Берущий ветром

Он уже давно придумал себе такое дорожное развлечение - осторожными намеками выведать у случайного попутчика главную волнующую его тему, а затем постепенно развить ее так, чтоб у того дрожь по спине пошла. Глядя на волнение, которое могут вызвать у человека самые простые и обычно весьма хаотично подобранные его слова, князь сильно развлекал себя в дороге, когда же попутчика получалось выбить из привычной для него колеи и довести до полного умственного исступления или тяжелой растерянности, он почему-то и испытывал чувство острого и глубокого удовлетворения самим же собой.

Все это помогало провести нудное дорожное время хоть с какой-то целью или даже пользой, да еще и несколько сокращало его. И действительно - что еще прикажете делать в дороге? Смотреть, как завивается столбами пыль за окном? Давиться взятым в дорогу и плохо изжаренным гусем, запивая его мутной вонючей водкой или кислым теплым вином из придорожного трактира? Читать тошнотворные сочинения назначенных для выдумывания разных историй и специально обученных этому столичных писарей, трудить мозг над лживыми измышлениями столичных новостных докладчиков? Просто молчать? Спать? А так - за словесными упражнениями и время скоротаешь, и случайного человека вынудишь задуматься хоть об чем-нибудь и чуть ли не впервые за всю его жизнь, да и еще своему уму доставишь некоторое упражнение. Без постоянного упражнения любой, даже самый искусный ум - ничто.

С сабельным бароном в этот раз, правда, князю повезло не очень. Уж очень тот оказался прост своим прозрачным и чистым умом. Бывали у него попутчики и получше. Как тот писарь, например, из волостной земельной управы, который всего за десять часов во всех подробностях рассказал Кассию двенадцать способов легкого и быстрого обогащения путем поскрипывания казенным пером по казенной же гербовой бумаге. Или та провиденциальная весталка, что сама завела сначала беседу о погоде за окном дилижанса, а уже через три часа начала ему исповедоваться, будто он не случайный ее попутчик, а важный провиденциальный авгур из центрального аппарата, и к ночи дело у них дошло до такого, что Кассий не без смущения сейчас вспоминал тот случай.

Но в этот раз ему попался очень скучный сабельный барон, совсем еще недавно и в первый раз рекрутированный на думчу, и потому нервный (как все они после четырех долгих лет выдумывания указов), весь погруженный в мысли об своих покинутых поместьях, угодьях, стогах и амбарах. Но здесь ведь как повезет. Почтовый дилижанс это настоящая дорожная рулетка.

Кассий вспомнил выпученные глаза Ошубы на последней его прощальной фразе и рассмеялся - даже и с таким попутчиком ему удалось развлечь себя и хорошо скоротать дорожное время. Вот что значит бесценный опыт длительных и бессмысленных путешествий. Возникшая у них в пути беседа об разного рода рабах, холуях и прочем князя интересовала мало. Он уже давно разобрался в этой теме во время своих странствий и теперь твердо знал - как разного рода рабы, так и всевозможные холуи никак не соотносятся ни с местом своего существования, ни тем более с временем или эпохой. Это были некие вневременные и внепространственные категории (но не императивы, во всяком случае - пока), которые существовали во времени сами по себе. Поэтому говорить об их освобождении или об сокращении их численности было бессмысленно. Ни один человек не мог с этим ничего поделать. Разве только Провиденс когда-нибудь мог заинтересоваться этим вопросом, снизойти к нему и решить - окончательно и бесповоротно. Но исходя из своих дорожных наблюдений, Кассий твердо знал теперь - Провиденс не интересуется рабами, даже на всю их кажущуюся императивность и на все их количество. А холуями - так тем более. Конечно, никакой сабельный барон и никогда не смог бы этого понять.

Ох уж эти сабельные бароны! Они серьезно считают, что от них здесь что-то зависит! Какое самомнение. Таким самомнением могут обладать только очень глупые люди. А вот сабельные баронессы бывают ничего - и симпатичные и умненькие. Хитренькие уж во всяком случае - это точно. Да дело-то было в том, что все это уже достаточно давно и совсем не интересовало Кассия. Какие там сабельные бароны? Какие баронессы? Какие рабы? С какими холуями вместе? Ну их, право, совсем. Провиденс с ними.

Теперь больше всего князю хотелось, чтобы когда-нибудь ему попался такой же попутчик, каким он был сам - ловкий, умный, бывалый, много повидавший и уже разочарованный во всем на свете, такое как бы его самого точное зеркальное отражение. Вот это было бы дорожное развлечение! Возможно, с таким попутчиком они бы поговорили как следует, или дополнили бы познания друг друга важными сведениями, и тогда что-то бы провернулось у них в головах, и что-то встало бы на свое место, и головоломка жизни сложилась бы уже так, как надо. И тогда ему, Кассию Истфилину уже не нужно было бы куда-то бежать, ехать, трясти свое тело в пыльных дилижансах, и он после этого пришел бы, наконец, к покойному и естественному своему состоянию. Обрел бы уверенность, нашел бы себя.

А может быть, они с таким попутчиком сильно поспорили, а потом повздорили бы, и вызвали бы друг друга на дуэль, и убили бы себя - одновременно и одинаковыми сабельными ударами. Что ж, и такое тоже могло бы случиться с ними. А разве не своего зеркального отражения ищут всегда и везде путешествующие по жизни люди? Ищут, постоянно разочаровываясь, а когда и если они его находят, то бывает уже слишком поздно, и не в этом ли заключается главное их разочарование в бессмысленной жизни? А с другой стороны - где и как прикажете искать здесь такие отражения? Когда все так мутно вокруг? Так расплывчато, так неопределенно?

