Бельканто

Кармен поцеловала ее в щеку. Ее переполняла благодарность. Впервые в жизни она почувствовала, что счастлива. Затем она отступила в темноту. Беатрис, в свою очередь, хотела взять с Кармен обещание, что та не проговорится командирам о том, что она проспала дежурство, но поняла, что это излишне. Она откинулась на подушку и тут же снова заснула. Таким образом, инцидент был исчерпан так же внезапно, как и начался.

Через детскую, полную заброшенных кукол, освещенных лунным светом, через туалетную комнату с белой фарфоровой ванной величиной с каноэ они прошли в просторный и красивый главный холл, туда, где дом снова приобрел привычный им облик. Кармен подвела господина Хосокаву к третьей двери и остановилась. Именно здесь она чаще всего ночевала, вернее, позволяла себе немного вздремнуть. С тех пор как они простились с Беатрис, она держала его за руку. Им обоим казалось, что они идут давным-давно, хотя дети вице-президента, которые наверняка сновали этим путем по нескольку раз на дню, скорее всего, считали его совсем коротким. Кармен нравился господин Хосокава. Ей очень хотелось ему об этом сказать, но, даже знай она его язык, у нее все равно не хватило бы мужества. Вместо этого она всего лишь слегка сжала ему руку.

Господин Хосокава ей поклонился. Он опустил голову и замер – по мнению Кармен, слишком надолго. Потом он выпрямился и открыл дверь.

В коридоре было высокое окно, и главную лестницу заливал яркий свет луны, но туда Кармен не пошла. Она направилась назад, в детскую. Возле кровати, в которой спала Беатрис, Кармен остановилась, чтобы снять ее пальцы со спускового крючка. Она повернула винтовку к стене и натянула одеяло подруге до плеч. Кармен надеялась, что утром Беатрис не передумает и не станет докладывать об инциденте командирам, а то и вовсе решит, что все это ей приснилось. Спускаясь по кухонной лестнице, Кармен чувствовала, как бешено колотится сердце. Она представила себе Роксану Косс в ее спальне, изнемогающую от вожделения. Представила себе, как молчаливый и полный достоинства господин Хосокава ее обнимает. Кармен чуть ли не наяву ощутила сладость этих прикосновений и надежное чувство защищенности в объятиях любимого; на шее у нее выступили капли пота, и она стерла их рукой. Она ступала очень осторожно, но все равно спуск занял гораздо меньше времени, чем подъем: еще четыре ступеньки, три, две, одна, и вот она уже скользит по коридору к двери на кухню. Она остановилась лишь в дивном мире посудной кладовки. На полу сидел Гэн с нераскрытой книгой на коленях. Он поднял голову, и она приложила палец к губам. Ее лицо сияло, щеки горели, она глядела широко открытыми глазами. Когда она снова пойдет наверх, он непременно отправится вместе с ней.

Сколько везения может быть даровано человеку за одну ночь? Как его выдают: небольшими порциями, как молоко в бутылках? Или его количество ничем не ограничено: сколько ни изливай на того или иного человека, его не убудет? А может, везение – это удел дня, и человеку везет, бесконечно везет, только днем? Если верно первое предположение, то Кармен уже наверняка использовала свою сегодняшнюю удачу, доставив господина Хосокаву в спальню к Роксане Косс. Если верно последнее – а она нутром чуяла, что это так, – тогда сегодняшняя ночь принадлежит ей. Если все святые на небесах сейчас за нее, то ей должно хватить удачи еще на несколько часов. Кармен взяла Гэна за руку и повела его через кухню на заднюю веранду, где он никогда раньше не бывал. Она открыла дверь, просто сдвинув щеколду, и они вместе вышли в ночь.

Ах, какая стояла ночь! Лунный свет потоками заливал то, что когда-то было ухоженным садом, и выплескивался за оштукатуренную стену, как вода за бортики бассейна. Воздух был напоен густым ароматом жасмина и ночных лилий, которые днем закрывали чашечки цветов, но сейчас благоухали. Кармен и Гэн шли по высокой траве, которая с громким шуршанием била их по икрам и цеплялась за щиколотки. Время от времени они останавливались и смотрели на звезды, забыв, что находятся в городе. В небе мерцало не больше полдюжины звезд.

