Белый ворон

Именно в те годы в системах КГБ и МВД были созданы группы, занимающиеся отслеживанием и разработкой личных коллекций, бравшие на учет все крупнейшие собрания страны, сосредоточенные вовсе не в музеях. Хотя впоследствии кое-кто из них, соблюдая чекистские традиции, добирался и до музеев, и до церквей. Но это было после. А тогда по стране внезапно покатилась и стала набирать силу волна убийств, ограблений и репрессий против коллекционеров.

Что касается судеб гнусных спекулянтов, перепродававших произведения искусства, то система работала иногда со сбоями. Бывали даже случаи, когда коллекционеров выпускали из зала суда. Однако они и не пытались получить заранее конфискованные произведения искусства; собирателя честно предупреждали: сиди и не рыпайся, считай, что дешево отделался. Зато ни одно из убийств и ограблений коллекционеров раскрыто не было.

Более того, похищенные произведения искусства порой внаглую выплывали на Западе. Какой силой должны были обладать похитители, чтобы пробить пресловутый “железный занавес”? Той самой, реальной. Для отмазки менты раскрывали некоторые преступления на заданную тему. Ловили, скажем, бомжа Довгулевича, который между кражами портфелей в общественном туалете успевал разбомбить квартиру известного коллекционера и с ходу сбыть полтонны картин, икон, статуй и прочего добра неустановленному следствием лицу.

Это пресловутое лицо никто искать и не собирался оттого, что и без него правосудие торжествовало. Преступление раскрыто, бомж наматывает свой срок, и все довольны, кроме ограбленного. Но кто будет обращать внимание на его вздохи, когда он сам из-за своего пристрастия к старине всю жизнь под статьей ходит?

Плана по вербовке у этих хорошо законспирированных спецгрупп не существовало, однако им оказывали услуги разные люди. В том числе и я по приказу тестя. Вот тогда-то я познакомился не с кем-нибудь, а самим Петром Ивановичем. Это было на заре золотого времени перестройки.

Вылетев в Москву, я встретился с этим вальяжным человеком на его даче в поселке, куда пускали по спецпропускам, памятуя о наказе Вышегородского – даже в мыслях именовать Петра Ивановича шефом. Уже потом, после того как мне удалось за большие деньги получить информацию от одного молодого человека с литературными способностями, стало ясно, кто на самом деле этот Петр Иванович, которого я первоначально принял за крупного партийного функционера, закончившего философский факультет. А тогда… Да, человеческая память порой куда надежнее компьютера…

Мы медленно шли по асфальтовой тропинке, заботливо проложенной в лесу, и даже как-то не верилось, что всего полчаса езды разделяет это первобытное великолепие с бурно гудящим ульем столицы. Даже сейчас, когда мы молчали, Петр Иванович продолжал лучиться почти джокондовской улыбкой: визитная карточка не более, чем наигрыш. Улыбка на лице человека – верный признак его здоровья, силы и прекрасного отношения к собеседнику любого ранга.

– Перестройка уже открыла перед нами новые возможности, сулит интересные перспективы, – командно-поставленным голосом вещал шеф, не обращая внимания, что декорация здесь совсем иная, чем на каком-то партийно-хозяйственном активе. – Инициатива, деловая хватка, словом, все то, что еще недавно произносилось с презрительным оттенком, сегодня будет определять дальнейшее развитие нашего общества.

Петр Иванович негромко шуршал в такт опадающей листве, а я терпеливо ждал, когда он перейдет к делу.

– Отношения с западными партнерами будут развиваться все дальше и дальше, а главное, строиться на принципиально новой основе. Нам уже недостаточно постоянно действующих каналов, которые, порой, на время закрываются по независящим причинам. Хотя в общем-то мы сохраняем контроль над ситуацией.

Вот что значит закончить философский факультет. Сейчас он начнет подходить к сути проблемы, предварительно рассыпав несколько цитат из Гегеля, а может быть, призовет на помощь Шопенгауэра, чтобы лишний раз блеснуть своей эрудицией.

Торопливый шорох сзади по густому ковру опавшей листвы заставил меня обернуться, однако он даже не прореагировал на то, что нас догонял тучноватый молодой человек с кожаной папкой в руках. Не доходя несколько метров, тот круто взял влево, обошел дорожку и затормозил перед шефом с достоинством лисьего пинчера, готового по приказу хозяина залезть в любую нору.

– Простите, пожалуйста, Петр Иванович, у меня все готово.

Шеф бегло пробежал глазами по мелкой машинописи на прекрасной финской бумаге и одобрительно хмыкнул.

– В общем-то неплохо, только измени слова “верность коммунистическим идеалам” на “наши социалистические ценности”. И выбрось эту длинную цитату, ведь сейчас у нас новое мышление. Поэтому, говоря о промахах в работе, не срезай углов, больше самокритики, это сегодня нужно, как воздух. Беги, работай.

Последние слова молодой человек понял буквально и с начальной скоростью спринтера ринулся по направлению к трехэтажной даче.

“Ну, конечно, наши социалистические ценности, – подумал я, – если в Сахаре начнут строить социализм, тут же возникнут перебои с песком”.

– Да, деловая хватка и инициатива, – продолжал улыбаться Петр Иванович, но то ли игра ему эта приелась, то ли время решил сэкономить, поэтому он с властными интонациями в голосе произнес: – Тебе нужно открыть новый канал. Совершенно новый, какого еще не было, слишком серьезное предстоит дело. Через полгода, максимум семь месяцев он обязан действовать. Единоразовая постановка, но ради нее стоит поработать. Операция должна находиться под твоим постоянным контролем, даже в самых мелких деталях. Можешь затрачивать любые средства и… не церемониться в выборе средств – цель их оправдывает.

Если цель оправдывает средства, значит средства стоят цели. Я вопросительно посмотрел на Петра Ивановича.

– Твоя доля, – он нарочно приостановился, поддел носком белоснежного “адидаса” еловую шишку и подбросил ее вверх. Автоматически бью по ней влет, и шишка улетает в сторону громадного, теряющего свое желтое великолепие дерева.

– Ты постоянно находишься в хорошей форме, а главное – знаешь, чего хочет от тебя собеседник. Поэтому твоя доля будет соответствующей. Миллион.

Он нарочно выделил это слово, чтобы оно обрушилось на меня своими гигантскими размерами, поразило воображение и заставило стараться не хуже молодого человека, который сейчас строчит для шефа текст очередного выступления. Может быть, Петр Иванович хотел удивить меня, но сегодня миллион – это уже не та радость, которая заставит хотя бы изменить выражение лица.

Однако он, оказалось, только немного прощупал мое личное отношение к такому приятному сообщению, потому что наверняка был прекрасно осведомлен о соцнакоплениях нашей милой семейки.

– Миллион, – повторил он еще раз, словно с глухим разговаривал, и также медленно добавил, – долларов. Но ты понимаешь, как предстоит поработать за такие деньги? Сегодня – это минимум двенадцать миллионов рублей, а завтра…

Страшно даже подумать, сколько будет стоить завтра этот миллион.

– За эти деньги стоит трудиться, – даже не пытаюсь скрыть, что шеф все-таки достиг своей цели.