Беспощадный дикарь

— Я тебе этого не скажу, — жестко выдавливаю я из себя.

Мэйзи мятежно поджимает губы, привлекая внимание к ним и резкий вздох покидает меня, когда новая потребность толкает чувства. Мне требуется больше усилий, чем я хочу признать, чтобы поднять взгляд, борясь с нелепым желанием накрыть ее рот своим.

Что, черт возьми, со мной не так? Я не буду ее целовать. Я должен трясти ее легкое тело и требовать, чтобы больше никогда не выкидывала подобных трюков.

— И что более важно, — продолжает она, как будто я не уклонился от ее вопроса, — почему за тобой так следили? Если бы не свернул в переулок, они собирались тебя ударить.

У меня нет ответов, которые она хочет получить, почти нет ответов, которые хочу получить для себя. А если бы и были, я не бы дал их. Но когда моя голова проясняется настолько, что больше мыслей проскальзывает сквозь гнев, одна вопиющая истина становится неотвратимой. Я был безрассуден в жизни, для меня никогда не имело значения, закончится ли эта охота моей смертью. Вот как далеко готов зайти, чтобы узнать правду для своей семьи.

Но это пренебрежение к жизни не распространяется на Мэйзи. При всей моей ненависти к ней и ее семье, мысль о смерти неприемлема.

Неправильность этой смерти пронзительным звоном отдается в голове, когда встречаю ее взгляд в машине.

Тот, кто следил за нами, связан с теми же больными людьми у власти, которые держат этот город в своих когтях. Они опасны и способны сделать так, чтобы убийство выглядело как несчастный случай. Им все равно, от кого избавляться. Если их алчности угрожает опасность, они пойдут на все, чтобы остаться на вершине.

Что бы ни чувствовал к ней, я не хочу ее смерти. Ненависть — это сильная, но страстная эмоция, такая же всепоглощающая, как и любовь. В каком-то смысле ненависть — это любовь, равная по силе, по тому, насколько глубоко она проникает.

Я любил Мэйзи до того, как возненавидел. Может быть, это чувство никогда полностью не уходило, а просто сместилось и превратилось в эту большую, более сложную эмоцию, которая управляет моим сердцем, когда смотрю на нее.

— Не знаю, — наконец говорю, как будто слышу свой голос вне тела, немного приходя в себя от мысли, что все еще влюблен в свою бывшую лучшую подругу. — Они определенно не искали дружеской беседы, если поймали нас.

Ее горло работает, когда она сглатывает, и страх смешивается с ярким возбуждением, озаряющим ореховые глаза. Что-то открывается в моей груди, трещина в крепости, которая позволяет увидеть ее прямо сейчас, отдельно от родителей.

На один слишком долгий, душераздирающий момент моя голова наполняется вспышками худших сценариев. Внедорожник сбивает мою машину с дороги, везет нас куда-то, чтобы задержать, или пропускает все это, чтобы всадить две пули в наши головы — все это заканчивается смертью Мэйзи в моем сознании.

Нет, разум восстает против этого и дрожь пробегает по моим рукам. Она, наверное, чувствует это. Мысль о том, что она сломлена и ушла из этого мира, неправильна, горло сжимается, и я моргаю от ошеломляющей волны отказа, обрушивающейся на голову.

Это никогда не начиналось как ситуация с нами, но теперь, когда у меня возникла мысль, она не уходит. Это чертовски неприятно, учитывая, сколько грязи искал на ее криворуких родителей. Но это всегда были я и она, и тогда, и сейчас.

К черту.

Что-то внутри щелкает, и я теряю контроль над собой. Я больше не могу сдерживаться, мной овладевает одна — единственная потребность — поцеловать ее, прижать к себе и стереть из моей головы образы того, что будет, если ее не станет.

Моя рука вцепилась в волосы, и мой рот накрыл ее рот. Мэйзи застывает на мгновение, затем издает тоненький звук, когда губы раздвигаются для меня. Грубый, ломаный звук скребет мое горло, когда погружаю свой язык в ее рот, требуя так, как всегда хотел, но не позволял.

Это была черта, которую я не собирался переступать, но теперь, когда целую ее, это не имеет значения. Я никогда не хочу останавливаться.

