Белый павлин. Терзание плоти

— Вот, — сказала она. — Это выглядит великолепно, как бы сказала Алиса. Крылья ворона проигрывают в сравнении с твоими волосами.

Он не обратил внимания на ее слова.

— Ты не хочешь посмотреть на себя? — спросила она, игриво приближаясь к нему.

И дотронулась до его подбородка. Он поднял голову, они посмотрели друг на друга. Она — улыбаясь, стараясь развеселить его. Он — улыбаясь только губами, а глаза смотрели мрачно и болезненно.

— Так не может продолжаться, Летти, — сказал он тихо.

— Да, — ответила Летти, — но почему?

— Не может! — воскликнул он. — Не может, я не могу этого вынести, Летти.

— А ты об этом не думай, — сказала она. — Не думай об этом.

— Летти, — сказал он, — я должен стиснуть зубы и забыться в одиночестве.

— Ах нет! Есть еще и дети. Не говори ничего. Не надо быть серьезным, ладно?

— Нет, — ответил он, слабо улыбнувшись.

— Да! Довольно! Встань и посмотри, как красиво я тебе расчесала волосы. Встань и посмотри, подходит ли тебе этот стиль.

— Это нехорошо, Летти, — сказал он. — Мы не можем продолжать.

— Ох, ну давай, давай, давай! — воскликнула она. — Мы не говорим о том, чтобы продолжать, мы обсуждаем, какой прекрасный пробор я сделала тебе посередине, как два крыла птицы.

Она посмотрела вниз, игриво улыбнувшись ему и слегка прикрыв глаза. Он встал и сделал глубокий вдох, распрямил плечи.

— Нет, — сказал он.

При звуке его голоса Летти побледнела и тоже напряглась.

— Нет! — повторил он. — Это невозможно! Как только Фред вошел в комнату, я сразу почувствовал, что может быть только один путь.

— Ну что ж, хорошо, — сказала Летти холодно.

— Да, — сказал он покорно. — Дети.

Он посмотрел на нее, искривив губы в грустной улыбке.

— А ты уверен, что это правильно? — спросила она вызывающе, даже обиженно. Она вертела лазуритовые камешки на груди, вдавливая их в тело. Он смотрел на то, что она делала, и слушал ее голос. Он сердился.

— Абсолютно уверен, — сказал он наконец просто и иронически.

Она поклонилась в знак согласия. Его лицо исказилось. Он больше не хотел ничего говорить. Потом он повернулся и тихо покинул комнату. Она не смотрела ему вслед, а стояла все в той же позе. Спустя некоторое время она услышала шум его коляски, скрип гравия, потом ломкий треск на замерзшей дороге. Она упала на диван и лежала грудью на подушках, уставясь неподвижным взором в стену.

Глава VII КРУТОЙ ОТКОС

Через год или около того после моего последнего визита в Хайклоуз Лесли одержал победу вместе с консерваторами на всеобщих выборах.

В доме Темпестов все время были гости. Время от времени я слышал от Летти, как он занят, как он удивлен и как ему все наскучило. Она сообщила мне также, что Джордж тоже включился в борьбу на стороне лейбористской партии и что она не видела его долгое время, если не считать случайных встреч на улице.

Когда я приехал в Эбервич в марте после выборов, то обнаружил, что у моей сестры гостят несколько человек. Она взялась опекать литературно одаренного парня, который усвоил стиль «Доуди» Доры Копперфильд. У него были пышные волнистые волосы и романтический черный галстук. Он изображал из себя импульсивную личность, но на деле был расчетлив, как биржевой игрок. Ему доставляло удовольствие ощущать материнское отношение Летти. Он был хитер, проницателен и вовсе не раним. Кроме него, в доме гостили женщина-музыкант и пожилой мужчина, тоже вроде имевший отношение к миру искусства, в чем-то даже интересный, незаурядный. Целыми вечерами продолжалась болтовня, сыпались всякого рода остроты.

Я встал утром, чувствуя, что больше не вынесу этой болтовни.

