Белое бикини

– Время – это то, чего у меня предостаточно, – сказал я.

– Дженни было четыре года, когда Мариен погибла, – задумчиво продолжал он. – Потерять мать в раннем возрасте ужасно для любого ребенка, но для Дженни это было еще хуже при таком отце, как Аксель. Совершенно хладнокровный человек, видевший ее, наверное, час в неделю. Мы старались, чтобы она чувствовала себя здесь, как дома. Эдгар был на шесть лет старше нее, но к пятнадцати годам эта разница уже не имела большого значения.

– Поймите, мистер Холман, мы мало видели ее в тот период, пока она подрастала. К тому времени, когда она смогла свободно нас навещать, она стала почти женщиной, причем очень привлекательной. Я знал, что не увижу ее больше, если начну поучать и навязывать ей свои взгляды на жизнь. Она была совершенно независима. Какой же она еще могла быть, проведя детство с Монтегю? Ее отношение к жизни было сверхэгоистичным. Что хотела, то брала. И к людям относилась, как к вещам: когда становились не нужны, бросала.

Он смотрел на меня некоторое время отсутствующим взглядом.

– Думаю, она вышла замуж за Джонни Федаро из чистого упрямства. Она считала, что Монтегю примет их, и не могла ждать, пока он даст согласие. Потом, вы знаете, Монтегю напрочь выбросил ее из своей жизни, словно она никогда не рождалась. Дженни была растеряна, ее план провалился, но это ее никогда сильно не ранило. Нет больше Акселя, так давай повидаем дядюшку Ли. Он обеспечен, так что тысчонка в месяц его не разорит.

– Дженни была сукой! – с горечью сказал Эдгар.

– Вот почти точные ее слова, которые она произнесла, когда попросила у меня денег, – продолжал Рэнд. – Она усмехнулась и сказала: «Мне нужна тысяча долларов на жизнь. Тогда мой муж будет счастлив, иначе он начнет бегать за другими девками. Ты так богат, что не заметишь потери!» Вся эта болтовня была для Дженни своеобразным механизмом защиты. Невозможно было пытаться что-то сделать для Дженни, кроме того, чтобы просто дать ей денег. Поверьте мне, мистер Холман!

– Она была сукой! – с удовлетворением повторил Эдгар.

– Ей было всего двадцать два года, и теперь она мертва, – заметил я.

– Жизнь всегда жестока! – хмыкнул Эдгар.

– Думаю, она была по-настоящему жестока к Дженни, – сказал я. – Может, кто-нибудь объяснит мне, как может утонуть первоклассный пловец, да еще одетый?

– Не понимаю, мистер Холман. – Рэнд вопросительно смотрел на меня.

– Мне в голову приходят лишь две возможности, – и обе меня не устраивают, – кивнул я. – Я думал, может, у вас обоих есть какие-нибудь идеи.

– О каких двух возможностях вы говорите? – спросил Эдгар.

– Одна – самоубийство, но я склонен отбросить ее. Дженни не была похожа на человека, способного на самоубийство. Но даже если бы она была такой, не могу представить, чтобы первоклассная пловчиха пошла в воду одетой. Дженни для этого случая скорее всего надела бы белое бикини. Остается предположить другое: кто-то держал ее под водой, пока она не захлебнулась.

– Мистер Холман! – нервно произнес Рэнд. – Это называется убийством.

– Верно!

– Зачем кому-то убивать Дженни?

– Может быть, если смогу узнать, что она делала в течение последнего месяца, я найду причину, – сказал я. – Спасибо вам за уделенное мне время и гостеприимство, мистер Рэнд. Прощайте.

– Прощайте, мистер Холман. Если вы узнаете что-нибудь, надеюсь, вы вернетесь сюда, чтобы рассказать нам.

– Я это сделаю, – пообещал я.

– Я провожу вас до двери, – встал Эдгар.

– Спасибо, – ответил я.

Мы покинули библиотеку и прошли к парадной двери. Дворецкий отсутствовал.

– Мистер Холман, – голос Эдгара был удивительно вежливым, – а вы твердо уверены, что Дженни была убита, как вы говорили в библиотеке?

– Не знаю. Я думаю, это возможно, только и всего.

– Кто мог убить Джонни?

– Этого я тоже не знаю!

– Да? – Хамство моментально вернулось к нему. – Похоже, что вы совсем немного знаете, Холман?

– Я быстро распознаю негодяев, – заметил я. – Вроде Джонни Федаро... или тебя.

– Не трогайте меня, мудрец! – прорычал он.

Мы дошли до двери, я открыл ее и вышел на ступеньки.

– Вы подсказали мне план, Эдгар, – сказал я, глядя на него. – Вы ничего не знаете, – я с горечью покачал головой. – Вы даже не знаете Вегаса, я полагаю.

– Тогда проверьте это!

– Ладно, – я пожал плечами. – Где находится самая большая рулетка? Самая большая рулетка в мире!

– В задней комнате заведения Фаулера! – ответил он. – Верно?

– Вы даже крутили это колесо с Дженни, приятель? – спросил я.

На секунду в его глазах промелькнула паника, потом он захлопнул массивную дверь.

* * *

Дверь приоткрылась на пару дюймов, и голубой глаз посмотрел на меня.

– О, это ты! – сказала Кати. – Входи.

– Ты ожидала Элиота Несса? – я толкнул дверь и вошел в квартиру.

– Не в таком виде! – сказала она.

На ней были черный лифчик и тонкие трусики. Контраст между черной тканью и молочно-белой кожей был разителен.

– Садись на кушетку, я приготовлю напиток, и ты сможешь рассказать о своем дне, Рик! – сказала она с энтузиазмом.

– Я ничуть не продвинулся в расследовании, Кати, – признался я. – Какой день был у тебя?

– Изумительный! – крикнула она из кухни. – Я придумала следующий куплет для своей баллады.

– Здорово! Не могу дождаться, чтобы услышать его.

– Тебе не придется долго ждать! – пообещала она.

Она вошла в комнату, поставила бокалы на столик перед кушеткой, взяла гитару и запела:

«Они говорят, что она любит моего брата.

Потом пошла от одного к другому.

Прочь, парни, прочь!

Плачьте, парни, плачьте!»

Кати положила гитару на пол, потом посмотрела на меня.

– Неплохо, как ты считаешь?

– Восхитительно, – согласился я и взял ближайший бокал. – Почему ты в белье?

– Хочешь, чтобы я его сняла?

Я покраснел.

– Не сейчас, милая. У меня был трудный день в Сан-Диего.

– Такой трудный, что ты изменил свои намерения. Я просто хотела знать, так что теперь могу успокоиться.

– Не надо, милая, – сказал я.

– Бывает, Рик Холман, – сказала она, – когда я просто знаю, что ты чувствуешь на самом деле.

– Прошлой ночью так и было? – спросил я.