Бессмертный пони. Заметки участкового терапевта
Шрифт:
Быть или не быть? Немым или говорящим?
Мастодонт
Александра Гавриловна Егорова, несомненно, была замечательным человеком.
Разве может быть недостойной заслуженный врач региона, жена депутата, образцовая мать замечательных детей (не завидую, к слову, детям её подруг), заботливая бабушка? Да и просто эффектная женщина, что всегда при параде и на каблучках?
Конечно, нет.
В две тысячи мохнатых Александра Гавриловна работала главным врачом. Но, увы – дурная оптимизация
Скорее всего, это уязвляло Александру Гавриловну; ибо – говорю совершенно искренне – человеком она была умным и заслуженным. Но чувства собственного достоинства она не теряла. Публичное унижение не мешало ей гордо носить себя по коридорам, вколачивая мимопроходящих в пол тяжёлым взглядом чёрных глаз.
Поступь её была так же тяжела, как и взор.
Стоять Александра Гавриловна умела не только за себя, но и за своё отделение. Как львица с солнечной кудрявой гривой. Оттого терапевты её уважали и почти боготворили.
Своих она защищала, как мать детишек.
Своим прощались не только мелкие косячки, но и большие ляпы.
За своих Александра Гавриловна могла порвать и уничтожить любого: от рядового проверяющего ФОМСа, до министра здравоохранения.
Только мы с Татьяной Арсеньевной оказались для неё чужими.
Сначала в немилость попала только Татьяна Арсеньевна: мне же при личных встречах внушалось, какая плохая и ленивая у меня медсестра. Когда я устала это выслушивать и начала заступаться за свою правую руку – а защищать своих я умею ещё эпичнее, чем Александра Гавриловна – начало прилетать и мне.
Прилетало, надо сказать, знатно. То фигнёй заниматься заставят, то "Войну и мир" от руки переписывать. То проверку на участок спустят: да такую, что и за месяц не подготовиться!
– У-у-у, – раздосадовано выкрикнула Татьяна Арсеньевна, когда Александра Гавриловна в очередной раз заставила её черпать воду решетом. – Мастодонт!
Так и закрепилось за Александрой Егоровной сиё меткое энциклопедическое прозвище.
Унижать Александра Гавриловна умела даже лучше, чем носить каблуки.
Как-то раз Мастодонт позвонила средь вплотную загруженного приёма и суровым голосом велела побросать всё нафиг и топать в её кабинет.
– Это что такое? – она ткнула в мою замученную морду бумажкой.
– Санаторно-курортная карта, – промямлила я.
– Я знаю, – она указала безупречным маникюром на помарку. – Это!
– Исправление. Подумаешь. Мы же не на уроке чистописания.
– Перепишите немедленно!
– Так зачем? Это ведь не паспорт. Не официальный документ. Примут ведь.
– Я сказала: перепишите. – Александра Гавриловна походила на электрочайник, который вот-вот закипит. – Если пришлют дефектную карту, виноватой из-за Вас останусь я.
– Если настаиваете, могу написать "Исправленному верить"…
– Без самодеятельности, пожалуйста!
– Но когда,
когда мне этим заниматься?! Пациентов разогнать?!– Ничего не знаю. Ошибка Ваша. Будьте ответственны за то, что делаете.
В эпоху Мастодонта – если, конечно, приём не приходился на первую смену – я просыпалась чётко по часам.
В 7.50.
Каждый день.
Даже в отпуске.
Как сапёра, подорвавшегося на мине, меня выкидывало даже из самого крепкого и сладкого сна и неумолимо забрасывало в жёсткую паническую атаку. Трясясь от неприятного предвкушения, я начинала ждать звонка. И дожидалась ведь!
Звонила Мастодонт ровно в 8.00. Ежедневно. Всегда на домашний номер.
Всегда с претензиями.
– Мария Александровна, доброе утро. Я посмотрела Вашу перепись, отчего у Вас прививки там не проставлены?
– Так они в прививочных картах.
– А должны быть и там, и там. Приезжайте немедленно и проставляйте!
– У меня приём в третью смену!
– Я сказала: приезжайте и проставляйте. Или звоните медсестре: пусть поднимает задницу и едет. Свою работу нужно выполнять безупречно!
Или:
– Мария Александровна, почему у Вас не заполнены тридцатые формы в паспорте участка?
– Они заполнены!
– За прошлый месяц. Нужно за этот. Приезжайте немедленно и оформляйте всё как надо. Или медсестре своей ленивой звоните.
Или:
– Мария Александровна, почему я не могу найти карточку Вашей пациентки Кузькиной?
– Потому что она у неё на руках!
– Поезжайте к ней немедленно, забирайте карточку и везите мне! Или медсестру посылайте!
Несмотря на выпады, не укладывающиеся в рамки здравого смысла и коллегиального отношения, Александра Гавриловна запросто могла вызвать меня к себе и… от души похвалить мои книги или блог!
– Вы так славно природу описываете! Как будто бы сама там побывала! Вы – талант, настоящий талант!
Или, пробегая мимо по коридору, заметить:
– У Вас руки не мёрзнут в таких тонких перчатках? Заболеете ведь! Вы мне нужны здоровой!
Или, глядя на мои рваные джинсы, мантию, берцы с цепями и майку с черепами, в которых я шла на участок пугать пациентов, многозначительно заявить:
– Однако…
Ещё она каждый год поздравляла меня с Днём Рождения. Да едва ли не раньше всех. Да такими красивыми литературными эпитетами, что каждый раз со слезами на глазах думалось: замечательный же человек Александра Гавриловна!
Но самодурством заниматься-таки приходилось. Когда все долбили диспансеризацию, чтоб выполнить план, мы с Татьяной Арсеньевной заполняли тридцатые формы.
Да ещё потом отдавали их ей на проверку.
Да выслушивали, что всё не так.
Да переделывали…
Надо ли говорить, что план мы хронически не выполняли?
С диспансеризацией при Александре Гавриловне была та ещё запара. Родись она на полвека пораньше – могла бы служить в Верховном Комитете Цензуры. И непременно дослужилась бы там до заслуженного работника.