Бесследно пропавшие… Психотерапевтическая работа с родственниками пропавших без вести
Шрифт:
«Чтобы достичь ясности, следует сначала понять, не относятся ли „исчезнувшие“ к тем людям, которые решили поменять одну жизнь на другую и, возможно, сменить идентичность, а также не являются ли они жертвами преступных деяний, желающими не быть найденными никогда»
Amnesty International дает четкое определение термина «насильственное исчезновение»:
«Речь идет о „насильственном исчезновении“, если человек задержан государственными органами, которые, однако, данный арест отрицают и скрывают информацию о судьбе и местопребывании задержанного. Пропавшим и их близким „насильственное исчезновение“ причиняет большие страдания»
Термин
Все население подвергается террору со стороны властей, поэтому насильственное исчезновение может угрожать любому человеку. Лео Лёвенталь, говоря о народе Германии во времена национал-социализма, описывает этот феномен:
«В условиях террора каждый отдельный человек никогда не бывает одинок и тем не менее он одинок всегда. Он „застывает“ и впадает в состояние оцепенения не только в отношениях с другими, но и в отношениях с самим собой. Страх парализует спонтанные эмоциональные и когнитивные реакции. Сам мыслительный акт теряет смысл – он опасен для жизни. Становится глупым не быть глупым, и, как следствие, всеобщее оглупление охватывает население. Люди впадают в состояние ступора, своего рода моральную кому»
Диана Кордон и др. анализируют ситуацию, в которой жили люди при диктатуре в Аргентине, когда власть особенно сильно терроризировала население насильственными исчезновениями противников режима:
«Никто не мог избежать этого, ситуация касалась нас всех. Ни один социальный класс или частное лицо не могли оставаться в безопасности в стране, где 30 000 человек были вырваны из повседневной жизни и ход их судьбы прерывался беззаконными похищениями… За каждым пропавшим человеком стоял целый ряд „исчезновений“: исчезновение свободы мысли, действий, слова, творчества, желаний. В этом было отказано всем, кто жил в это время. Социальный организм был глубоко ранен в прямом и переносном смысле»
У тех, кто исчез, нет возможности апеллировать к правовой системе и человеческим ценностям. Для общества они больше не существуют, их больше нет – ни живых, ни мертвых. Те, кто виновны в исчезновении, отрицают свою вину и почти во всех случаях обладают достаточной властью, чтобы не опасаться контроля и проверок. Другой обычный сценарий состоит в том, что политическая ситуация настолько запутана, что никакая реконструкция событий по прошествии времени не представляется возможной. Насильственное исчезновение – это акт, не подчиняющийся никаким законам и потому отвечающий целям укрепления власти:
«Для тех, кто осуществляет исчезновения, или тех, кто выступает при этом молчаливыми сообщниками, эти методы чрезвычайно „эффективны“ и „удобны“: нет ни свидетельств, ни доказательств, а это гарантирует защиту от международного осуждения и от внутреннего протеста»
«Насильственное исчезновение – часто тщательно спланированное, хорошо подготовленное нападение, в котором участвует целая группа полицейских или солдат. Власти, которые применяют эту форму так называемых „мер безопасности“, нарушают свои собственные нормы и законы. Хотя это такое преступление, когда крайне сложно либо вообще невозможно установить виновных. Нет состава преступления, чтобы подать в суд, нет свидетелей, которые могли бы поддержать обвинение»
Люди «просто пропали». Нет суда и поэтому нет обвинителей. Родственники остаются в полном неведении о происходящем, но во всех странах, в которых происходят насильственные исчезновения, они ожидают самого худшего.
«Насильственное исчезновение нарушает ряд основных прав человека, в том числе: право на свободу и личную неприкосновенность, право на признание правосубъективности, право на юридическую защиту, а также право не подвергаться пыткам. Кроме того, насильственное исчезновение представляет собой серьезную угрозу для права на жизнь»
В своих надеждах и страхах родственники разрываются между желанием того, чтобы отец, брат или сын умер легкой смертью, и того, чтобы он был жив, хотя это почти наверняка означает тюрьму и пытки.
