Беломорье

«В дорогу! — Туляков побледнел. — Значит, не увидимся!»

Не остаться ли в Ковде до следующего прихода «Королевы Ольги»? Но кто знает, вернется ли к этому сроку Нина Кирилловна? Задержать свое возвращение на партийную работу? Поставив ногу на лавку и облокотись о колено, Туляков задумался.

Еще было время написать ей письмо. Туляков зашел за перегородку, вынул из кармана записную книжку и, экономя бумагу, начал скупо лепить слова — строка к строке, исписывал крупными полудетскими буквами почти сплошь весь листок.

«Случайность помешала сказать Вам, что все годы изо дня в день благодарил Вас за заботу и всегда думал о Вас. Я отдал себя целиком делу, а если говорить о личной жизни, то в ней — место Вам, и только Вам. Ваше согласие сделает меня самым счастливым. Податель этой записки знает мой адрес».

Туляков перечитал исписанный листок и вначале остался им недоволен. Казалось, в нем нет одного слова, самого простого и самого нужного. Он досадливо перечитал записку еще раз и рассмеялся — ведь все это и так было понятно! Все же он подчеркнул два слова — «только Вам». А как поступить и что делать, пусть решает сама.

Конверта не было, и потому Туляков, по тюремной традиции, скатал листок в трубочку, вставил внутрь ее конец неисписанного листка и опять скатал. На столе стояло блюдо с картофельными шаньгами. Вареный картофель неплохо склеивает бумагу. Положив заклеенную трубочку в боковой карман, Туляков уселся к окну и едва ли не впервые внимательно взглянул на море, по которому ему предстояло плыть.

На десятки верст виднелся скалистый берег, неровными сбегами уходящий в синеющую даль. Водная ширь рябила бесчисленными блестками мелкую волну. Туликову стало казаться, что море колышется спокойно и ровно, точно дышит. Начинался прилив — вода наступала на скалы, и в воздухе слышался рокот плещущих волн.

От берега к избе, слегка раскачиваясь, шел моряк в черной форменной тужурке, с большим узлом.

Когда он вошел в избу, первое, что бросилось Тулякову в глаза — ослепительно белые, словно выточенные зубы, широкая, добродушная улыбка. Обняв отца, вошедший направился к гостю. Туляков, вглядываясь в открытое мужественное лицо, подумал: «Какой славный парень».

— До чего удачно получилось, что встретились! А то телеграфировали капитану, что меня ссаживают с корабля на берег. Хотят, видимо, в портовую крысу превратить, — заговорил моряк. — Я-то еще поартачусь, и капитан обещал поддержать. Вовремя все же мы добрались, а то мог бы прямо зарез получиться. В первом рейсе в Кеми проверяли документы — кого-то искали! Царские холопы нервничают.

— Надо ехать, — пробормотал Туляков и не удержался от вздоха: «Ее повидать не придется!»

Увидев, что отец торопливо продувает самовар, моряк отрицательно замотал головой:

— Мы, батя, долго рассиживаться не будем. Товарищу переодеться надо. Судя по паспорту, такому господину, как вы, положено быть не иначе как в тройке.

Туляков недоуменно развел руками.

— А мы позаботились. Архангельск — город немалый, и кое-кто из либералов помогает революции вот этим. — Он развязал узел. — Тройка — что надо. А на плохой конец есть в судовой команде портняжка, он может на скорую руку поубавить…

Но услуг портного не требовалось. Костюм оказался словно сшитым на заказ.

— Ну вот — господин что надо. Тащи, батя, мою бритву и все прочее. Усы придется сбрить.

В легком испуге Туляков машинально прикрыл рукой рот, и это получилось так по-детски забавно, что сын и отец дружно расхохотались. Глядя на них, рассмеялся и Туляков.

— Придется красой своей пожертвовать, — комически вздохнул он.

— Вам — усами, а мне придется поплатиться кое-чем посерьезнее. Господину Арбузову Михаилу Константиновичу никак нельзя путешествовать по Белому морю в одном костюме! Где же у него летнее пальто и шляпа? Придется мне с жениховским нарядом расстаться. Благо он в отцовском доме, и женка не подумает, что пропил…

— У меня семьдесят два рубля, — произнес Туляков, — есть возможность…

— Берегите, берегите денежки. Помещу вас в отдельную каюту, благо я на пароходе и кассир. А с деньгами сейчас прямо зарез. Не уверен: соберут ли ребята по моему заданию вам на дорогу. О покупках и не мечтайте! Неси-ка, батя, мое жениховское добро. Раз я женат, так и щеголять нечего...

Как только старик вышел в сени, где в холодной клети хранилась одежда, Туляков торопливо вынул из кармана письмо.

— Научите, как передать это учительнице Нине Кирилловне? — и, очень смущенный, тихо добавил: — Письмо очень важно и ей, и мне!

У Тулякова едва хватило сил взглянуть на моряка, и он увидел, как у того от удивления округлились глаза.

— Кому?..

— Нине Кирилловне, — как можно внушительнее, сдавленным голосом повторил Туляков.

— Ну, значит, ей. — Парень большим усилием воли сдержал смех. — А мы-то ее монашкой прозвали. Она одной кашей питается, никого к себе в гости не пускает и все деньги на книги тратит…

— Два мешка книг она переслала мне. Они на сеновале вашего дома. Надо будет их ей вернуть.

— Ловко, — моряк даже присвистнул, но спохватился и торопливо добавил: — Мы все считали, что она одной наукой живет…

— Мы виделись только несколько часов. Все эти годы она снабжала меня книгами. Теперь понимаете, что это за святой человек и можно ли что плохого о ней подумать? Как передать ей письмо?

— Мой батя, как могила! Будьте спокойны, он…

— И еще. В вашем доме небольшой железный ящик. В нем — нелегальная литература. С собой мне, конечно, взять ее нельзя. Держать в вашем доме опасно!

Моряк нахмурился, обдумывая.

— Тут какой-то тип крутится, ваш отец его шпионом называет, — продолжал Туляков.

— Догадываюсь — кто. О нем петля давно скучает! Скажем бате, пусть пока закопает ящик в землю, а литературу Никандрычу бы отдать?

— Правильно, Андрей. Так и я решил. На заводе она в дело пойдет! Я в Сороке старику об этом скажу, а он уж через сорочан организует доставку.

Вошел хозяин с черным пальто и мягкой шляпой.

— Анфиса так заложила его своими нарядами, что едва нашел, — ворчал он, — чуть было не отступился от поисков, да побоялся: а вдруг подумаете, что жалею.

Моряк поручил отцу передать записку учительнице. Затем сказал, что надо будет к ней же постепенно перетащить из мешков книги и немедленно закопать за домом ящик, чтобы затем отдать его тому, кто приедет из Сороки.

— Ну, пора в путь! — сказал моряк. — Дежурит мой дружок, без меня не отчалит, а подводить друга негоже. Быстро, быстро усы брить.

Пришлось вначале усы выстричь и уж затем, густо намылив, сбрить.

— Холодно губе стало, — осторожно касаясь пальцем верхней губы и чувствуя от прикосновения зуд, проговорил Туляков и недовольно поморщился. В мутном зеркале, висевшем над комодом, он увидел незнакомое лицо… Нос смешно выпятился. Словно не веря глазам, Туляков опять потрогал губу.