Белый отель

Когда просыпаешься, нельзя понять, поздно сейчас, или рано. Конечно, можно взглянуть на окно, но ту часть комнаты напрочь закрывает занавеска. Кромешный мрак. А если сейчас только полночь? Неожиданная мысль заставила его похолодеть. Да нет, не может быть! Почему-то он чувствует, что скоро наступит утро, а встать сегодня придется очень рано, еще до рассвета.

Он повернулся на другой бок и постарался скоротать время, рисуя в уме картины тех мест, куда они отправятся. Единственной пищей для воображения служили истории из Библии, которые рассказывала мама, но они не очень-то помогали. Да и скучные они. Лучше думать о путешествии. Он любит кататься на поезде, хотя мама говорит, что в первый раз его стошнило, и он ужасно себя вел. Но тогда он был совсем маленьким, и уже все забыл. Зато не забыл свою самую долгую поездку, до самого Ленинграда! Это когда он спал в комнате большого дома, который раньше считался настоящим дворцом. Ему тогда исполнилось только пять или шесть лет, но он многое помнит. Их встретили двое, один старый, другой помоложе, а когда он выглянул из окна, к своему удивлению увидел воду. Еще он кажется плавал на корабле, но очень давно, и не представляет себе, что там происходило. Вообще, память, — странная штука. Скажем, он уверен, что не забыл свой первый день рождения. Стоит сосредоточиться, и видишь, как тебя берет на руки и поднимает бабушка, чтобы задул свечу на праздничном торте. Но ведь это было намного раньше корабля. А может, он только вообразил все, потому что сто раз видел фотографию в альбоме. Там его подносит к столу бабушка, а рядом улыбается папа.

Он представил себе, что слышит мерный стук колес, как тогда, во время поездки в Ленинград и обратно. Наложил на воображаемый ритм шелест тараканов, снующих по стенам. Получилось интересно. Ему нравилось прислушиваться к тишине, нравилось ловить разные звуки, особенно ночью, а потом вспоминать их. По музыке у него были одни двойки, и он сказал родителям, что терпеть ее не может: папа и мама здорово расстроились. И он не соврал. То, что их заставляли учить, он действительно ненавидел. Нотные знаки и всякую скучную ерунду. Но когда вырастет, он станет (страшная тайна) сочинять музыку. Мама с ума сойдет от удивления! Если не умрет раньше. Он поежился.

Папа у него тоже старый. Ну и пусть, только бы вернулся. Он представил себе отца, каким запомнил его, когда, полусонный, увидел в последний раз. Папа обнял его, велел вести себя хорошо и беречь маму. Если поездка в Ленинград — лучшее, что он пережил, то это, точно, самое плохое. И не только ночь, когда отца забрали, но и недели после нее. Ребята издевались и обзывали его, говорили, что папа — предатель Родины. Так было еще до того, как у них самих посадили родителей; потом стало еще хуже. Его начали бить. Вскоре им пришлось переехать. Но он точно знал, что папа не предатель. И мама тоже знала. Он не мог понять, почему надо сажать в тюрьму за то, что много-много лет назад отец ездил за границу, и поставил оперу о злом царе. Теперь его наверняка придется освободить, а когда папа придет сюда к ним, никого уже не застанет! Неожиданно мысль об отъезде перестала его радовать. Он представил себе, как отец стучит в дверь, и, не дождавшись ответа, грустно отворачивается и идет прочь.

Снова сухой кашель за занавеской; значит, мама совсем проснулась. Сейчас встанет, разожжет огонь и приготовит завтрак. Успокоенный, он уютно свернулся калачиком в теплой постели. Опять стало тихо, как будто она готовилась подняться. Он ждал, когда послышится знакомый набор звуков: скрип кровати, треск половиц, вздохи, шелест натягиваемого платья, шуршание туфель. Но из-за занавески доносилось только редкое покашливание, и постепенно его окутала дремота. Ему снилось, что вернулся отец, и все они катаются по заснеженным улицам.

Старая женщина какое-то время лежала, перебирая в уме все, что предстоит сделать. Потом вылезла из постели; ее пробрала дрожь, потому что стояло промозглое осеннее утро, и было еще совсем темно. Зато, если они придут пораньше, займут хорошие места. Она прислушалась, не доносится ли шум сверху, но семейство Щаденко еще не проснулось. Медленно натянула на себя одежду и, хотя все еще дрожала, немного согрелась. Дело не только в холоде: нервное напряжение и неясные страхи не отпускали ни на минуту. Именно на такой случай она припрятала теплую одежду и белье для Коли. Перед сном сложила все на стуле возле кровати мальчика. Им предстоит провести в поезде одну или даже две ночи, а в вагоне может оказаться очень холодно. Она не стала одевать туфли, чтобы не разбудить сына. Пусть отсыпается. Он наверняка утомился после вчерашней беготни.