Латиноамериканская федерация ассоциаций родственников пропавших без вести FEDEFAM исходит из того, что с 60-х годов прошлого века в Латинской Америке пропало порядка 90 000 человек. Только в Аргентине во время диктатуры исчезло около 30 000, из которых всего 1500 человек возвратились домой, т. е. 19 из 20 (или 95 % – около 28 500 человек) исчезли навсегда (Кордон и др., 1998; Тэйлор, 1997). Большинство выживших на протяжении многих лет находились в заключении в тайных тюрьмах и лагерях.
Даже в XXI в. (2010) Amnesty International публикует данные о насильственных исчезновениях в 84 странах по всему миру: за последние десятилетия задокументировано более 2 млн случаев.
Насильственные исчезновения терроризируют целые народы – неизвестность и невозможность выступить против нарушения прав человека сказываются на всем обществе. Угроза адресована каждому: «Берегитесь! Кто не подчинится, может стать следующей жертвой – никакой закон не защитит вас от исчезновения. И если вас схватили, то вы лишаетесь всякой защиты и вас никогда не найдут, какие бы расследования ни предпринимались». Где бы это ни случилось, жертва, находясь в лапах своих тюремщиков, абсолютно бессильна и беспомощна.
Родственники, ищущие своих пропавших без вести близких, часто получают информацию, что их близких не видели, не арестовывали и что те вообще не вступали в какой-либо контакт с военными. Расплывчатость или полная неизвестность – все, что остается от пропавших без вести. Иногда дезинформация сопровождается еще и унижением родственников. В Гватемале, например, женщинам, спрашивавшим о своих пропавших мужьях, с издевкой отвечали, что те сбежали с «женщинами посимпатичней» (Towell, 1994).
Один случай в Шри-Ланке показал, насколько опасным может стать поиск пропавших без вести. Когда мать и брат восемнадцатилетней Кришанти Кумарасами 7 сентября 1996 г. спросили у военных о местопребывании девушки, те убили обоих вместе с двумя сопровождавшими. Только благодаря случайности, это преступление было предано огласке и привлекло большое внимание – хотя и слишком поздно для четверых убитых, чьи тела через 45 дней были найдены в яме (Society for threatened peoples 1996; Thangavelu, 1996).
Благодаря давлению международных и национальных организаций по правам человека, было проведено расследование, и виновные солдаты предстали перед судом. В ходе процесса стало ясно, что исчезновение и убийство Кришанти и ее семьи были лишь верхушкой айсберга. Один из обвиняемых заявил в свою защиту, будто он не убивал, а только, следуя приказу, закапывал трупы.
«Мы только закапывали трупы. Мы можем показать, где зарыты 300 или 400 трупов»
Майкл Ондатже, освещающий тему насильственных исчезновений на Шри-Ланке, пишет в своем романе «Призрак Анил»:
«У нации, исполненной страха, выражение скорби на людях подавлялась состоянием неопределенности. Если отец протестовал против смерти своего сына, то это грозило убийством еще кого-нибудь из членов семьи. Если исчезал кто-то, кого ты знал, то шанс, что он еще жив, оставался, пока ты помалкивал. Это был охвативший всю страну глубокий психоз: смерти, потери не заканчивались, они становились неминуемыми… От права и закона не осталось ничего, кроме веры в будущую месть властям предержащим»
Почти во всех регионах мира есть люди, ищущие своих исчезнувших близких – будь то из-за прошлой политической ситуации, как например, в латиноамериканских странах или Шри-Ланке, или в связи с актуальными политическими конфликтами. В Латинской Америке с 1970-х годов организованные группы родственников борются за своих пропавших без вести супругов, сыновей, дочерей и внуков.
Арибаль Бланко Арая, чей муж в 1981 г. исчез в Гондурасе, говорит:
«По всей Латинской Америке есть множество случаев, похожих на мой… там горе матерей, надежда вдов и печаль детей… но мы не сдадимся, потому что верим в право на жизнь, в уважение прав человека, в справедливость и мир»