Бельканто

– Ну хорошо, – сказала Кармен, – ты же не белка. Ты не будешь сидеть здесь всю жизнь. Все равно придется спуститься вниз, на дежурство, и она все тебе скажет, а переводчик переведет. Она скажет, что ты хорошо поешь, и тогда ты почувствуешь себя идиотом, потому что сидел здесь и злился на весь свет. Все хотят тебя поздравить. Ты многое теряешь.

Сесар провел рукой по шершавой коре. Кармен никогда раньше не говорила с ним в таком тоне. Когда они вместе тренировались, она была слишком застенчивой, что придавало ей особую трогательность. Он никогда не слышал, чтобы она произносила больше двух фраз подряд.

– А ты откуда знаешь?

– Я же тебе сказала – переводчик перевел!

– А откуда ты знаешь, что он говорил правду?

Кармен ничего не ответила, но посмотрела на него как на сумасшедшего. Она спустилась на нижнюю ветку, крепко уцепилась за нее руками, затем свесила ноги вниз и спрыгнула с дерева. Она умела отлично прыгать. Знала, как расслабить колени и спружинить в момент соприкосновения с землей. Она никогда не теряла равновесия. Она ушла, не удостоив Сесара даже взглядом через плечо. Пусть дурит, если ему охота. Проходя мимо дома, она заглянула в окно гостиной. Странно было глядеть на происходящее там со стороны! Она спряталась за куст. Раньше он был аккуратно подстрижен, а теперь вымахал выше ее роста. Она видела Гэна, стоявшего в окружении Роксаны Косс, господина Хосокавы и Като. Видела его прямую спину, его красивый рот, его руки, которые сначала раздели, а потом заботливо одели ее. Ей захотелось постучать в окно и махнуть ему рукой, но и в том, чтобы смотреть на него со стороны, оставаясь незамеченной, была своя прелесть. Можно было вообразить, что ты никого здесь не знаешь и видишь всех впервые, и смотреть на любимого человека так, словно не имеешь к нему отношения. Как он красив! Как умен! И он меня любит! Она взмолилась святой Розе Лимской, прося спасения для Гэна, счастья и долгой жизни. Просила для него покровительства и руководства. Потом обвела взглядом комнату. Гэн беседовал с Роксаной Косс. Роксана всегда была добра к ней! Кармен стала молиться и о ней. Потом склонила голову и, завершая молитву, быстро перекрестилась.

– Напрасно я его остановила! – горячо говорила Роксана. Гэн переводил ее слова на японский.

– Не беспокойтесь! Куда он денется? – успокаивал ее господин Хосокава. – Рано или поздно, но он вернется. – В Японии он чувствовал себя неловко, если молодые люди афишировали свою любовь, держались за руки, целовались в метро. Он не понимал, зачем это нужно. По его убеждению, чувства человека – это частное дело каждого и их следует держать при себе, но сам он раньше никогда не испытывал ничего подобного. Раньше в нем не было места для любви, а сейчас его грудь болезненно сжималась от волнения и восторга. Сердечная боль! Кто бы мог подумать, что с ним такое произойдет? Ему хотелось только одного: сжать ее руку, заключить ее в свои объятия.

Роксана Косс наклонилась к нему, на секунду коснувшись лбом его плеча.

– Ах! – тихо сказал господин Хосокава. – Вы для меня все на свете!

Гэн взглянул на своего работодателя. Он что, должен переводить все эти нежности? Господин Хосокава взял Роксану за руку, поднес ее к своей груди и приложил к сердцу. Потом кивнул. Что это значило? Может быть, он подавал Гэну знак? Хотел сказать, что Гэн должен переводить? Или он кивал ей? Гэн чувствовал себя чрезвычайно неловко. Ему хотелось уйти. Не участвовать в этих сугубо личных отношениях. Теперь-то он знал, что это такое.

– Все на свете, – повторил господин Хосокава и на этот раз посмотрел Гэну прямо в глаза.

Гэну пришлось подчиниться. Он попытался придать своему голосу как можно больше мягкости.

– Со всем уважением, – обратился он к Роксане, – господин Хосокава хочет вам сказать, что вы для него все на свете. – И тут же припомнил, что совсем недавно переводил нечто похожее с русского языка.

К чести Роксаны, она ни разу не взглянула на Гэна. Она не сводила глаз с господина Хосокавы, словно все это говорил ей он сам.

Вернулась Кармен. Она была взбудоражена, и все решили, что это из-за Сесара, хотя на самом деле она о нем почти забыла. Ее так и подмывало немедленно броситься к Гэну, но вместо этого она подошла к командиру Бенхамину.

– Сесар на дереве, – сказала она. Ей хотелось сказать гораздо больше, но она вовремя осеклась. Разумнее ей поостеречься.

– Что он там делает? – спросил командир. Он не мог не отметить, что девушка стала очень хорошенькой. Будь она и раньше такой хорошенькой, он никогда не разрешил бы ей выставлять себя напоказ. Заставил бы убрать волосы под кепку. И отпустил бы на все четыре стороны при первой же возможности.

– Злится на всех.

– Не понимаю.

– Чувствует себя дураком.

Очевидно, нельзя было посылать за ним такую хорошенькую девушку. Надо было послать одного из парней, чтобы тот тряс дерево, пока Сесар не свалится. Командир Бенхамин вздохнул. Пение Сесара произвело на него впечатление. Парень нервный, но, может, виной тому его талант? Вот ведь певица тоже нервная особа. Может, лучше избавиться от Сесара и отпустить его на все четыре стороны, пусть даже тогда он потеряет сразу двух бойцов. Но тут он вспомнил, где находится: отсюда он никого и никуда не может отпустить. Непонятно, зачем он вообще теряет время на подобную ерунду. Сесар сидит на дереве? Ну и что. Какое все это имеет значение?