Однако Кассий все еще искал. Искал, надеясь неизвестно на что и иногда ему казалось, что вот еще чуть-чуть и он обязательно встретит на своем пути что-нибудь подходящее.

Но нет, вместо зеркального отражения ему попадались только ловкие на легкое обогащение писаря, порочные весталки да тучные сабельные бароны с вместительными плетеными корзинами от которых сильно пахло жареным мясом, чесноком, повидлом и сдобными булками домашней выпечки.

Вот так люди обычно и живут, думал Кассий, вышагивая по мягкому ковру прелой хвои и наслаждаясь смоляными запахами соснового леса, и ничего, живут себе. А ты все бегаешь и бегаешь по ночам, как голодный волк. И неизвестно до чего ты в итоге добегаешься, а главное - трудно представить, что тебя когда-нибудь остановит, безжалостное ли время, пищальная пуля, сабельный удар или дурно изжаренный гусь. А может это будет очередной сабельный барон с ветвистыми рогами во весь лоб и с крупнокалиберной пищалью в дрожащих руках? Это было бы, кстати, совсем неплохая остановка его бесцельной, в общем-то, жизни.

Самое обидное для Кассия было то, что ведь он был еще не самый плохой человек, и его мятущаяся душа всегда искала ответов на самые естественные вопросы жизни - как, когда, почему, кто и зачем устроил все именно так, как это было устроено здесь буквально повсюду?

Прожить целую жизнь и не получить ответа даже на такие простые и естественные вопросы казалось ему ужасной несправедливостью. Ведь что же это получается? Ведь так можно всю жизнь путешествовать, пировать, гоняться за столичными барынями, биться на дуэлях с их рогоносцами да так и не узнать ответов на самые простые и естественные вопросы окружающей жизни. А потом вдруг - раз. Случайная пуля, сабельный удар, подагра, грудная жаба, плохо изжаренный гусь или просто кончится твое личное время и тогда - все, конец. Возложат тогда тебя, бедный Кассий совсем посторонние и чуждые тебе люди на покрытое предсмертными розами возвышение, а сами с угрюмыми лицами выстроятся вокруг и станут смотреть на тебя жадными, хитрыми и любопытными глазами. И что тогда останется ему сделать? Попросить их спеть ему напоследок? Похлопать? Станцевать? Рассказать анекдот? Какая пошлость.

В самом начале своих метаний Кассий обращался за советом к местным провиденциальным авгурам из самого высокого столичного круга, и те, не моргнув глазом и не задумавшись даже на миг, сказали ему, что во всем здесь прямо виноват или хотя бы косвенно замешан Провиденс, а зачем - ему одному это только и ведомо.

Это был легкий ответ, ответ, не требующий малейшего умственного напряжения, и Кассию было очевидно, что он удовлетворял всех вокруг него, и потому больше никто из его окружения, услышав такое, уж больше не искал никаких ответов, не метался по белому свету, не лазал по Ермолайским горам, не страдал от жажды в пустыне Иегев. Почему-то все остальные люди, получив этот ответ (да и ответ ли это был, а не обычная отговорка, которую сообщают надоедливым и въедливым людям, что так любят задавать свои вопросы прямо перед роскошным званым обедом, на который нужно уже собираться, а они вот - спросят и стоят, ждут чего-то?), вполне им удовлетворялись, а потом только пили, ели, гонялись за барынями, бились как петухи на дуэлях, и считалось, что все они занимаются вполне естественными и приличными для человека делами. Очень скоро, наевшись и напившись вдоволь, набегавшись за барынями, укладывались все эти удовлетворенные простыми отговорками человеки на покрытые цветами возвышения, изрекали там свою последнюю пошлость и на этом для них все заканчивалось.

Кассий и сам мог бы поступать так же, и для таких поступков у него было все необходимое - рот, глаза, уши, золото, дорогие кафтаны, сабли, но для него всего этого было мало. Очень мало. Мало до слез.

Вот почему он метался по всему белому свету - ему нужны были те простые ответы. А чтобы получить их, нужна была встреча с чем-то необыкновенным, чудесным. Вот за этим чудесным он и гнался всю свою жизнь, все хотел встретиться с ним, а попадались ему только золотые кубки, пьяные стволовые бояре, изнеженные столичные барыни, рогоносцы с пищалями или саблями в дрожащих десницах, да еще - ловкие уездные писаря и неудовлетворенные жизнью весталки. Да и вот еще - сабельные бароны с тяжелыми дорожными корзинами в дородных руках.

Правда, один раз в глухих Ермолайских горах, возле древней каменной ступы видел Кассий некий темный силуэт, что соткался перед ним прямо из воздуха и голосом его покойной матушки сказал: "Касси, остановись". Да еще в другой раз, посреди пустыни Иегев, прямо в гостевой бедуинской палатке, повстречался ему бородатый весельчак, который говорил всю ночь о том, что духовную битву понимают обычно как внутреннюю, никому не видимую борьбу со своими страстями, привычками и наклонностями, как некое угрюмое умственное сосредоточение, длительное молчание с погружением вовнутрь самого себя, а на самом деле все следует понимать буквально - как физическую борьбу, битву на ножах, саблях или пищалях. Когда же Кассий спросил - с кем или с чем таким образом нужно биться, бородатый рассмеялся как ненормальный, вскочил на верблюда и ускакал в пески.