Я обошел вокруг Неттермера, который теперь совсем забыл меня. Нарциссы у домика для лодок продолжали рассыпать свой золотой смех, наклонялись друг к другу, сплетничая. А я смотрел на них, и они даже не делали паузы, чтобы заметить меня. Желтое отражение нарциссов в воде было накрыто тенью серой ивы и дрожало слегка, как если бы они рассказывали сказки во мраке. Я чувствовал себя, словно ребенок, отринутый товарищами по играм. По Неттермеру гулял ветер, и в воде голубые и серые поблескивающие тени быстро менялись местами. На берегу взлетали дикие птицы, когда я проходил мимо. Чибисы-пигалицы сердито сновали над моей головой. Два белых лебедя подняли свои блестящие перья так, что они стали походить на огромные водяные лилии. Они откинули назад свои оранжевые клювы, укрыли их среди лепестков и спокойно плыли в мою сторону.

Мне хотелось, чтобы меня узнал хоть кто-нибудь. Я сказал себе: вон с опушки леса на тебя смотрят дриады. Но когда я шагнул, они вздрогнули, быстро взглянули и исчезли, точно бледные цветы, опадавшие в лесной тени. Я был здесь чужой. Любимые птицы кричали что-то надо мной. Зяблики проносились мимо яркими вспышками, а малиновка сидела и сердито спрашивала «Хелло! Ты кто?» Папоротник-орляк лежал сухой и увядший под деревьями, разодранный беспокойными дикими ветрами за долгую зиму. Деревья ловили ветер своими высокими ветвями, и молодой утренний ветерок стонал у них в плену. Когда я ступал по сброшенным листьям дуба и папоротнику, они произносили свои последние горькие вздохи, уходя в забвение. Лес был пронизан дикими всхлипывающими звуками, и воздух колебался со свистом, как бы делая последний вздох. Из леса выглядывали радостные бутоны и цветы анемонов, оттуда вылетали торопливые птицы. Я был один, я чувствовал их всех, чувствовал душевную боль орляка, упавшего вниз, словно он оборонялся. Беззаботный и стремительный полет птиц, рыдание молодого ветерка, захваченного ветвями в плен, дрожание бутонов. Я один мог слышать весь этот хор.

Ручьи рассказывали мне о том же самом, что и много лет назад. Их рассказ был звонким, приятным и навевал веселое настроение. Маленькая рыбка сверкнула в одном из прудов. В Стрели-Милл я увидел девушку — служанку в белом чепчике и белом фартуке. Она выбежала из дома с пурпурными молитвенниками в руках, которые она вручила старшей из двух хорошо одетых, аккуратненьких девочек, они сидели в коляске с печальным видом рядом с матерью, одетой в черный шелк, готовые ехать в церковь. Возле Вудсайда вдоль тропы тянулась колючая проволока, и развешаны были таблички «Частное владение».

Я закончил обход долины Неттермера. Эта долина манила и тревожила меня много лет назад, и я любил ее именно такой, какой она оставалась в моей памяти.

Я шел по дороге в Обервич. Церковные колокола неистово звонили. Это странным образом сочеталось с беззаботной неистовостью ручьев и птиц, с бесшабашностью цветов мать-и-мачехи и чистотела. Люди весело спешили на службу. Мимо бесцельно группами слонялись шахтеры и прочий рабочий люд. Они просто гуляли, никуда, собственно, не спеша. Хотя чуть подальше была пивная.

Я пришел в Холлиз. Он стал гораздо более элегантным и нарядным, чем раньше. Однако двор и конюшня снова обрели несколько заброшенный вид. Я поинтересовался у служанки о Джордже.

— О, хозяин еще не встал, — сказала она, улыбаясь.

Я выждал немного.

— Но он звонил, чтобы ему принесли бутылку пива примерно десять минут назад, поэтому я думаю… — заметила она иронически. — Он не задержится, — добавила она, однако по ее тону чувствовалось, что она не уверена в собственных словах.