Беседы об искусстве (сборник)

Нескольких слов Родена оказалось достаточно, чтобы мое первое впечатление сгладилось и я оценил возвышенную символику этого образа.

Теперь я понял, что находящаяся перед моими глазами женская фигура призвана обозначить человеческий разум, перед которым свыше поставлены проблемы, коих он разрешить не может, идеалы, коих он не может достичь, бесконечность, коей он объять не в состоянии. Напряжение этого торса символизировало мучительный поиск мысли, достойные восхищения и все же тщетные в своем упорстве попытки постигнуть вопросы, на которые человек не способен дать ответ. А отсутствие рук и ног указывало на непреодолимое отвращение, которое отталкивает душу, склонную к созерцанию, от прозы жизни.

Между тем мне припомнилось, что творения Родена нередко провоцируют критические замечания, и я, не присоединяясь к критикам, передал их мастеру, чтобы знать его реакцию.

– Литераторы, – начал я, – могут лишь приветствовать сущностную правдивость всех ваших скульптур.

Однако некоторые цензоры порицают вас за то, что вы черпаете вдохновение скорее в литературе, нежели в пластике. Они утверждают, что вам удается ловко снискать одобрение писателей, – отталкиваясь от поставленных вами тем, благодарные литераторы могут дать волю своей риторике. Ваши критики считают, что в искусстве недопустимо подобное философствование.

Роден живо парировал:

– Если плоха моя лепка, если я грешу против анатомии, или скверно передаю движение, или не умею оживить мрамор, мои критики сотню раз правы.

Но если мои фигуры правильны и жизненны, в чем тогда состоят их упреки? По какому праву они запрещают мне выразить известные намерения? На что они жалуются, если помимо профессионально выполненной работы я дарю им идеи, обогащаю смысл форм, способных ласкать глаз?

И в конце концов, они странным образом заблуждаются, полагая, что истинные художники могут довольствоваться тем, что умело владеют своим ремеслом, а разум им не нужен.

Напротив, он им необходим, необходим даже для создания образов, предназначенных прежде всего чаровать взоры и, казалось бы, лишенных каких бы то ни было высших духовных целей.

Когда хороший скульптор приступает к работе над статуей, каков бы ни был ее замысел, ему необходимо прежде всего проникнуться ощущением основного движения, а затем вплоть до финальной стадии интенсивно стремиться к воплощению целостной идеи, точно согласуя с ней мельчайшие детали своего творения. А этого невозможно достичь без мощного усилия мысли.

Несомненно, многие из тех, кто верит, что в работе художника можно обойтись без этого, относятся к разряду людей, не сведущих в повседневной жизни [творцов]. Биографии знаменитых художников и скульпторов изобилуют анекдотами, доказывающими присущие мэтрам простодушие и наивность. Но следует заметить, что великим людям, всецело поглощенным своими творениями, практический ум зачастую не свойствен. Кроме того, многие художники, бесспорно наделенные интеллектом, не столь красноречивы и находчивы, а поверхностным наблюдателям наличие этих качеств кажется единственным признаком утонченного ума.

– Разумеется, нельзя, не совершая несправедливости, оспаривать умственные возможности крупных художников и скульпторов, – заметил я.

Но, возвращаясь к более частному вопросу, хотелось бы знать: существует ли грань между искусством и литературой, которую художники не должны переступать?

Роден ответил:

– В том что касается меня, заверяю вас, я весьма плохо переношу табличку «Вход воспрещен».

По-моему, правила, по которому можно было бы запретить скульптору творить прекрасное, повинуясь лишь собственной воле, не существует. И что за важность разбирать, скульптура это или литература, если публике она доставляет удовольствие и пользу? Живопись, скульптура, литература, музыка гораздо ближе друг к другу, чем это принято считать. Все эти искусства выражают чувства, рождающиеся в душе человеческой перед лицом природы. Различны лишь средства выражения этих чувств.

Но если скульптор своим творчеством внушает впечатления, кои обычно вызывают литература или музыка, почему к нему стремятся придраться? Недавно один публицист критиковал моего «Виктора Гюго», выставленного в Пале-Рояль [98] , заявляя, что это относится не к скульптуре, а к сфере музыки. Он простодушно добавил, что эта вещь напомнила ему симфонию Бетховена. Дай-то Бог, чтобы сказанное им оказалось правдой!

