Берлинское кольцо
Шрифт:
— Вы хотите облегчить участь несчастного? — сказал он утверждающе, а не спрашивая. — Поздно. Он безнадежен…
Рут не ответила. Чуть склонилась над раненым, будто хотела лучше разглядеть его или утешить своим вниманием.
— Безнадежен, — повторил человек со шрамом. — Четыре пули в живот. От этого не поднимаются…
Она снова не ответила. Тогда человек со шрамом поклонился, теперь прощаясь, и вышел.
Рут осталась. Осталась, чтобы понять что-нибудь. И может, узнать!
И узнала.
«Аист» метался в агонии. Он умирал. Умирал, не приходя в сознание. Рут, видя, что «аист» уходит,
«Он пал не в бою, — поняла Рут. — Его убили. Просто убили…»
И снова: «Таксыр, не убивайте… Таксыр!» К врагу так не обращаются. Перед ним поднимают руки.
Одна фраза была странной:
— Я не виноват… Не виноват… Он был пустой… Пустой! Поймите, таксыр!
И еще:
— Возьмите пакет… Будь он проклят…
Перед рассветом он скончался. В последнее мгновение сознание, кажется, вернулось к нему. «Аист» глянул на Рут и спросил испуганно:
— Кто ты, женщина?
Он хотел, видимо, о чем-то попросить, Рут так поняла этот шепот и этот взгляд и ободряюще улыбнулась, но он не попросил, только вздохнул и затих…
Ольшер сидел, откинувшись на спинку кресла и смежив веки. Он казался спящим или отрешенным от всего окружающего.
— Вы слышите меня, Рейнгольд? — спросила баронесса.
Он очнулся, но не изменил позы и не открыл глаз.
— Хотел бы не слышать…
— Налить вам еще вина?
— Нет.
Баронесса встала, подошла к окну — широкому, без переплетов, состоящему из одного стекла. Отдернула до конца штору, словно узкая полотняная полоса мешала ей, и посмотрела вниз, на улицу. Там горела рекламами ночная Брудергриммштрассе. Холодными рекламами. Мостовая была пуста, тротуары тоже.
— Уже поздно, — сказала Рут.
— Я уйду, — ответил Ольшер, по-прежнему занятый своими мыслями. — Сейчас уйду.
Потом поднялся тяжело, будто после недуга, долгого и изнуряющего, прошагал, волоча ноги, к вешалке и взял пальто.
Уже одетый сказал:
— Вы уезжаете?
— Да, завтра утром.
— Туда?
Она опустила веки, молчаливо подтверждая его догадку.
— Не спрашиваю, зачем…
— Не надо, Рейнгольд!
— Тогда прощайте!
Рут подошла к нему с грустной улыбкой.
— Поцелуйте мне руку!
Точно с такой же улыбкой, как когда-то в дешевеньком кафе у Шпрее.
И он точно так же, как когда-то, — скучно и нехотя — поцеловал.
— Прощайте…
12
Он не убивал «аиста». Все произошло довольно мирно. По дороге на Монпелье, когда поезд, миновав небольшую станцию, вырвался на прямую и стал набирать скорость, Саид пошел но вагонам отыскивать шарфюрера.
Легионеры играли в карты. Трое в купе. Как раз «аист» тасовал колоду, и в приоткрытую дверь Саид увидел его длинные руки, выбрасывающие карты на колени партнера. Игра
шла на деньги — стопка марок лежала на столике, и стопка эта была не маленькая.«Все в порядке, — отметил про себя Саид. — И надо полагать, пакет сейчас при нем, при этом долговязом шарфюрере. Где-нибудь в кармане кителя или в чемодане. А раз шарфюрер и его вещи на месте, пора действовать!»
Саид оттянул створку двери и шагнул в купе.
— Примите в компанию! — произнес он с порога. И произнес не просяще, а требовательно. Легионеры поднялись, выполняя воинский этикет, но унтерштурмфюрер жестом вернул их на место и сам устроился рядом на диване.
Появление офицера вызвало некоторое замешательство. «Аист» опустил колоду, не зная, продолжать игру или нет. Тогда Саид вынул пять марок и бросил их на стол.
— Достаточно для начала?
Легионер, сидевший у столика, нерешительно заметил:
— Здесь тридцать марок…
— По десяти, значит… — понял Саид и добавил еще денег.
— Тогда продолжим, — согласился «аист». — Ваш очередь, если не возражаете?
— Давай!
Он не плохо играл прежде, но карты давно уже не попадали к нему в руки и, приняв от шарфюрера первую, Саид почувствовал знакомое волнение. Нет, он не поддавался никогда азарту и не рисковал без нужды, теперь же должен был рисковать. Рисковать, потому что карты могли помочь в достижении цели, а могли и помешать.
«Нарочно поддаваться не буду, — решил он. — Игра должна казаться настоящей, чтобы не вызвать подозрения у шарфюрера».
Карта пошла удачно. И первая, и вторая, и третья…
— Достаточно, — сказал Саид.
«Аист» бросил на собственные колени четыре новеньких атласных листа. И проиграл. Сразу проиграл.
— Бывает, — успокоил противника Саид.
Прошел круг. «Аист» еще проиграл, а потом выиграл. Метать банк стал Саид. Он сразу предложил партнеру полную ставку — все, что лежало на столе, а там было пятьдесят марок. Тот отказался. Второй тоже. Саид надеялся на «аиста». Соблазн был велик, но смелости у шарфюрера не хватило.
— Только двадцать, — произнес он взволнованно.
— Двадцать так двадцать. Бери карту!
Прошел круг. Второй. Банк вернулся к шарфюреру. «Аист» перетасовал колоду и посмотрел вопросительно на лейтенанта.
— Сколько?
Саид заранее знал, что сказать, но для видимости помялся, изобразил отчаяние и бросил:
— На все!
На столе лежало девяносто марок. Легионеры замерли боязливо: унтерштурмфюрер мог сорвать банк — ему везло — и тогда отыграть свои двадцать-тридцать марок не удастся, деньги уплывут в карман лейтенанта. Что ему стоит сгрести эту кучу и исчезнуть в своем купе.
«Аист» уже потянул карту из колоды, на ходу потирая ее пальцами. Саид вдруг остановил его.
— А не выпить ли нам, друзья?
Легионеры переглянулись: никто не решался ответить на предложение офицера. Да и притом у них не было вина. Так понял смущение партнеров Саид.
— Откройте мое купе! Там внизу, в бауле, бутылка коньяку. Тащите сюда ее!
Двое, что не участвовали в игре, поспешили выполнить приказ. Сапоги их затопали по проходу.
— Через десять минут станция, — сказал Саид шарфюреру, едва только шаги легионеров стихли. — Последняя станция перед Монпелье.