Она вытащила свечу, которую припасла на Новый год. Разожгла огонь в печке, потратив последние запасы щепы. При таком освещении она уже не выглядела старой, несмотря на седые волосы и скованность в движениях, — на вид ей было не больше пятидесяти. Древней она казалась только Коле, а еще, почти все время, самой себе. Когда печка хорошенько разогрелась, надела туфли, накинула пальто, тихонько отодвинула засов, и ощупью нашла путь в темноте двора. Открыла дверь нужника. Неловко присела над дырой, стараясь не вдыхать зловонный воздух. За спиной послышался тихий шорох. Длинная серая тень мелькнула под ногами и растворилась в мраке двора, — она научилась не закрывать дверь, чтобы крысы могли выскочить. Подрагивая от отвращения, все еще чувствуя прикосновение юркого тельца к лодыжке, она оторвала кусок от газеты «Украинское слово». Быстро привела себя в порядок, встала, опустила одежду. Как только снова оказалась во дворе, вдохнула полной грудью. Здесь, в Подоле, всюду проникала вонь от гниющего мусора, смешанная с запахом прогорклого жира. Но она уже привыкла, а по сравнению с ароматом здешнего туалета, воздух снаружи казался свежим и чистым. Постояла немного, потом вернулась в дом.

Стараясь не шуметь, она сняла пальто, расстегнулась, налила из ведра в лохань немного воды, тщательно следя за тем, чтобы израсходовать ее как можно меньше. Вода здесь на вес золота: каждый день одному из них приходится набирать ее в Днепре. Спустив платье, она торопливо помылась. Теперь сверху доносился приглушенный топот. Хорошо, что они отправятся вместе с Любой. Она положила на сковородку остатки картофельных очисток. Горячие оладьи прибавят Коле сил перед долгой дорогой. Картошка зашипела, она с наслаждением ощутила аромат еды.

Пора будить сына. Совсем недавно она ласково шептала ему на ухо, что надо вставать, щекотала. Но теперь он стал стесняться, и, чтобы дать ему почувствовать себя хоть немного самостоятельным, она натянула посередине комнаты старую занавеску. Так что она просто подошла к его постели и громко окликнула сына. Он недовольно замычал; завтрак почти готов, сказала она. «Сегодня у нас оладьи!» — подкупала она его. Коля снова застонал и повернулся на другой бок, но она знала, что скоро мальчик спрыгнет с кровати. Он с таким нетерпением ждал, когда настанет время отправиться в путь.

Пока она занималась завтраком, он натянул штаны и фуфайку, подошел, соблазненный восхитительным ароматом еды, принюхался, сел за стол. Она объявила, что сначала надо сполоснуться, но до этого сходить в туалет, потому что воды осталось мало, так что помыться второй раз не получится. Прожив три последних года в таких ужасных условиях, они не заболели только потому, что тщательно соблюдали элементарные правила гигиены. Мальчик проворчал, что еще не хочет, но натянул пальто, ногой распахнул дверь, вышел.

За завтраком он снова расспрашивал о стране, в которую их отправят. Лиза с трудом припомнила, чему ее учили в детстве: благоухающие апельсиновые рощи, ливанские кедры… Иисус ходит по воде, «роза Шарона»… В ее памяти закон божий и география образовали причудливую смесь, последнюю она никогда не любила, и теперь чувствовала себя полной невежой. За окном начало светать, она бросила взгляд на ужасный двор, заваленный отбросами, на горы мусора вдалеке. «По сравнению со здешней жизнью, там рай. Нам будет хорошо. Вот увидишь».

Но Коля выглядел не очень радостно. Он сильно расстроен тем, что его лучшие друзья, Шурка и Бобик, не могут поехать, ведь они не евреи. Она знала и другую причину беспокойства: мальчик боялся, что потом их не сможет разыскать отец.

«Не волнуйся, он нас найдет. Они составят списки всех, кто уехал. Когда папа вернется в Киев, он получит точный адрес и сразу приедет к нам.» Лиза старалась, чтобы выражение лица и голос не выдали ее, и притронулась к шее, где висел крестик. Каждый раз она говорила себе, что еще не пришло время сказать мальчику правду: его отец не вернется. Когда они окажутся в безопасности, подальше отсюда, там, где можно начать новую жизнь, она все ему откроет.