Бераника. Медвежье счастье

Долго теряться в догадках мне не пришлось. Заскрипели под тяжелыми шагами ступеньки, и с мансарды спустился…

Я в первый момент онемела. Вежеслав?!

Да нет же. Похож, очень похож, особенно пока не вышел из тени на солнечный квадрат у окна. Таким, наверное, Вежеслав мог бы стать лет через пятьдесят.

На меня пристально смотрел высокий, еще явно сильный мужчина, которого не согнули годы. Знакомые черты от времени стали только чеканнее, четче. Даже глубокие морщины не испортили породистое лицо, сделав его благороднее и мудрее.

Есть мужчины, которым идет возраст и седина. Неизвестный князь оказался из таких.

— Ну, здравствуй, веда, — сказал он негромко и чуть прищурился, оглядывая меня от войлочных ботинок до платка на голове. — Вот, значит, какая ты.

Глава 43

Я застыла, пристально глядя ему прямо в глаза. Угрозы я не чувствовала, но все равно напряжение повисло в воздухе, пока мы изучали друг друга. Какой-то древний глубинный инстинкт подсказывал: сейчас нельзя отступить, опустить глаза и показать себя слабой.

Так и стояли друг напротив друга какое-то время, а священник за моей спиной почему-то даже не пытался вмешаться. Его жена тоже притихла в дверном проеме.

В конце концов мне просто надоели эти гляделки. Я чуть шевельнула бровью, вспомнив, как реагировали на этот жест еще в прежней жизни мелкие чиновники, пытавшиеся не додать, скажем, выделенных на школу дров, и официально-ироничным голосом спросила:

— Насмотрелся, князюшко? Может, уже дадим хозяину нормально в дом пройти и за стол сесть?

Князь крякнул и первым отвел глаза, не потому, что сдался, а потому, что рассмеялся.

— Вот теперь вижу, чем ты моего внука взяла, веда. Что ж, проходи, раздели со мною стол и кров. Отец Симеон давний друг мой, он тебе подтвердит, что род наш ведам не враги, более того, от вас и идем спокон века. Круг святой в свое время доброй волей приняли и не противники ему, поэтому и от священников прятаться нам надобности нет. Можно прямо говорить.

Я про себя хмыкнула, но прошла в ту комнату, на которую князь Агренев указал широким жестом. Ваяна уже успела туда шмыгнуть и теперь хлопотала у покрытого белой вышитой скатертью стола, расставляя блюда с угощениями.

Все степенно расселись и какое-то время молча пили чай, отдавая должное кулинарному искусству хозяйки.

Князь не спешил возобновить разговор, ну а я тоже не торопилась. Надо им от меня что-то — сами скажут, выспрашивать не стану.

Хотя сердце колотилось у горла, подогретое безумной надеждой на… на что? Ну а вдруг? Вдруг этот патриарх рода не просто так приехал? Вдруг за внуком. Вдруг знает, помнит, подскажет, как тому снова стать человеком?!

Как ни убеждала я себя, что все нормально, а все равно в сердце сидела заноза: я видела, что Веж тоскует и мается, что не дело человеку с его человеческим разумом безвыходно быть запертым в зверином теле, без языка, без привычной жизни. И все время над нами висел страх, как топор: а вдруг он забудет себя? Вдруг станет зверем окончательно?

Я его и тогда не брошу, но останется ли он со мной?

И теперь было вдвойне трудно держать лицо перед его… отцом? Нет, скорее дедом, Веж упоминал как-то, что его отец не глава рода, потому что живо еще старшее поколение Агреневых.

— Ну, — наконец мужчина отставил блюдо с пирогами и учтиво склонил голову в сторону Ваяны, — уважила, матушка, как всегда. Можно бы вкуснее, да некуда. Теперь и о делах поговорим.

Он перевел взгляд на меня:

— Скажи, веда, успел мой внук сделать тебя своей?

— Нет, — я покачала головой и грустно улыбнулась. Вот зачем приехал… Думает, может, беременна от Вежа и рожу наследника? — Он не успел.

— Плохо, — посмурнел князь. — Значит, связь не закрепилась. Значит, порвал он тех ублюдков, кровью взял виру за свою смерть и за брата и ушел…

Мужчина словно на глазах постарел — ссутулился, глаза поблекли. Но попытался еще встрепенуться и пояснил в ответ на мой вопросительный взгляд:

— Жив он, чую. Но одной ногой за грань ушел, а раз не сгинул совсем — значит, пращур в нем проснулся. Так уж вышло, веда, что много веков назад твоя предшественница стала женой сильного духа, дикого Бера. Призвала его и дала человеческий облик. С тех пор бывало, просыпался он в нашем роду, но с каждым поколением все реже и реже. И если не держал его здесь никто, кровью, плотью и душой — уходил Бер туда, где свобода и забвение. Кто раньше, кто позже, но уходили все… забывали свое человеческое «я». Веж к тебе вернулся, последним проблеском разума. А потом ушел…

Я резко втянула сквозь зубы вдруг ставший вязким воздух, и в этот момент что-то треснуло. Растерянно опустив взгляд, я поняла, что изо всей силы сжала в руках чашку, и крепкий фаянс не выдержал, треснул острыми осколками, до крови поранив мне пальцы.

Но боли не чувствовалось. Вся подавшись вперед, я вгляделась в сумрачное лицо князя и охрипшим голосом произнесла:

— Он не ушел… пока не ушел.

Ох как старого князя пробрало! Потянулся через стол, схватил меня за руку, а в глазах безумная надежда:

— Так значит… ты…

— Телом я его не стала, а душу и сердце отдала, — стараясь успокоиться, пояснила я. — Всю зиму он с нами прожил, медведем… Себя помнит, уходить пока не собирается. Но боится. И я боюсь: каждый раз как на охоту идет, у меня душа не на месте — вдруг не вернется. Если вы знаете, как вернуть ему человеческий облик… если сумеете помочь… я все сделаю.

— Старые рукописи уже почти нельзя прочесть, — князь опустил голову. — Все неточно, непонятно. Но все же способ есть, попробовать надо! — он сжал пальцы свободной руки в кулак. — Пустишь меня в свой лес, веда? Дозволишь с внуком повидаться?

— Конечно, — я даже удивилась. — С чего бы я стала противиться? Наоборот!

— Да вот, говорят, хозяйка лесная путь-дорогу к себе закрыла, — вмешался все время молчавший священник, но при этом улыбнулся, показывая добрые намерения. — Не пройти, говорят, не проехать к вам.

— Глупости, — фыркнула я. — Никакая хозяйка ничего не закрывала, просто дорогу занесло, я сегодня сама впервые тропку протоптала с осени. А что касается злыдней всяких, так их собственная злоба и не пускает. Добрым людям все пути открыты.

— Так ведь дело такое, — вздохнул отец Симеон. — Побаивается народ, а от страха сплетни придумывает, сам себя еще больше пугает. Видимо, очень строго у вас там в лесу проверяют, у кого какое добро. А люди грешны по мелочи. Каждый свой грешишко вспомнил на опушке, его и заморочило. Может, послабление какое выйдет? А то совсем неудобно же людям — ни за хворостом в ту сторону, ни за чем другим.

— А вы вот сами приходите в гости и посмотрите, что там за строгость у нас в лесу, — немного натянуто улыбнулась я. Вот ведь, ну откуда мне знать, как эту сторожевую систему настраивать? Я ведь просто попросила.