Белый Шанхай. Роман о русских эмигрантах в Китае
Шрифт:
4
Он позвонил через два дня.
Накануне был испанский маскарад: Нина до трех часов танцевала фламенко и пошла спать только под утро.
Услышав звонок, она долго не могла нашарить телефонный аппарат, стоящий на прикроватной тумбочке.
— Алло!
— Доброе утро, — раздался голос Даниэля. — Вы все еще хотите показать мне ваш антиквариат?
Нина прижала руку ко лбу: мысли ее разбегались, а виски тяжело ныли с похмелья. Кажется, вчерашний херес не пошел ей на пользу.
— Давайте встретимся через два часа.
— Договорились.
С трудом встав с постели, Нина
— Чьинь! — позвала Нина служанку-аму. — Принеси мне стакан зельтерской воды со льдом!
5
Даниэль встретил Нину у входа на антикварный рынок, где среди бесчисленных палаток и навесов бродили туристы, зеваки и знатоки искусств.
Пахло старым деревом и дымом ароматических палочек, зажженных перед маленькими алтарями. В глубине лавок среди пестрой рухляди сидели невозмутимые продавцы и обмахивались веерами с изображением символов удачи. Тут и там вспыхивали споры о цене, к делу привлекались свидетели, боги и духи, и наконец товар — пара старинных кресел, древняя кочерга или храмовый колокол — переходил из рук в руки.
Нина повела Даниэля по торговым рядам, где продавалось все на свете: чайники, статуи, паланкины, фонари, старинные вышитые одежды, орудия пыток, гадальные кости с предсказаниями столетней давности и изображения Цзы-гу, богини отхожих мест, которой надо молиться о благополучии в семейных делах.
Антикварная лавка Гу Яминя занимала два этажа в старом доме со скрипучими лесенками и окнами из цветных стекол. Хозяину было лет сто, не меньше, и он так усох и потемнел от старости, что походил на скрюченную фигурку, вырезанную из дерева. Даже в жару ему было холодно и он бродил по дому в стеганном халате и войлочных туфлях.
Гу Яминь долго приглядывался к Даниэлю и расспрашивал Нину, кто этот господин и чего ему надо, но потом все-таки согласился показать ему свою коллекцию.
— Один нехороший человек проиграл мне эти вещи в карты, — сказал старик, направляясь в задние комнаты. — Он поклялся, что они стоят не меньше трех тысяч серебряных таэлей, но я не могу выручить за них и юаня, потому что продавать такие предметы запрещено законом.
В комнате, до потолка заставленной коробками, было темно, жарко и душно. Нина отодвинула в сторону резную ширму со сломанными рейками и открыла окно. Она думала, что Гу Яминь уйдет и оставит ее с Даниэлем наедине, но старик уселся на табурет и сложил руки на набалдашнике палки.
— Можете приступать, — сказал он.
Нина давно придумала, что и как должно произойти, когда она приведет сюда Даниэля. Но у нее так разболелась голова, что все ее планы пошли насмарку. К тому же Гу Яминь следил за ней укоризненным взглядом, будто догадываясь, что у нее на уме.
Даниэль открыл одну из коробок и достал футляр, обитый шелковой тканью. Внутри находился маленький нефритовый диск с изображением прекрасной девушки, лежащей на хризантеме с девятью лепестками. Ее обнаженное тело чуть поблескивало, глаза были прикрыты, а на губах застыла неясная улыбка.
Даниэль покосился на Нину и, ничего не сказав, вынул из коробки фарфоровый браслет. На нем был нарисован сад с пагодой и горбатым мостом, а на обороте — игривая женщина с высокой прической. Ее халат был распахнут, груди обнажены,
а пояс красной змейкой скользил по животу и исчезал между ног.В следующей коробке находился зуб мамонта, на котором было вырезано что-то вроде «Сада земных наслаждений» [9] .
— Вы знаете, сколько стоит эта вещь? — спросил Даниэль Нину.
— Понятия не имею, — пробормотала она, растирая ноющие виски.
— Эту коллекцию можно продать за очень большие деньги, но не здесь, а в Европе.
Гу Яминь вдруг уронил голову на грудь и захрапел. Его седые усы трепетали от дыхания, как пакля на ветру.
Нина приблизилась к Даниэлю и шепнула ему на ухо:
9
«Сад земных наслаждений» — знаменитый триптих нидерландского художника Иеронима Босха (1450–1516), получивший свое название по теме центральной части, которая посвящена греху сладострастия.
— Если Гу Яминь попробует отослать эти вещи за границу, его обвинят в распространении порнографии и посадят в тюрьму. Собственно, поэтому я к вам и обратилась: ему нужен совет, что со всем этим делать.
— А что, если вывезти коллекцию под видом дипломатической почты? — отозвался Даниэль. — Вы можете провернуть это через чехословацкое консульство и заработать гораздо больше, чем на шампанском.
Нина похолодела: все-таки Даниэль знал, чем она занимается!
— А вы опасный человек… — с запинкой проговорила она.
Даниэль усмехнулся:
— Если бы я был опасен, вы бы находились не здесь, а совсем в другом месте.
— Я могу объяснить!..
— Не надо. Лучше помогите мне составить опись этих сокровищ.
Оставшиеся коробки они разбирали вместе. Там были альбомы с медными уголками и пряно пахнущими гравюрами, наборы расписных вееров с изображением самых немыслимых сцен, фарфоровые статуэтки, кружевные фигуры для театра теней… Даниэль разглядывал их на свет и шепотом пересказывал Нине содержание знаменитых средневековых романов о любви. А у нее хватало сил только на то, чтобы кивать и натянуто улыбаться.
Даниэль показал Нине пожелтевший от времени свиток: самурай выводил тонкие столбики иероглифов на бедре обнаженной дамы.
— Знаете, что тут написано?
Уснуть на рукаве твоем, Хранящем тонкий аромат. Перед рассветом Качнулся полог на двери. В сырой траве едва видны следы.Гу Яминь вдруг проснулся и с укоризной посмотрел на Нину и Даниэля.
— Дались вам эти следы! — проворчал он и показал концом палки на большую коробку в углу. — Лучше туда загляните!
Даниэль достал оттуда седло с острым колом, торчащим посередине.
— Что это?
— Очень полезная вещь, — объяснил Гу Яминь. — Такое седло привязывали на спину ослу и сажали на него неверную жену — чтоб кол был там, чем она согрешила. А потом пускали осла вскачь.
Нина потянула Даниэля за рукав:
— Пойдемте отсюда. Мне надо на свежий воздух.
Он вывел ее на улицу.
— Не знал, что вы такая впечатлительная. Вы же понимаете, что Гу Яминь нарочно дразнит вас?