Берегись сурка!

В один из дней, завершив очередной этап варки и подготавливаясь к следующему, Северус шел по коридору, и уловил из-за двери рассуждения дона Диего:

— До сих пор спорят о вместилище души, одни говорят про мозг, тонкую энергетическую структуру, другие упоминают сердце, не зря же древнейшие племена ели сердца храбрейших воинов, желая обрести их силу. Ваша рука, то бишь, сейчас она лапа, была завязана на тончайшие побуждения вашего сердца. Начав колебаться, вы запустили механизм, но процесс не завершился. И даже смерть заклинателя не стала причиной отмены проклятия, потому что по факту оно запущено, действует прямо сейчас….

"Но стоит на паузе", — просвистел Питер.

— Понятия не имею, что вы там бормочете. Но в том ритуале, что готовится, мы осуществим отсечение связующих пут с вашим сердцем, вместе с тем, уничтожая всяческие иные материи на вашем теле. Оборотни приходят в себя голыми, анимаги обращаются вместе с одеждой, вы же вернётесь таким, каким вышли из лона матери…

"Лысым, сморщенным, беззубым и ходящим под себя?".

— Не перебивайте, вы на редкость непочтительный зверь.

"А вы — на редкость неприятный старикашка, но с головой на плечах", — оживлённо прочирикал сурок, весело фыркая.

— То ли это было оскорбление, то ли комплимент. На всякий случай отвечу, что вы болван. Держите печенье.

Северус хмыкнул. Он и не сомневался в умении Питера заморочить даже такого прожженного интригана, как сеньор Кастельмара. Ушлый испанец не упускал своей выгоды, видел людей насквозь, но и он повелся на невинные глазки-ежевички и пушистую шёрстку — волосок к волоску. Знал бы дон Диего, сколько времени Питер по утрам уделяет своему внешнему виду. Однако у них действительно были шансы получить здесь реальную помощь.

Оказавшись в Новом Свете, розенкрейцеры не останавливались на традиционных принципах. Они внимательно изучали ритуалы местных жителей, причем как на Северном материке, где культивировали и сохраняли духовные практики, и многие шаманы превращались в орлов, медведей или волков, так и на Южном, где до сих пор процветали широко известные в узких кругах кровожадные культы. В результате образовался любопытный симбиоз на стыке алхимии, трансфигурации и некромантии, совершенно невозможный в консервативной Британии, но способный справиться с гнусным колдовством Темного лорда. Ритуал, который собирались провести над Питером, был опасным, но риск оправдывал себя.

Зелье было готово за день до назначенной доном Диего даты церемонии, и зельевар подозревал, что такая точность неспроста. Или старый хитрец не хотел дольше необходимого кормить нахлебников, или решил проверить, настолько ли хорош Снейп в своём искусстве и по результатам предоставлять собственные услуги. Выставляя на стол перед магистром узкий фиал тёмного стекла, Северус сохранял на лице бесстрастное выражение, а дон Диего с достоинством кивнул:

— Отменная работа, сеньор Снейп. Пришла пора возвращать вашего товарища. Если он не решил остаться четвероногим…

Питер с дивана ответил длинным писком, по которому без перевода было понятно, насколько Петтигрю мечтает снова обрести нормальный вид.

Ритуальный зал находился тут же, в подвале, а церемонию проводил сам дон Диего, которому помогали двое орденцев. Сурок протопал в центр нарисованного на полу рунного круга и уселся, преданно глядя на магистра. Северус прислонился к стене, не желая мешать. Речитатив заклинаний поднимался вверх, к потолку, вместе с дымом факелов, и казалось, где-то там, в полутьме слова принимают форму, начинают носиться, как заблудившиеся птицы, и их становится всё больше. По коже пробежал сквозняк, Питер сжался в комочек, сгорбился, стараясь быть совсем незаметным, его потряхивало, по шерсти пробегали разряды статического электричества. Сеньор Кастельмара, не прерываясь, продолжал бормотать, изредка взмахивая ритуальным жезлом.

Северусу приходилось наблюдать оборот анимагов и трансформацию оборотня, но здесь сама форма Петтигрю стала мягкой, как пластилин, расплывалась, будто он сам не мог определиться с тем, что должно получиться в итоге, с трудом придерживаясь привычных очертаний. Зрелище было неприятным, как неумелая поделка третьекурсника, пытающегося превратить расплывающуюся творожную массу во что-то живое, не имея для этого навыков и достаточной сосредоточенности. Зельевар казался спокойным, и только резкая линия челюсти выдавала напряжение. Не хотелось бы получить вместо Питера комок разумной слизи.

Пение продолжалось, свет и тени играли в салки, заставляя щуриться, сильный дым благовоний раздражал слизистые и ел глаза. В какой-то момент свет стал ослепительным, фигура в круге стала совсем человеческой, а дон Диего, хрипло вскрикнув, воздел жезл над головой. В следующее мгновение все стихло, огонь факелов успокоился и помощники магистра зажгли магическое освещение, разгоняя темноту. Петтигрю с трудом приподнялся и сел, принимая от орденца белую простынь. Он сохранил волосы, брови и ресницы, но серебряная рука исчезла вместе с одеждой, и, как подозревал зельевар, зубными пломбами. Петтигрю вернулся в мир, будто новорождённый — голым и беззащитным.

Питер сел ровнее, стеснительно подгребая на себя покрывало, растерянно глянул на свою левую руку, после на культю правой, с широкой улыбкой оглянулся на Снейпа и внезапно длинно засвистел. У зельевара всё внутри похолодело, а колени едва не подогнулись. Выражение лица Петтигрю стало растерянным, он фыркнул, запищал, а после забормотал что-то, обеспокоенно разглаживая складку на ткани. И хуже того, теперь Северус категорически ничего не понимал!

— Пит… Вы, похоже, разговаривать разучились… — С ужасом проговорил он, глядя на друга со скорбью. Ну, конечно, столько времени провести в шкуре сурка без оборота, да ещё серьезное ранение, долгое лечение, это не могло пройти без последствий! — Ничего, не волнуйтесь, я вам помогу, постепенно научитесь говорить, могло же быть и хуже…

Лицо Питера поморщилось, он слушал обеспокоенного Снейпа со слезами на глазах, а потом внезапно расхохотался:

— Снейп, да я пошутил! Серьёзно, видели бы вы сейчас своё лицо! Как же я рад вас видеть на нормальном расстоянии, вы бы знали, как мне надоело рассматривать ваши колени!

Петтигрю весело щурился, приподнимаясь с пола и продолжая улыбаться все так же широко и радостно.

— Я бы вас, наверное, даже обнял, но сперва стоит одеться. Мы с вами нормальные мужики, а не вот это всё. Тискать своего другана, закутавшись в простыню это фу, мы не в бане. Да и в бане, если подумать, тоже фу, не надо так…

— Чтоб вы провалились, — от всей души пожелал ему зельевар, стараясь не замечать, что и сам улыбается, видя столько искреннего энтузиазма.

Дон Кастельмара, неодобрительно поджимая губы, рассматривал человека, а после безапеляционно заявил:

— В форме животного вы были симпатичнее.

Питер снова ухмыльнулся, продолжая кутаться в ткань, будто в римскую тогу, но после склонился перед магистром в изящном поклоне, выражая этим жестом свою глубокую благодарность.

— Дон Диего, каким бы ни было вкусным ваше печенье, возможность говорить с вами сейчас — высочайшее благо, о котором я мог только мечтать.