Кармен постоянно выходила из дома. Даже под дождем она совершала ежедневные прогулки, чтобы обойти территорию или просто размять ноги. Но Гэну ночь казалась волшебной: воздух, небо и мягкое шуршание травы под ногами. Он снова вернулся в мир, и этой ночью мир стал для него непередаваемо прекрасным. Даже имея столь ограниченный обзор, он мог теперь поклясться: мир действительно прекрасен.

Картины этой ночи будут преследовать Гэна до конца его дней.

Картина первая, воображаемая.

Он берет Кармен за руку и ведет ее к воротам. Их стережет вооруженная охрана, но молодые охранники крепко спят, и Гэн с Кармен беспрепятственно выходят на улицу и бредут по столице чужой страны. Их никто не останавливает. Они не знаменитости, и никто не обращает на них внимания. Они едут в аэропорт, садятся в самолет, летят в Японию, чтобы жить там вместе, долго и счастливо.

Картина вторая, реальная.

Ему и в голову не приходит выбраться из сада, как обученной собаке не приходит в голову покинуть свой сторожевой пост. Он просто благодарен судьбе за краткие мгновения свободы. Кармен берет его за руку, и они вместе направляются к тому месту, где Эсмеральда устраивала пикники для вице-президентских детей. Стена там поворачивала под углом, и за высокой травой и кустарником образовался своего рода «карман», из которого дом вообще не просматривался. Кармен целует его, он целует ее, и с этой минуты он уже не мог отделить ее запах от запаха ночи. Они в густой тени стены, в надежном укрытии из травы, и Гэн не различает ничего вокруг. Чуть позже он вспомнит, что его друг господин Хосокава находится в доме, на третьем этаже, в постели с певицей. Но в тот момент он не думает ни о чем. Кармен снимает с него куртку, хотя дует прохладный ветер. Она расстегивает его рубашку, он ласкает ее груди. В темноте они как будто перестают быть собой. Они обретают смелость. Они опускаются на землю, но так медленно, что кажется, гравитации больше не существует. Они оба босы, и брюки – у него, и у нее слишком большие, не по размеру – соскальзывают с них с легкостью. Дальше наступает упоение от первого соприкосновения обнаженных тел.

Иногда Гэн будет останавливать свои воспоминания именно на этом месте.

Ее кожа, ночь, трава. Ему нечего больше желать, потому что никогда в жизни он не обладал столь многим. Он не может от нее оторваться и все крепче прижимает ее к себе. Ее волосы рассыпались по траве, оплели ему шею. В эту ночь он уверен, что никто в мире никогда не владел таким богатством, как он, и только позже он узнает, что мог просить у нее большего. Голод оставил следы на ее теле, и он нежными движениями пересчитывает ее ребра. Он ощущает ее зубы, ее язык. Кармен, Кармен, Кармен. Позже он будет пытаться снова произнести ее имя, но это ему не удастся.

Дом спал: террористы и заложники, между которыми сейчас не было различий. Пожилой японец и его возлюбленная певица наверху в постели, переводчик и Кармен – под звездами в саду. Никто их не хватился. Проснулся только Симон Тибо – ему снилась жена Эдит. Поняв, где он находится, он заплакал. Он старался унять слезы, но она стояла перед ним как живая. Во сне они лежали в постели. Они любили друг друга, вслух называя друг друга по имени. Затем Эдит села поверх скомканного одеяла и набросила ему на плечи свой голубой шарф, чтобы он не замерз. Симон Тибо уткнулся лицом в этот шарф и заплакал еще безутешнее. Как ни внушал он себе, что должен успокоиться, ничего не помогало, и через некоторое время он перестал и пытаться.

