Бессонница

Кэролайн или расхохоталась бы, или разозлилась, услышав такую опереточную фразу. Лоис же, принадлежавшая к совершенно другой школе женского мышления, лишь кивнула с благодарностью за то, что ее избавили от необходимости принимать решение. — Хорошо. — Она взяла его за подбородок и потянула его вниз, чтобы заглянуть прямо ему в глаза. — Ты знаешь, что делаешь, Ральф?

— Нет. Во всяком случае, пока нет.

— Хорошо. Пока ты хоть это признаешь. — Она положила ладонь ему на плечо и нежно поцеловала в уголок рта. Ральф ощутил радостный и благодарный прилив тепла к своей мошонке. — Я поеду в Ладлоу и выиграю пять долларов в покер у этих глупых женщин, которые вечно стараются поскорее набить брюхо. А вечером мы обсудим, что нам делать дальше. Идет?

— Да.

Ее легкая улыбка — больше в глазах, чем на губах, давала понять, что они, может быть, не просто поговорят а займутся кое-чем еще, если Ральф отважится… А в этот момент он ощущал в себе настоящую отвагу. И даже суровый взгляд мистера Чэсса с его места на телевизоре не мог помешать этому чувству.

Глава 14

1

Было без четверти четыре, когда Ральф перешел через улицу и одолел короткое расстояние до собственного дома. На него снова наваливалась усталость; он чувствовал себя так, словно он не ложился спать столетия три, не меньше. И в то же время он чувствовал себя лучше, чем за все время после смерти Кэролайн. Более собранным. Более самим собой.

Или, может быть, ты просто хочешь верить в это? В то, что человек не может ощущать себя таким несчастным без какой-то положительной компенсации? Замечательная мысль, Ральф, только не очень реалистичная.

Хорошо, подумал он, так, может, я просто немного смущен сейчас.

Он и в самом деле был смущен. Равно как и напуган, оживлен, сбит с толку и немножко возбужден сексуально. Однако одна мысль ясно разливалась в этой смеси эмоций — одна вещь, которую он должен сделать прежде всего: он должен помириться с Биллом. Если потребуется извиниться, он сумеет сделать это. Быть может, ему даже следует извиниться. В конце концов, не Билл пришел к нему и сказал: «Эй, старина, ты ужасно выглядишь, расскажи-ка мне обо всем». Нет, это он обратился к Биллу. Он решился на это с плохим предчувствием, это правда, но это не отменяет факта…

О Господи, Ральф, что же мне с тобой делать? Это был удивленный голос Кэролайн, говорящий с ним так явственно, как в первые недели после ее смерти, когда он пытался справиться с самым страшным своим горем, мысленно обсуждая с ней каждую мелочь… Порой даже вслух, если ему случалось остаться одному в квартире. Это Билл вышел из себя, а не ты, родной. Я вижу, ты и теперь стараешься грызть себя по малейшему поводу точно так же, как и раньше, когда я была жива. Наверное, какие-то вещи никогда не меняются.

Ральф слабо улыбнулся. Ага, верно, может быть, какие-то вещи и впрямь никогда не меняются, и, возможно, в ссоре и впрямь было больше вины Билла, чем его собственной. Но вопрос состоял в том, хочет он или не хочет лишиться общения с Биллом из-за тупой ссоры и ослиного упрямства, разбираясь в том, кто был прав, а кто виноват. Ральф полагал, что нет, и если это стоит извинения, которого Билл на самом деле не заслужил, то что тут такого ужасного? Насколько ему известно, ни у кого язык не отсохнет от двух коротеньких слов: «Прости меня». Кэролайн у него в мозгу отреагировала на эту мысль с бессловесным сомнением.

«Ничего, — сказал он ей, идя вверх по дорожке к дому. — Я делаю это для себя, а не для него. Или для тебя, если уж на то пошло».

Он поразился и восхитился тем, каким виноватым заставила почувствовать его эта последняя мысль — почти как если бы он совершил святотатство. Но от этого мысль не стала менее истинной.

Он стал рыться в своем кармане, ища ключ, но увидел, что к двери пришпилена записка. Ральф поискал очки, пока не вспомнил, что оставил их наверху, на кухонном столе. Он отодвинулся и сощурился, чтобы разобрать каракули Билла:

Дорогие Ральф, Лоис, Фэй и все остальные!

Я, наверное, проведу большую часть дня в Домашнем Центре Дерри. Позвонила племянница Боба Полхерста и сказала мне, что на сей раз скорее всего по-настоящему: бедняга почти перестал бороться. Палата 313 в блоке интенсивной терапии Домашнего центра Дерри, и там, пожалуй, я меньше всего хотел бы находиться в чудесный октябрьский день, но, полагаю, мне лучше пробыть здесь до конца.

Ральф, прости, что я так обошелся с тобой сегодня утром. Ты пришел ко мне за помощью, а я вместо этого едва не разодрал тебе когтями лицо. Единственное, что я могу сказать в свое извинение, — вся эта история с Бобом совершенно расшатала мне нервы. Мир? Думаю, я задолжал тебе ужин… если ты, конечно, еще готов есть за одним столом с таким засранцем, как я.

Фэй, пожалуйста-пожалуйста-ПОЖАЛУЙСТА, прекрати доставать меня своим шахматным турниром, я обещал тебе, что буду играть, а свои обещания я выполняю.

Прощай, жестокий мир.

Билл.

Ральф выпрямился с чувством облегчения и благодарности. Если бы только все остальное, что происходило с ним за последнее время, могло уладиться так просто, как уладилась ссора с Макговерном!

Он поднялся наверх, встряхнул чайник и стал наполнять его водой, когда зазвонил телефон. Это был Джон Лейдекер.

— Послушайте, я так рад, что наконец застал вас, — сказал он. — А то я уже начал немного волноваться, старина.

— Почему? — спросил Ральф. — Что случилось?

— Может быть, ничего, а может, и кое-что. Чарли Пикеринг в конечном счете все-таки вышел под залог.

— Вы говорили мне, что этого не произойдет.

— Так я ошибся, идет? — произнес Лейдекер с явным раздражением. — И это не единственное, в чем я ошибался. Я говорил вам, что судья скорее всего назначит залог в пределах сорока тысяч долларов, но я не знал, что Пикеринг нарвется на судью Стедмана, известного своим высказыванием, что он даже не верит в невменяемость. Стедман назначил залог в восемьдесят штук. Адвокат Пикеринга ревел, как теленок в лунную ночь, но ничего не помогло.

Ральф опустил взгляд и увидел, что по-прежнему держит в одной руке чайник. Он поставил его на стол и спросил:

— И тем не менее он вышел под залог?

— Ага. Помните, как я говорил вам, что Эд вышвырнет его, как фруктовый ножик со сломанным лезвием?

— Да.

— Считайте это еще одной просечкой Джона Лейдекера. Сегодня утром в одиннадцать часов Эд явился в офис судебного пристава с чемоданом, набитым деньгами.

— Восемь тысяч долларов? — переспросил Ральф.

— Я сказал с чемоданом, а не с конвертом, — ответил Лейдекер. — Не восемь, а восемьдесят. Суд до сих пор гудит как улей. Черт, они там будут гудеть, пока не настанет время украшать рождественские елки.

Ральф попытался представить себе Эда Дипно в одном из его старых мешковатых свитеров и поношенных вельветовых штанах — наряд ученого-сумасшедшего, как называла их Кэролайн, — вытаскивающим перевязанные пачки двадцаток и пятидесятидолларовых купюр из своего чемодана, и не смог представить.