Я, впрочем, не отрицаю, что полезно осмыслить различия между выразительными средствами литературы и изящных искусств.

98

Пале-Рояль– старинный дворец, построенный для кардинала Ришелье по проекту Лемерсье (1634); первоначально назывался Дворец кардинала. Во времена Родена ряд помещений Пале-Рояль занимали галереи и Управление изящных искусств.

Прежде всего, особенность литературы в том, что она может выражать идеи, не прибегая к образам. Например, сказать, что глубокое размышление зачастую приводит к бездействию,и при этом нет нужды изображать погруженную в раздумья, неподвижно замершую женщину.

И эта способность жонглировать абстракциями посредством слов, возможно, дает литературе преимущество в сфере мысли перед другими искусствами.

Еще следует заметить, что для литературы характерно развитие истории, которая имеет начало, середину и конец. В ней связываются различные события и выводится заключение. Есть персонажи, которые совершают различные действия, и показаны последствия их поступков. Описанные в литературе сцены усиливают друг друга благодаря определенному расположению, они приобретают конкретное значение лишь в связи с той ролью, которую они играют в развитии интриги.

В пластических искусствах дело обстоит иначе. В них всегда предстает одна-единственная фаза действия. Вот почему художники и скульпторы совершают ошибку, когда нередко заимствуют у писателей их сюжеты. Художник, воплощая часть повествования, на самом деле должен опираться на знание текста в целом. Необходимо, чтобы его работа основывалась на литературном источнике: вещь обретает всю полноту значения, лишь будучи освещенной предыдущими и последующими событиями.

Когда художник Деларош [99] представляет сюжет Шекспира или, скорее, его бледного подражателя Казимира Делавиня [100] , изображая детей Эдуарда [101] прижимающимися друг к другу, то, чтобы проникнуться интересом к этому зрелищу, необходимо знать, что перед нами наследники трона, заключенные в тюрьму, и что в камере внезапно появились наемные убийцы, подосланные узурпатором.

99

Деларош Поль(наст. имя Ипполит; 1797 – 1856) – портретист, мастер исторической живописи.

100

Делавинь Казимир Жан Франсуа(1793 – 1843) – поэт, драматург, придерживавшийся традиций классицизма.

101

Речь идет о картине Поля Делароша «Дети Эдуарда IV» (1831; холст, масло; Лувр).

Когда Делакруа [102] – прошу прощения за то, что упоминаю гения рядом с этой посредственностью Деларошем, – заимствует из «Дон-Жуана» [103] лорда Байрона [104] сюжет кораблекрушения и показывает нам шлюпку в штормящем море, сидящих в ней матросов, по очереди вытягивающих из шляпы клочки бумаги, то для понимания этой сцены необходимо знать, что несчастные, погибающие с голоду, решают, кто из них послужит пищей для оставшихся.

102

Делакруа Эжен(1798 – 1863) – художник-романтик. Роден описывает его полотно «Кораблекрушение Дон-Жуана» (1840; холст, масло; Лувр).

103

«Дон-Жуан»– эпическая поэма Байрона в 16 песнях. На картине Делакруа «Кораблекрушение Дон-Жуана», о которой идет речь, запечатлен эпизод из 2-й песни поэмы: рассказ о гибели корабля и трагической участи тех, кто уцелел, – «решили жребии метать: кому судьба для братьев пищей стать».

104

Байрон Джордж Гордон, лорд(1788 – 1824) – английский поэт-романтик.

При трактовке литературных сюжетов оба художника допустили одну и ту же ошибку: их произведения сами по себе не несут законченного смысла.

И все же картина Делароша плоха, поскольку рисунок ее холоден, цвет суховат, а чувства мелодраматичны, в то время как Делакруа очарователен: шлюпка на его картине и впрямь качается на морских волнах, голод и отчаяние превратили лица потерпевших кораблекрушение в трагические маски, а мрачное бешенство красочной палитры предвещает какое-то ужасное преступление. И если сюжет байроновской поэмы в картине как бы оборван, то зато здесь нашла воплощение душа художника – лихорадочная, суровая и возвышенная.