Берег другой жизни

Сколько себя помню, я не разрешал никаких шуточек или откровений по поводу сферы ниже пояса. Строгое католическое воспитание не позволяло не только говорить, но и думать об этом. В родительском доме такие разговоры пресекались, а другие источники информации были закрыты или неинтересны. Годы семейной жизни мало изменили мой характер. На дружеских вечеринках я также не склонен был к подобного рода шуткам или высказываниям. Моя супруга же находила смешными разговоры на подобные темы. Когда мы собирались на традиционные вечеринки в кругу друзей, она пыталась вывести меня на нравившуюся ей орбиту разговора, считая, видимо, забавным обсуждать размеры полового органа мужа и спрашивая всех, где же можно его увеличить, сколько бы это могло стоить и прочий вздор. Ни в коем случае не поддерживал я подобных пересудов, и когда мы оставались одни, просил о том же. Не понимая, что неправильного сделала, моя красивая куколка, округлив удивленные глаза, обиженным тоном говорила, что это шутка, никто и не собирается измерять мое сокровище, маленькое оно или большое. На такие заявления у меня аргументов не находилось, это слишком примитивно. Все меньше мне нравились подобные встречи, и я стал по возможности избегать их, не в состоянии совсем отказаться. Жене нужно было, в конце концов, где-то показать новые платья и драгоценности. Когда любишь – многое прощаешь, а на остальное закрываешь глаза.

Сейчас же я готов обсуждать в деталях прошедшую в любовном угаре ночь, задавать нескромные (на мой взгляд) вопросы, предлагать свои (в разумных пределах) варианты любовных откровений. Я попытался оценить ситуацию, в которой оказался, более или менее объективно, но потом подумал: надо ли? Одно стало понятно: моя душа, мое эго, которое столько лет было заперто в темном, глухом и мрачном подвале ограничений, запретов и унижений, выпущено теперь на волю. Неожиданно яркими красками заискрилась доселе малоизвестная сила фантазии, освобождая речь от привычных штампов и ненужных междометий. Язык обрел непривычную легкость, выталкивая наружу фонтаны искрящейся тонким изяществом речи. Появилась потребность говорить стихами, которые неожиданно складывались в голове. Смешные, неумелые, порой с так и не найденной рифмой, они толпились и толкались у закрытой двери, за зубами, нетерпеливо переминаясь с одной строчки на другую, и, постоянно путаясь в них, ждали своего часа. Тело не знало усталости, я не чувствовал его, летая, как на крыльях. Не испытавший такого огромного счастья, как я, нашедший свою судьбу, не сумеет понять моих чувств.

Мне не приходило в голову спросить или просто понаблюдать, какие чувства испытывает объект моего вожделения. Почему-то я был уверен, что она счастлива, как и я.

Счастье так же, как и горе, застилает глаза.

По пути к возлюбленной я остановился у цветочного магазина, где неделю назад покупал розы. К сожалению, красных роз, отвечающих моему представлению о цвете любви, не нашлось. Я попросил составить букет белых роз с подходящим зеленым оформлением. Приближаясь к дому Анны, я не мог сдержать улыбки. Еще не зная, что скажу при встрече, я точно знал, что за пару дней, прошедшие со дня знакомства, очень по ней соскучился. Когда я поднимался по лестнице к заветной двери, навстречу спускалась пожилая женщина, живущая, видимо, в доме. С любопытством она оглядела меня, поздоровалась первой и, остановившись, проговорила:

– Никогда не видела здесь никого с шикарным букетом. Не к моей ли новой соседке этажом выше вы идете?

Я предпочел промолчать, не вступая в разговор с незнакомым человеком, и, улыбнувшись вместо ответа, пошел дальше. Эпизод не испортил лучезарного настроения, но заставил подумать: «Я предложу возлюбленной дом, какой она захочет, свободный от любопытных соседей, задающих ненужные вопросы. Не хочу посторонних глаз, наблюдающих за моим счастьем!» На этой решительной ноте я подошел к приоткрытой двери, за которой меня ждали.

Первое, что я увидел, слегка толкнув дверь, – распахнутые в ожидании глаза. Я хотел поприветствовать женщину, к которой так стремился, о которой столько мечтал, сказать ей об этом, но на меня напало детское озорство. Две совершенно глупые строчки, которые нельзя назвать стихами, возникшие в голове в машине, неожиданно прорвались наружу.

– Во-первых, здравствуй. Во-вторых, спасибо за стихи, они отвечают моему настроению, – услышал я в ответ от Анны, отдавая ей букет. – Ты, оказывается, не только романтик, но и поэт! – С видимым удовольствием Анна приняла цветы и поблагодарила, на секунду спрятав в них лицо.

О, блаженство свидания!

