случайно услышанных фраз – даже полуфраз, пойманных на лету! В плену господин Хосокава познал горести глухих. При том что он прилежно изучал испанский язык, распознавать слова на слух получалось крайне редко. Всю жизнь он мечтал иметь побольше свободного времени, чтобы слушать, и вот, когда наконец это время у него появилось, оказалось, что слушать нечего – только непонятную скороговорку чужих голосов да периодические выкрики полицейских за стеной. В доме у вице-президента была стереосистема, но, по всей видимости, сам хозяин дома имел вкус исключительно к местной музыке. У него были лишь диски групп, игравших на каких-то тонкоголосых трубах и грубых барабанах. Подобная музыка вызывала у господина Хосокавы только головную боль. Командиров же она устраивала целиком и полностью, и в обновлении коллекции CD они не нуждались.

Но теперь господин Хосокава придвинул кресло к самому роялю и весь обратился в слух. Ни заложники, ни террористы не спешили покинуть комнату в надежде, что Като согласится поиграть снова или, еще лучше, что Роксана Косс споет. Кармен и вовсе не сводила с Роксаны глаз. Она считала себя личной телохранительницей певицы, чувствовала за нее персональную ответственность. Девушка устроилась в углу и наблюдала за происходящим с неослабным вниманием. Беатрис немного постояла в гостиной, пожевывая кончик своей косы и болтая со сверстниками, но, когда выяснилось, что сию минуту никакой музыки не предвидится, они тут же отправились смотреть телевизор.

Только господин Хосокава и Гэн были приглашены присутствовать на беседе двух музыкантов.

– По утрам я люблю начинать с гамм, – сказала Роксана, – а после завтрака разучиваю разные композиции: Беллини, Тости, Шуберт. Если вы умеете играть Шопена, то их тоже наверняка сможете сыграть. – Роксана пробежалась пальцами по клавишам, обозначая самое начало шубертовской «Форели».

– Если мы достанем ноты, – уточнил Като.

– Раз нам приносят сюда обед, то наверняка смогут принести и ноты. Я попрошу своего менеджера собрать посылку и переправить мне. Кто-нибудь ведь сможет доставить ее сюда? Скажите мне, что вы хотели бы сыграть. – Роксана огляделась кругом в поисках клочка бумаги, и тут господин Хосокава нашел в себе смелость вытащить из кармана свои записную книжку и ручку. Он открыл записную книжку на чистом листе и передал ей.

– Ах, господин Хосокава, – произнесла Роксана. – Без вас это заключение было бы совершенно другим.

– Вам наверняка дарили подарки получше носового платка и листка бумаги, – возразил господин Хосокава.

– Ценность подарка зависит от искренности дарителя. А также от реальных нужд одариваемого. Мне были необходимы носовой платок, записная книжка и карандаш, и вы мне их предоставили.

– Все то немногое, чем я здесь владею, ваше, – сказал он с искренностью, которая не сочеталась с ее шутливым тоном. – Можете взять мои ботинки. Или часы.

– Вы должны приберечь что-нибудь для будущего, чтобы было чем меня удивить. – Она вырвала из записной книжки лист бумаги и вернула ее владельцу. – Продолжайте ваши занятия. Если мы просидим здесь достаточно долго, то сможем уже не беспокоить Гэна и общаться напрямую.

Гэн все перевел, а затем добавил от себя:

– Тогда я останусь без работы.

– Вы всегда можете отправиться с ними в джунгли, – сказала Роксана, поглядывая через плечо на командиров, которые, воспользовавшись паузой в своих делах, с любопытством рассматривали певицу. – У них, кажется, всегда найдется для вас работа.

– Я его никому не отдам, – сказал господин Хосокава.

– Иногда, – произнесла Роксана, дотрагиваясь до его руки, – что-то случается помимо нашей воли.

Господин Хосокава улыбнулся. У него кружилась голова от ее непринужденности, от того, как внезапно легко стало им общаться. А если бы за рояль сел не Като? Что, если бы это был грек или русский? Тогда он снова оказался бы в стороне, слушал бы переводы с английского на греческий и обратно, понимая, что у Гэна – у его переводчика! – нет времени, чтобы повторять все по-японски. Като сказал, что ему бы хотелось сыграть Форе, если, конечно, это не вызовет у нее затруднений. Роксана засмеялась и ответила, что в данной ситуации ничто не может вызвать у нее затруднений. Чудесный Като! На певицу он, казалось, и не смотрел, зато от рояля не мог отвести глаз. Он всегда был неутомимым работником и теперь оказался героем дня. И когда все это закончится, в его карьере начнется заслуженный подъем.