– Ну и оставьте его в покое. – Командир Бенхамин посмотрел поверх головы Кармен в дальний конец комнаты. Это означало, что разговор окончен.

– Можно я расскажу об этом госпоже Косс?

Он снова, прищурившись, посмотрел на Кармен. Она послушна, хорошо воспитана. Просто стыд, что у них ничего не ладится. Разумеется, в революции найдется роль и для хорошенькой девушки. Не имеет смысла обращаться с ней так сурово.

– Ну что ж, если ей интересно, расскажи.

Счастливая Кармен поклонилась ему с благодарностью.

– Пока! – бросил он.

Кармен отдала ему честь – серьезно, как подобает солдату, и быстро отошла.

– Сесар сидит на дереве! – сказала Кармен, вклинившись между господином Хосокавой и Като, наискосок от Гэна, чтобы избежать соблазна при всех повиснуть у него на шее. Ей хватало и того, что она слышала его голос.

– Он намерен спуститься? – спросила Роксана. Вокруг глаз у нее лежали тени. Никогда еще Кармен не видела ее такой усталой, разве что в самые первые дни.

– Ну конечно, он спустится. Просто он растерян и чувствует себя идиотом. То есть он думает, что это вы считаете его идиотом за то, что он посмел спеть. – Она посмотрела на своего друга Роксану: – Я сказала ему, что вы так не считаете.

Гэн переводил ее слова на английский и японский. Остальные одобрительно кивали. В переводе на японский слова Кармен звучали особенно красиво.

– Вы не попросите командира позволить мне выйти в сад? – обратилась Роксана к Кармен. – Как вы думаете, он разрешит?

Кармен слушала ее внимательно. Они включили ее в свой круг. Не нашли лучшей, чем она, кандидатуры для передачи просьбы. Ее мнение имело вес. Она и надеяться на такое не могла: эти люди, с их деньгами, образованием и талантами, обращаются с ней как с равной. Ей хотелось вежливо ответить Роксане Косс: «Нет, они никогда не позволят вам выйти из дома, но я очень благодарна вам за то, что вы меня об этом попросили», но она понимала, что не сумеет сказать это по-английски. Командиры не обращали на их разговор ни малейшего внимания. Эктор и Альфредо вообще ушли из комнаты, рядовые бойцы были заняты своими делами. Слушала только Беатрис. Кармен следила за ней краем глаза. Ей очень хотелось бы доверять Беатрис. Раньше она ей доверяла. И к тому же она пока не сделала ей ничего плохого.

– Скажите ей, что я буду счастлива передать ее просьбу, – сказала она Гэну. Обратив внимание на осанку Роксаны Косс, она тоже постаралась выпрямиться, а затем расправила плечи, хотя широкая защитная рубашка, болтавшаяся на ней, как на вешалке, свела ее старания на нет.

Они поблагодарили ее по-английски, по-японски и по-испански. Гэн, как ей показалось, был очень горд за нее. В других обстоятельствах Гэн наверняка положил бы руку ей на плечо, не стесняясь присутствия своих друзей.

Вероятность того, что Роксане Косс разрешат выйти за пределы дома, хотя бы для того, что уговорить Сесара слезть с дерева, приближалась к нулю. Держать заложников взаперти было главным условием всего предприятия. Никто не знал этого правила лучше, чем Кармен, которая сама не далее как прошлой ночью нарушила его. Но и отказать певице в просьбе она не могла. В конце концов, никто не ждал, что Кармен уговорит командира: ее просили всего лишь задать ему вопрос. По правде говоря, лучше ей этого не делать. Какой смысл просить о том, в чем заведомо будет отказано? Может, просто пойти предложить командиру чашку кофе? Тогда все увидят, что она говорит с ним, но не узнают о чем. А она вернется и скажет, что командир отклонил просьбу. Но нет, она не может лгать Роксане Косс и господину Хосокаве, людям, которые дорожили ее мнением и относились к ней по-дружески. И уж тем более Гэну. Ей придется спросить, потому что она обещала. Но лучше все-таки подождать час или два. Командиры не любят, когда их беспокоят слишком часто. Да, но у нее нет времени ждать. Сесар может спуститься с дерева гораздо раньше. Кармен уже побывала на этом дереве и знала, что сидеть на нем хоть и приятно, но не особенно удобно. Ни один человек долго не высидит на дереве, а фокус в том, что Роксана Косс хочет лично уговорить его спуститься. Объяснять ее друзьям-заложникам, почему командиры принимают то или иное решение, бесполезно – все равно не поймут. И наоборот, излагая командиру Бенхамину, почему Роксане Косс понадобилось выйти из дома, она только все напортит. Он просто отмахнется от ее слов. Все, что в ее силах, – это задать ему вопрос. Кармен улыбнулась и покинула компанию. Она пересекла комнату и подошла к Бенхамину, который сидел в кресле с изогнутой спинкой возле пустого камина и читал газеты. Какие именно, она не знала, поняла только, что они на испанском. Она уже умела немного читать, но все-таки не слишком хорошо. Брови командира сошлись на переносице – он хмурился. Лишай пересекал половину его лица и захватывал один глаз, как поток расплавленной лавы, но сами глаза уже не казались такими больными. Он периодически поднимал руку и дотрагивался до своей болячки, тихо охал и возвращался к чтению. Ох, не стоило Кармен его беспокоить.