Целую вечность пришлось ждать, когда дверь захлопнется и я смогу заключить Анну в объятия. Старая истина, что терпение всегда вознаграждается, подтвердилась. Мы остались одни за закрытой дверью, где можно не бояться посторонних глаз и насладиться желанной близостью. Время неожиданно прекратило бег, разбухло и остановилось, как недвижимый, надутый гелием воздушный шарик, прихваченный тоненькой ниточкой, чтобы не улететь ввысь. Ничего не видя, не слыша и не воспринимая, из человека из плоти и крови я перевоплотился в душу, которая обрела самостоятельное существование, отдельно разума.

Не знаю, как долго продолжалось состояние счастья, из которого добровольно я не мог и не хотел выходить. Почувствовав легкие удары ладони о плечо и внезапно очнувшись, я увидел, что мы стоим, тесно прижавшись друг к другу в темноте коридора. В чувство меня привел громко прозвучавший голос хозяйки, призывающий к благоразумию. Мне хотелось остаться здесь и любить ее бесконечно долгие два дня или целую вечность, а не ехать неизвестно куда. Реальность же давила на плечи: за окном спускались сумерки. Нужно отправляться в обещанное путешествие, иначе мы рисковали остаться без ужина.

Проведя внезапно пересохшим языком по губам, я попросил пить. Полушутливым тоном признался, что от многочасового пения в дороге пересохло в горле. Пришлось сознаться в малом, чтобы не признаваться в большом. Мне нужно было отослать Анну, чтобы привести в порядок восставшее естество, беззастенчиво оттопырившее спереди брюки. В темноте коридора Анна не могла ничего разглядеть, а на свету это смотрелось бы неприлично. Пришлось признаться в маленькой слабости. Лучше всех зная, что рожден не для оперной сцены, я не понимал, почему неожиданное признание слетело с моих губ. Возможно, чтобы отвлечь от небольшого конфуза, случившегося со мной?

Вообще я считал, что каждый имеет право на небольшие пороки или добродетели (назовите как хотите), которые абсолютно безвредны для других, но тебе приносят неоценимую помощь в ежедневной борьбе за жизнь. У любого из нас может быть тайная маленькая страсть, о которой другим знать необязательно и которой не нужно стыдиться хотя бы перед собой.

Трудно сохранить чужую тайну и еще трудней – свою. Знание сокровенного и невозможность поделиться этим знанием отравляют жизнь. Должен быть кто-то, кто разделит с тобой тяжесть невысказанных мыслей. На мой взгляд, носить тайну намного тяжелее, чем вынашивать ребенка. Когда освобождаешься от тайного знания, делишься им, передаешь дальше, то получаешь взамен кусочек счастья под названием свобода. Известно, что все тайное рано или поздно перестает быть им, несмотря на наше участие или неучастие. Не менее тяжело, когда тайну знаешь один, даже если ты – единственный ее обладатель.

Поделившись с Анной тайной страстью к сольному пению, которая охватила меня в пути, я почувствовал несказанное облегчение. Что-то легкое, необъяснимое, но обременяющее меня вдруг покинуло тело, сделав его свободнее, невесомее. Мне почудилось, где-то внутри будто исчез нарост, добавив чувство свободного полета.

Наконец все встало на свои места: одежда приведена в порядок, душа успокоилась.

Звонок в дверь отвлек от занятия, которым я неожиданно увлеклась: я сравнивала строчку за строчкой перевод сказки Кэрролла Алиса в стране чудес с языка оригинала на родной язык. Почему-то только сейчас открылась простая истина: у людей могут быть различные степени таланта. Никто без него не рождается, но не каждый может правильно определить и оценить его уровень, направление или достаточно развить. Некто, открывший новый стиль, направление, придумавший необычный сюжет или новую тему, вовсе не обязательно талантливо воплотит задуманное на бумаге, в кино, на сцене. Другой талант, в чьи руки попало первоначальное описание идеи, перерабатывает ее с вершины своего, дарования, и она начинает сверкать новыми гранями, которые были незаметны или незначительны. Ведь есть же спектакли, поставленые интереснее драматургического начала, фильмы, привлекающие миллионы зрителей, снятые по книгам, которые мало кто читал. Первенство всегда принадлежит автору, потому что он – творец!

Автору принадлежит право открытия. Первый ребенок всегда сильнее. Первая ночь любви открывает двери в будущее, она не повторится, но навсегда запомнится. Первый шаг, как правило, – самый трудный. К автору первому приходит известность. Гению принадлежит будущее, запоминается первый, оставляя о себе память.

Первая любовь и первая большая любовь – отличие всего в одном слове или это разница длиною в разочарование, разница длиною в разбитую жизнь? Как измерить расстояние, измеримо ли оно? Думает ли кто-то об этом? Каждый решает для себя сам…