Глава девятая

Утром все было как обычно. В окна светило яркое солнце, по коврам прыгали солнечные зайчики.

В саду заливались птицы. Двое парней, Хесус и Серхио, обошли сад, топая по траве тяжелыми от росы башмаками и держа винтовки наперевес. Дома они наверняка не отказали бы себе в удовольствии подстрелить пару птичек, но здесь стрельба без крайней необходимости была под строгим запретом. Птички беспечно шмыгали у них под носом, едва не задевая их крыльями. Они заглянули в кухонное окно и увидели Беатрис и Кармен, которые открывали большие пластиковые пакеты; на плите у них варились яйца. Девушки переглянулись. Кармен слегка улыбнулась; Беатрис сделала вид, что не заметила улыбки. Кармен решила, что это хороший или, по крайней мере, достаточно хороший знак. В комнате пахло крепким кофе. Кармен исчезла в посудной кладовке и появилась оттуда со стопкой голубых тарелок с золотым ободком и надписью «Веджвуд» на донышке. Потому что какой смысл в существовании этих тарелок, если никогда ими не пользоваться?

Все шло точно так же, как и в другие дни. Только Роксана Косс не спускалась. Като ее ждал. Через некоторое время он встал с табурета, решив размять ноги. Потом наклонился над роялем и вытащил из стопки нот Шумана. Он играл, почти не глядя в ноты, словно разговаривал сам с собой и вовсе не интересовался тем, слушают его или нет. Роксана продолжала спать. Кармен даже не отнесла ей завтрак. Ну что ж, ничего страшного. Она и так поет каждый день, неужели она не заслужила отдыха?

Но еще удивительней было то, что господин Хосокава тоже спал. Вокруг него все галдели, а он так и лежал на диване: рот открыт, на груди – очки. Раньше никто не видел его спящим. По утрам он всегда вставал первым. Может, заболел? Двое парней, дежурившие утром по дому, Гвадалупе и Умберто, перегнулись через спинку дивана и посмотрели, дышит ли он. Он дышал, и они оставили его в покое.

Четверть девятого. Беатрис знала это точно, потому что у нее на руке были часы. Перетрахались, подумала она, но ничего не сказала Кармен. Она сделала вид, что забыла о ночном происшествии, но это было отнюдь не так. Просто она еще не знала, как лучше воспользоваться полученной информацией, но уже наслаждалась ею как нерастраченным богатством. Перед ней открывалось столько возможностей!

Люди быстро привыкают к рутине. По утрам заложники чистили зубы, пили кофе, а потом шли в гостиную слушать пение Роксаны Косс. Так проходило утро. Сейчас они недоуменно смотрели друг на друга. Где же она? Если она не больна, то давно должна быть внизу. Неужели пунктуальность – это не для нее? Неужели их глубокое уважение к ней не заслуживает взаимного уважения? Они смотрели на Като, который напоминал сейчас человека, встречающего поезд: поезд прибыл, все пассажиры вышли, а он все стоит и ждет. Человек, которого он встречал, давно ускользнул от него незамеченным. Не присаживаясь, Като снова небрежно пробежался пальцами по клавишам. Он не понимал, может ли позволить себе сесть и заиграть без нее по-настоящему. В первый раз Като задался вопросом: кто он без нее? Что будет, когда все это кончится и ему больше не придется целые дни проводить за роялем, а ночи за чтением нот? Ситуация сделала его пианистом. Свидетельством тому были твердые синие жилы, выступившие у него на пальцах. Сможет ли он снова вернуться к той жизни, в которой ему приходилось вставать в четыре утра, чтобы поиграть часок перед уходом на работу? Как он будет жить, когда его восстановят в должности старшего вице-президента корпорации «Нансей» и он снова превратится в человека команды, в человека, оторванного от певицы? Он вспомнил о судьбе первого аккомпаниатора, о том, что тот отказался освободиться в одиночку и предпочел умереть. Леденящая пустота будущего заставила Като вздрогнуть, его пальцы напряглись и скользнули с клавиш без звука.