Мэйзи вырывается из объятий и кладет одну ладонь мне на щеку, пока поглощаю ее в разрушающем душу поцелуе, а другая зарывается в волосы. Сердце сильно бьется, когда я пытаюсь уложить ее обратно, туда, где ей было место, и она целует в ответ, прижимаясь, словно пытаясь забраться в мое тело — или, может быть, втянуть мою тьму в себя.

Мы целуемся до тех пор, пока у нас не перехватывает дыхание. Это удовольствие и боль, зубы и язык, и дикие звуки, которые мы оба издаем. Это сверх совершенства.

Единственное, что осознаю, это то, как меняется мой мир. Я так долго существовал, как будто все перевернуто вверх дном, но Мэйзи снова поставила все на свои места.

И это убивает, потому что я не могу этого допустить.

***

В конце концов, я не воспользовался информацией, полученной от повара Лэндри. Не мог рисковать, не мог доверять Мэйзи, что она не предупредит родителей и не останется дома с вечеринки мэра, чтобы поймать меня. Поцеловав, я оторвался и потребовал, чтобы она села в машину, и ошеломленная, она послушалась, коснувшись губами моих губ. Я молча отвез ее обратно в школу и оставил у машины брата, после чего выскочил оттуда, как будто шины были в огне.

Поцелуй мучил меня всю неделю.

Я избегал кампуса школы Сильвер-Лейк, бросил все силы на поиски, чередовал работу в гараже с избиением боксерской груши и наказывал свое тело большим, чем обычно, количеством повторений на скамье для жима лежа, пока не рухнул в постель.

Дни сменяют друг друга, но она все никак не выходит из головы. Единственное спасение в том, что тот, кто следил за мной, еще не нашел склад.

Сон не приносит облегчения, мои сны полны повторения поцелуя и еще многого, так многого, что я не могу получить. Старые сны, которые когда-то были всем, чего я хотел — поле полевых цветов, белая вуаль и ее сияющая улыбка. Прошлой ночью подсознание заманило меня в ванную с той вечеринки в прошлом месяце, только на этот раз она надела школьную форму без нижнего белья под юбкой, и я упал на колени, чтобы зарыться лицом между ее ног.

Этот мир слишком жесток, он лишил меня родителей и показывает именно то, чего мне всегда не хватало в Мэйзи.

Та самая чертова девчонка, которая была лучшей подругой и катализатором разрушения моего мира.

Ей не нужно было быть идеальной, но то, как она прижимается к моему телу и отвечает на каждое прикосновение, зовет меня в мою чертову душу. Я никогда не смотрел на другую девушку так, как меня тянет к ней. Это то, что не могу больше отрицать — я хочу ее. И точка.

Только благодаря социальным сетям я выяснил, что она даже не в Риджвью. Она в Париже на выходные, судя по фотографии, на которой она и рыжеволосая подруга стоят перед Эйфелевой башней. Ее подруга одета в струящееся белое платье и демонстрирует безымянный палец. Подпись гласит, что лучшая подруга связала себя узами брака в самом романтичном месте в мире. Я был настолько погружен в свои мысли, не в состоянии перестать думать, что даже не заметил, когда ей удалось уехать из города благодаря тому, что ее друзья тайком вывезли. Наверняка родителям понравился этот сюрприз, судя по загадочному комментарию, который Холден оставил на ее фотографии: — Наслаждайся весельем, пока оно длится.

После очередной жестокой тренировки, после которой онемел, я раздеваюсь до баскетбольных шорт и иду в душ. Пар окутывает, и вода бьет в голову, когда я прижимаюсь к стене.

Этот сдвиг в осознании заставил пошатнуться во всех планах. Вот уже десять лет я не хочу ничего другого, кроме как увидеть Лэндри раздетыми до костей, но теперь я колеблюсь. Не могу. Я не откажусь от этого. Но осознание того, как сильно я хочу Мэйзи, усложняет дело.

Я все еще зол на нее. Она все еще нарушила данное обещание. Повернулась спиной к нашей дружбе. Так долго это нарушенное обещание глубоко ранило меня.