Бесконечная любовь

— Или что, младший брат? Ты застрелишь меня? У тебя нет, блядь, яиц. Ты бы уже сделал это, если бы хотел. И отец никогда тебя не простит, если ты меня убьешь.

— Как будто мне есть дело, — выплевывает Иван. — Мое прощение ушло в тот момент, когда я с ней сбежал, и ты это знаешь. И я не хочу возвращаться. Я больше не хочу принимать в этом участия. Кроме того, — добавляет он, его голос надламывается от горького смеха. — Отцу на самом деле будет плевать, если ты умрешь.

Я наблюдаю, сквозь свое затуманенное зрение, и вижу, как Ники бледнеет от этой жестокости. И это жестоко, достаточно, чтобы я почти на мгновение почувствовала жалость к нему, прежде чем я вспоминаю, что он и его другой брат столкнули нас с гребаной дороги.

Я также вижу, что Иван может быть более ранен, чем он показывает. Струйка крови течет из пореза на его лбу, а его плечо выглядит немного странно, как будто он вывернул его при столкновении. Но он держит пистолет неподвижно у виска Ники, и я вижу, как другой мужчина бледнеет, когда, кажется, понимает, что Иван не блефует. Больше нет.

— Ты сделал это с собой сам, — рычит Иван. — Ты и Антон оба. Лев тоже, когда втянул ее в это. Когда вы затронули что-то, кроме наших семейных проблем…

— И что ты знаешь о семье?

Третий, более грубый голос заставляет мое сердце забиться в горле. Он грубее, резче, с более сильным русским акцентом, который я помню с того единственного раза, когда я слышала, как Лев говорил, в ту первую ночь.

Я снова дергаю ремень безопасности, игнорируя горячие толчки боли, и вижу, как Лев стоит позади Ивана, его пистолет направлен ему в затылок.

— Я же говорил, что не позволю тебе причинить ей боль, — выплевывает Иван, не оборачиваясь, чтобы оглянуться. — Я же сказал тебе оставить ее в покое.

Лев усмехается, звук низкий и угрожающий.

— Мальчик, когда я когда-нибудь слушал? Особенно тебя. Отец иногда слушал. Но теперь, после всего этого, я думаю, он усвоил урок. Тебе конец, Иван. И я сделаю с ней то, что захочу.

— Это не имеет к ней никакого отношения, — выплевывает Иван, и впервые, мне кажется, я слышу в его голосе нотку страха. — Мы поговорим об этом как братья. Отпусти ее. Дай мне вытащить ее, и она сможет уйти.

Лев снова смеется.

— Ты втянул ее во все это, когда выбрал ее, братец.

— Иван… — снова хриплю я его имя, не уверенная, слышит ли он меня. Мой голос — надтреснутый шепот, мир снова дрожит, размываясь по краям. Я понятия не имею, так ли сильно я ранена, или это просто стресс и истощение в сочетании с аварией настигли меня, но я чувствую, что вот-вот потеряю сознание. — Иван.

Я вижу напряжение, пробегающее по каждой линии тела Ивана, легкую дрожь в его руке, как будто он тоже истощается. И впервые, мне кажется, я вижу, как он колеблется, как будто он больше не совсем уверен, что делать. Это больше всего заставляет меня чувствовать, что я сломаюсь. Я не осознавала, насколько я полагалась на уверенность Ивана, до этого момента, когда я вижу, как она тает. И я хочу дотянуться до него, сказать ему…

Я не знаю, что я ему хочу сказать. Не то, чтобы убить его брата. Но я тоже не хочу идти с ними. И я не хочу видеть, как они причиняют боль Ивану.

Это невыносимо.

Взгляд Льва метнулся ко мне, жестокая улыбка дразнит уголки его губ.

— А, она проснулась. Наблюдает за всей этой мелкой драмой. Скажи мне, девочка, — рычит он, его холодный голубой взгляд встречается с моим. — Он стоил всех этих проблем? Стоил ли он того, чтобы выбросить свою жизнь? А это была хорошая жизнь, не так ли? Хорошая работа, красивая квартира. Друзья, которые заботились о тебе. Такая жизнь, о которой мечтают все женщины вроде тебя. Стоило ли это все, ради несколько ночей с моим братом-ублюдком?

Мне хочется выплюнуть ему что-нибудь в ответ, послать его к черту, и кричать, что каждый момент того стоил, и что я ничего не буду менять. Я хочу стереть эту гребаную ухмылку с его лица, чтобы дерзко защитить Ивана перед лицом этого гораздо более жестокого человека.

Но все, что я могла бы сказать, умирает на моих губах. Потому что, в конце концов, именно этот вопрос я задавала себе все это время. Стоило ли оно того? Стоило ли время, проведенное с Иваном, то, что он пробудил во мне, то, что я чувствовала с ним, стоило ли оно всего, что я потеряла?

Когда я уйду от него и начну жизнь с чистого листа, будет ли оно все еще ощущаться стоящим того, даже если сейчас так кажется?

— Я дам тебе последний шанс, — рычит Иван. — Отпусти ее. Отпусти ее сейчас, или…

— Пошел ты, брат. — Лев обрывает его, и на одну ужасающую долю секунды мне кажется, что я сейчас увижу, как Иван умрет у меня на глазах.

Но вместо этого он нажимает на курок.

Я кричу, звук поглощается выстрелом, когда голова Ники взрывается красным, его последние слова тоже теряются в эхе звука и звоне в ушах. Иван наклоняется вперед, нажимая на курок, отскакивая в сторону, когда Лев тоже стреляет.

Я с ужасом наблюдаю, как пуля попадает в мертвое тело Ники, труп движется так, что кажется совершенно неправильным, когда Иван бросается вперед, отталкиваясь одной ногой и зацепляя лодыжку Льва своей. Лев разворачивается, падая, снова стреляет в Ивана, но Иван откатывается, вскакивает на ноги и дважды стреляет в Льва.

Я не вижу, куда приземляются пули. Я не вижу, мертв ли Лев. Все, что я вижу, это Ивана, карабкающегося по окровавленной траве, выхватывающего нож из руки Ники и бегущего к моей стороне машины.

— Шарлотта. — Он выдыхает мое имя, распиливая ремень безопасности, пытаясь закончить то, что начал Ники. На этот раз я не сопротивляюсь. Не думаю, что смогу пошевелиться, даже если захочу, настолько я в шоке.

Я только что видела, как умер человек. Может быть, двое. Я видела, как Иван убил его — их. Я видела…

Я крепко закрываю глаза и чувствую руку Ивана на своей щеке.

— Мне жаль, — шепчет он, и я чувствую, как ремень безопасности поддается, его рука обнимает меня, когда он пытается смягчить мое падение на крышу машины. — Мне жаль, что тебе пришлось это увидеть. Я не знаю, насколько сильно ты ранена, Шарлотта, но сейчас… — Он смотрит вверх, поверх машины, словно ищет что-то. — Сейчас нам нужно бежать.

Я едва могу осознать то, что говорит Иван сквозь туман боли. Это превратилось из трясущего, раскаленного добела укола в какое-то тяжелое, густое ощущение, которое окутало меня, глубоко замораживая и давая мне ощущение, что я могу снова потерять сознание.

— Шарлотта.

То, как он шипит мое имя, прорывает оцепенение. Я слабо киваю, пытаясь собраться. Должно быть, я впадаю в шок. Должно быть, это то, что я чувствую.

— Ты можешь двигаться? — Спрашивает Иван напряженным от беспокойства голосом. — Могу ли я переместить тебя? Тебе нужна помощь?