Белый Андрей. Собрание стихотворенй. 1914
Шрифт:
Однажды с собою она принесла синеглазый цветочек: Ивану Иванычу: он добрышом посмотрел:
– Ах, девчурка!
Он был цветолюбец: и - нос тыкал в цветики.
...............
Вшлепнулся в кресло над крытым столом.
Василиса Сергевна затеяла:
– Шубнику беличью Надину шубку - скажу я - продать: купить мех настоящий: теперь говорят, что и соболь недорог.
Пропели часы под стеклянным сквозным полушарием на алебастровом столике.
– Шуба соболья кусается - в корне взять: полугодичное жалованье. 1000
Отодвинул тарелку.
–
Встал и пошел, сотрясая буфет, чтоб замкнуться в задушлине: фыркаться в пыльниках.
Там за окошком валили снега.
7.
И захаживал Киерко: синий курильник устраивать.
Он потопатывал в валенках, в старом своем полушубочке, в клобуковатой, барашковой шапке: кричал еще издали:
– Ну? Как живется? Как можется?
Дергал плечом, вертоглазил, наткнувшись на свару: профессору вклепывал, ловко руками хватаясь под груди:
– Э, полно, - да бросьте: какой вы журжа!
Вынимал чубучок свой черешневый:
– Лишь толокно вы бобовое - ну-те - разводите: я ж говорю!
Глазик скашивал в дым, а другой - закрывал; и зеленой бородкою дергал: показывал лысинку.
Раз он наткнулся: профессор стоял перед дверью: профессорша в старом своем абрикосовом платье с горжеткою белой стояла - за дверью (лишь виделся - стек блеклых щек).
– Погодите, - вскипался профессор руками враспашку.
Профессорша вякала:
– Не бородою ведется хозяйство.
– Не косами.
Но, выгибая губу, на него завоняла разомкнутым ртом:
– Головастик!
– Касатка!
Вмешался тут Киерко:
– Бросьте!..
Профессор в ветшаном халате таким двоерогом тащился к себе: со зрачками вразбрось, со словами вразбродь и с рукою вразбежку; наткнулся на Митеньку:
– Ты чего кляпсишься?
Киерко, выйдя в столовую, сел и курил свою трубочку:
– Ну-те - житейщина, нетина, быт.
Не ответила: плакала.
– Он аттестует себя... таким образом.
Киерко бросил доскоком зрачочек, додергал носок, докурил, вынул трубочку, ей постучал о край столика: быстро пошел: и наткнулся - на Митеньку.
– Парень же ты, - жеребчище.
Прибавил:
– Досамкался, брат, до делов: брылотряс брылотрясом.
И вдруг оборвал:
– Брекунцы-то оставь, - не поверю ни слову: и так на дворе там у нас разговоры о книгах пошли.
В кабинете профессор беспроко нагрудил предметы: устраивал грохи - на полке, под полками.
А Киерко долго смотрел на него:
– Хоть бы пыль постирали: желтым-желто в комнате: шкапчика три прикупили бы, да запирали бы книги - на ключ: это ж - ну-те - опрятней: и все же сохранней.
Профессор тащился рукой за платком.
В то ж мгновенье сомненье его посетило: он - вычихнул.
– У петуха - чорт дери - сколько ног?
– он уставился в Киерко.
– Три - говорят!
– Нет, позвольте-с, - профессор обиделся даже, - я знаю, что - две.
– Почему же он спрашивал?
Вдруг он поморщился.
– Руку жует что-то мне.
И потрогал свободной
рукою висящий свой кутыш.Когда ушел Киерко, стал он копаться в своих вычислениях, выщипнул две-три бумажки из кипы, на ключ запер дверь, сел на корточки, угол ковра отогнул, вынул малый паркетик (тот самый, который, он знал, - вынимается): и под паркетик запрятал бумажки: на этих бумажках крючки начертили суть жизни его; почему же не свез в стальной ящик он сути открытия? Не догадался, - не знал, может быть, что такая есть комната в банке, где ящик стальной покупали.
Он многого вовсе не знал: угол повара с ним путешествовал всюду.
...............
В те дни пережил настоящее горе.
С раздувшимся брюхом, с отшибленной лапою Томочку-песика раз принесли: раздавила пролетка; сложили, смочили свинцовой примочкою, перевязали огромными тряпками: он, перевязанный, молча дрожал, закосясь окровавленным взглядом: профессор весь вечер над ним просидел на карачках:
– Что, брат, - тебе трудно?
А ночью бродил по ковру: утром пес приказал долго жить: очень плакала Наденька.
Спорили:
– Надо к помойке нести!
– Что вы, что вы, - взварился профессор: взъерошился весь, - вырыть яму в саду!
Было сделано: Томку несли зарывать, а профессор Коробкин, оставшийся в доме, им рявкал в окошко:
– "Не бил барабан перед смутным полком, когда мы...
– споткнулся он: - пса хоронили"...
И вечером всем он доказывал:
– Индусы, в корне взять, верят, что души животных опять воплощаются: в нас; да-с - по их представлениям пес, говоря рационально, опять воплотится.
– Э, э - брехунцы, - посипел св 1000 оей трубочкой Киерко.
Наденька верила:
– Может быть, песик вернется к нам: мальчиком.
Да, костогрыз приказал долго жить.
8.
Вот и стала Москва-река.
Салом омутилась, полуспособная течь: пропустила ледишко: и - стала всей массой своей: ледостаем блистающим.
Зимами весело!
Крыты окошки домов Табачихинского переулка сплошной леденицею: массою валит охлопковый снег: обрастают прохожие им: морозец обтрескивает все заборики, все подворотенки, крыши, подкидывая вертоснежину, щупая девушек, больно ущемливая большой палец ноги; и - дымочком подкудрены трубы; обкладывается снежайшими и морховатыми шапками синий щепастый заборик; сгребается с крыш; снег отхлопывает от угольного, пятиэтажного дома на весь Табачихинский переулок: под хлопищем - сходбище желтых и рыжих тулупов.
– Стужайло пришел: холодай холодаевич.
Виснут ветвями деревья вкруг серозеленого дома: затылки статуек фронтона в снегурках: подъездную ручку попробуешь, - липнет от холоду: там же, где тянется сниженный на-бок, поломанный старый забор, в слом забора глядят не трухлявые земли, как летом, - нет, нет: урожаи снегов обострились загривиной белою: а из ворот, где домок желтеет, стекает сплошной ледоскат, обливающий улицу скользью, едва припорошенной сверху.
Там бегал дворняк: волкопес; и мешал двум поденным (их наняли снеги разбрасывать, скалывать лед).