Беломорье

Не говоря ни слова, Туляков занялся чтением.

— Ну, Иван Никандрыч, золотой твой подарок, лучше и не придумаешь… Смотри, что ни строчка, то показ классовой сути этой думы. Чего стоят слова царя: «Желаю плодотворной работы на радость мне…» Ну и номерок! Когда же сходка?

— Наметили в воскресенье, а оно завтра. Подготовишься?

— Да я через час-другой мог бы выступить, — пробормотал Туляков, не отрывая глаз от газеты.

Заметив, что Туляков не обращает на него внимания, старик попрощался, пообещав завтра зайти за ним.

— Эх ты, память стариковская. Бумагу и карандаш чуть обратно не унес! Поди, ведь пригодится? — Никандрыч положил на лавку аккуратно отточенный карандаш и бумагу.

Когда пилостав ушел, Туляков принялся выписывать наиболее важные места из газеты. По сложившейся в тюрьме привычке беречь каждый лоскуток бумаги он тесно лепил одну строчку под другой. Пришлось трижды переписывать конспект, меняя план выступления, пока наконец он не почувствовал, что получилось «по-настоящему». Подчеркнув основные положения, Туляков сунул листки в карман пиджака.

Утром, когда Туляков проснулся, он долго не мог определить время. Искусство сельских жителей обходиться без часов и по солнцу безошибочно определять время так и осталось для Тулякова неосвоенным мастерством. Плотно притворив дверь, Туляков пошел бродить между одуряюще пахнущими растопленной смолой соснами. У опушки бора он остановился на скале, глядя на расстилавшиеся перед ним болота. «Как оживленно сегодня на питерских улицах», — подумал Туляков, и его охватило страстное желание очутиться сейчас за Невской заставой.

Рассеянно глядя на поросшее жалким сосняком болото, окаймленное синеющим вдали лесом, Туляков думал о воскресных кружках, ради предосторожности проводимых то в одном, то в другом месте; о растущих с каждым годом силах революции; о том, что партия в эти дни громко, на всю Россию, возвестила: рабочее движение перешло грань!

«Тысячи лет прошли, и вот озеро стало болотом. Пройдут еще сотни лет, и оно лишь немного подсохнет, да гуще зарастет лесом, — думал Туляков, глядя на унылый простор, — а пройдет какой-нибудь десяток-другой лет, и у людей настанет новая, совсем иная жизнь! Избушка не успеет даже маленько скривиться, а нам уже не нужно будет прятаться в ней… Все на родной земле будет принадлежать пролетариям!..»

Когда Туляков вернулся к избушке, там у раскрытой настежь двери стоял сильно перепуганный Васька.

— А я уж ладил к нашим бежать. Ей-богу, думал, вас шпики сцапали, — проговорил он дрожащим голосом, — звать громко не смею, может, засада где! Наши уже собираются. Пошли скорее.

— Пошли, дай только газеты взять.

Гордый поручением провести докладчика на сходку, Вася не мог идти молча. Он рассказал Туликову, как в одно из воскресений, под видом пьяной драки, рабочие дружно вышибли пшиков из бараков, и приезжим пришлось поселиться всем вместе.

— Сейчас, словно крысы, повсюду шмыгают, — кому-то подражая, с деланным недоумением развел руками парень. — Дай срок, товарищ, придет осень, и носа за дверь вечером не высунут! Ой, чуть не забыл — учитель накомарник послал, чтоб шпикам не разобрать вашу личность.

Туляков надел накомарник, но вскоре с раздражением снял его.

— Душно в нем, дышать трудно! Придется без накомарника. Все равно никто меня не знает…

— А не боязно, шпики, поди, прилезут? — понижая голос, проговорил парень.

— Надо лишь, чтобы шпики избушку не выследили. Скоро думаю выбраться в Питер.

— А вы там чего делать будете? — Вася с откровенным уважением оглянулся на шедшего сзади спутника.

— Что комитет поручит, то и буду делать. Комитет хозяин всего дела.

Оживленно беседуя, они дошли до речушки, там к кустам была привязана лодка. В ней кто-то сидел, сгорбившись, закрывая лицо руками в больших рукавицах, спасаясь таким образом от кружившихся вокруг комаров.

— Жив ли, Капиталист? — негромко окрикнул Вася и, обернувшись к Туликову, вполголоса пояснил: — После отчима у парни куча денег осталась.

Сидевший отпил от лица руки. Это был Толька Кяньгин.

— Ну, чего вы, на колонках ползли, что ли? — плачущим голосом проговорил он. — Едва вытерпел… Во мука адская была!

Туликов уселся в лодку, и парни налегли на весла.

Вскоре лодка причалила к берегу.

— Я здесь останусь. Ежели что, бегите сюда, увезу, — сказал Толька.

Туляков и Васи направились в глубь леса.

Когда они вышли на тропу, Туликов увидел лежавшего под сосной Власова.

— Много народу? — пожимая ему руку, отрывисто спросил Туляков.

— Много-то много… Да и ненужных порядком слетелось. — Власов нахмурился. — Ребята не захотели ударить лицом в грязь и зазвали почти всех без разбора… Хозяйские холуи тоже пожаловали.

— Это не страшно. А что народу много — это хорошо! Буду говорить в открытую, меня здесь все равно никто не знает… Арестовать не успеют.

— Я тоже так думаю. К тому же у нас за каждым холуем наблюдение ведется. Теперь не то, что год назад, уж не десяток, а многие десятки сочувствуют нам! — сказал учитель.

Проводив Тулякова до огромного валуна, Власов и Васи остановились.

— Ну, Григорий Михайлович, теперь идите один. Заводскому учителю не положено на сходке быть. В два счета с завода сгонят! Я с Васькой вон за той елью устроюсь. Чуть что, подавайтесь к нам, до речки недалеко. Желаю успеха!

Вскоре Туляков вышел на лесосеку, усеянную высоко горчащими пнями — признак зимней заготовки леса. На поляне сидело человек шестьдесят-семьдесят. Впереди чернела большущая ель. Было благоразумнее расположиться вблизи нее. Не здороваясь с Никалдрычем, Туляков прошел мимо, сел недалеко от ели на пенек и движением руки подозвал собравшихся к себе поближе.

Около него тотчас расположились те, с кем он познакомился в бору. Однако вблизи устроились какой-то дюжий дядя с белеющим шрамом поперек щеки и не похожий на рабочих мозглявый паренек. Рядом с ними торопливо уселись трое молодых рабочих. «Это они для моей охраны», — подумал Туляков, наметанным глазом рассматривая усаживающихся людей.

— Настают знаменательные дни для каждого рабочего, — начал он глуховатым голосом, чувствуя, что холодок волнения охватывает его грудь, — рабочий класс на лесопильных заводах Поморья должен сплотиться для предстоящей борьбы за выборы рабочих депутатов в Четвертую Государственную думу. Она не должна походить на свою предшественницу, на днях закончившую свою постыдную деятельность. Вот что напечатано в «Архангельских губернских ведомостях». — И Туляков прочитал официальную информацию, как в придворных экипажах депутаты были доставлены во дворец и как их там похвалил царь.