Беременна от брата жениха

– Но если ты не хочешь, то мы больше никогда не будем поднимать эту тему. Прости, тебе, наверное, хватило вопросов со стороны полицейских.

– Я могу поговорить. Психолог сказала, что если об этом говорить, то станет легче. С ней или с кем-либо другим, но не более первого месяца. Дальше – забыть.

Тимур молча кивнул. Психолог в этой клинике была хорошая, после каждого сеанса мне становилось если не легче, то проще жить. Продолжать жить.

– Андрей признался мне, что тогда подменил мои противозачаточные на какие-то витамины.

– Что? – лицо Тимура словно онемело.

– Он хотел детей – так это объяснил. А уже потом, в подвале…

Я ненадолго замолчала, чтобы собраться с новыми мыслями и продолжить:

– В подвале он рассказал мне об Асе. И ребенок, которого так хотел Андрей, был для него лишь избавлением от чувства вины за самоубийство беременной Аси. Он сам это сказал. Сейчас я понимаю, что он действительно был болен.

– Он подменил противозачаточные на витамины? – никак не отходил Тимур.

От него ощутимо исходил шок.

– Да, да… Я не понимаю, почему мы жили столько лет, а я ничего не понимала. Не видела, не замечала, скорее так… Однако, стоило мне заикнуться о разводе, как его внутренний зверь вырвался на свободу.

– Ты чувствовала, что с ним было что-то не то?

– Тогда нет… Это я сейчас понимаю, что в последнее время он был сам не свой. Сейчас, зная правду, я отчетливо смотрю в прошлое и вижу, что он болен. Как я могла этого не заметить? Я не понимаю… - в удивлении шепчу я.

Я ухожу в себя. Тимур быстро переключается:

– Оказалось, что это была пристройка. В нее можно было зайти только через вашу спальню, а именно – через ванную.

Тимур вздохнул, прикрывая глаза. Его ресницы дрогнули, когда я продолжила говорить:

– Я не подозревала о подвале. Хотя я предполагала, что мы находимся в доме, поскольку последнее, что я помнила – это то, как Андрей тащил меня к лестнице, ведущей на второй этаж. Помню, как мое тело туда-сюда по лестнице… Помню. Но никогда бы не подумала, что это специально сооруженная пристройка в нашем доме, в нашей спальне.

– Вот, что так долго делал Андрей в душе – его там попросту не было, - мрачно хмыкает Тимур.

Я в изумлении замираю.

Об этом я еще не успела подумать.

– Он включал воду, а на самом деле спускался в пристройку, чтобы обустроить ее. Или чтобы побыть там, ведь несколько дней назад, когда я спустился туда, я нашел фотографии Аси. Распечатанные, старые фотографии, нечеткие. Я их сжег.

Болезненно сглатываю, не в силах что-либо сказать. Жить и не знать о том, что под тобой – адское хранилище прошлого, это удар в спину. Самый настоящий. Такой, который Андрей нанес Тимуру тем днем.

– Знал ли он сам, для каких целей он это делает? Я даже не знаю, что было у него на уме. Впрочем, навряд ли теперь он будет в состоянии рассказать…

– Значит, его никогда не было в душе. Он запирал дверь, включал воду и, о боже, спускался туда, куда притащит меня через несколько лет… Ведь там было все необходимое. Боже, как страшно…

Я снова начинаю вздрагивать от каждого шума. Такой шум исходил от стула, с которого встал Тимур с намерением подойти ко мне ближе. Я едва заметно дернулась.

– Теперь все будет хорошо. Его поместили в специальное место. Самое страшное позади, Вика.

Тимур сделал только шаг, но на подсознании все во мне тревожно всколыхнулось.

– Не подходи! Ладно? Оставь меня в покое, - нервно бросила я, стараясь не смотреть ему в глаза.

– Вика, нам о многом нужно поговорить…

– Даже не заикайся об этом. Уходи, сейчас я не готова тебя слушать, о чем бы ни шел разговор, - обессиленно шепчу я.

– Мы ведь поговорим, правда?

– А нам есть о чем? – грубо обрываю я, - я благодарна тебе за то, что ты спас мою жизнь. Об одной лишь мысли о том, что Ульяна осталась бы сиротой, меня… бросает в дрожь. Удивительно, как мать может волновать судьба ее ребенка больше, чем собственная жизнь, но это правда. Это так.

– Я переживал. Я боялся. Мои мысли о твоей судьбе просто выносили мне голову, и я уже передумал обо всем, о чем можно было только подумать! Но самое главное, что в тот момент, когда я отбросил этого ублюдка от твоего тела, я прочувствовал одну не утешающую, но важную мысль: поверь, я бы никогда не оставил твою дочь. Ульяна никогда бы не осталась сиротой. Я клянусь.

Наше сражение взглядами длилось недолго – позвонила Лера. Она хотела заявиться и сегодня, но я попросила дать мне передышку. Правда, было тяжело разговаривать… Она понимающе согласилась навестить меня завтра, и мы попрощались.

Никто из нас двоих так и не смог прервать тишину. Первой подала голос Ульяна, которая проснулась и требовала к себе внимание. Тимур сделал шаг к детской кроватке.

– Не нужно… я сама, - шепчу я, теряя голос от страха.

Но Тимур только хмыкнул. С замирающим сердцем я смотрела на то, как его руки с осторожностью поднимают мою крохотную дочку.

– Она сейчас будет плакать. Ульяна боится чужих людей, она даже к Андрею долго привыкала… - бормочу я, пытаясь унять свое разбушевавшееся сердце.

Картина маслом: отец и дочь.

Мотаю головой, отталкивая чуждые мысли прочь от себя. Нет, нет… Об этом нельзя даже думать, иначе вся многолетняя ложь всплывет наружу и… что будет дальше?

Дальше второй Чернов, который также влюблен в давно умершую девушку?

Который также травмирован воспоминаниями о ней?

В конце концов, он меня изнасиловал. Несколько раз. А затем у нас с ним была та ночь, когда его друзья подсыпали мне в чай вещество.

Ничего хорошего, как бы я ни пыталась, вспомнить было невозможно.

Чем же он лучше Андрея, которого упекли в психбольницу? И я уверена, что именно Тимур об этом с радостью позаботился. Вот та месть, которую он дождался. Самая лучшая месть, не правда ли? Быть съеденным собственным чувством вины…

Отвлекаюсь от собственных угнетающих мыслей и слишком поздно замечаю очевидный факт.

– Она не плачет?

Тимур качает головой, не поднимая на меня взгляд. Он рассматривает дочь в то время, как Ульяна тянет к нему свои маленькие ручки. Непроизвольно замираю, забывая дышать, а затем вспоминаю… о родимом пятне.