Бессонница

Дениза Полхерст: Смерть жутко тупа. Акушерку, которая так медленно перерезала бы пуповину у младенца…

Это было так, словно кто-то вдруг включил яркий фонарь в его голове, и Ральф испустил громкий крик прямо в солнечное небо осеннего полдня. И даже «Дельта-727», заходящая на посадку над шоссе 3, не смогла полностью заглушить этот крик.

6

Остаток дня он провел, сидя на крыльце дома, который делил с Макговерном, и с нетерпением ожидая возвращения Лоис с ее карточных посиделок. Он мог бы еще раз попытаться застать Макговерна в больнице, но не стал звонить. Необходимость разговора с Макговерном отпала. Ральф еще не понимал всего, но полагал, что понимает теперь гораздо больше, и, если неожиданная вспышка внутреннего видения на пикниковой площадке имела хоть какое-то значение, рассказывать Макговерну о том, что случилось с его панамой, было совершенно бессмысленно, даже если Билл поверит ему.

Я должен заполучить обратно эту шляпу, подумал Ральф. И еще я должен вернуть сережки Лоис.

Стоял великолепный ранний вечер. С одной стороны, ничего не происходило. С другой стороны, происходило все. Мир аур возникал и исчезал вокруг него, как ровно набегающие облака с западной стороны. Ральф сидел и с увлечением наблюдал, прерываясь лишь затем, чтобы немного перекусить и сходить в ванную. Он видел старую миссис Бенниган, стоящую на своем крыльце в ярко-красном плаще, с суковатой палкой в руке, разглядывающую свои осенние цветы. Он видел окружавшую ее ауру — чистого и здорового розового цвета только что выкупанного младенца — и надеялся, что у миссис Б. не так уж много родственников, ожидающих ее смерти. Он видел молодого человека не старше двадцати, движущегося прыгающей походкой к «Красному яблоку». В своих вылинявших джинсах и шерстяной безрукавке он выглядел воплощением здоровья, но Ральф видел «смертельный мешок», окружавший его как масляная пленка, и «воздушный шарик», поднимавшийся от его макушки, который был похож на сгнившую штору в доме с привидениями.

Он не замечал никаких лысых врачей, но вскоре после половины шестого пораженно уставился на луч лилового света, вырвавшийся из-под крышки канализационного люка посреди Харрис-авеню; луч поднимался в небо, как спецэффект в эпической ленте Сесиля Б. Де Милля по Библии, минуты три, а потом просто исчез. Еще он видел огромную птицу, похожую на доисторического ястреба, парящую между дымовыми трубами старого здания маслобойни на углу Говард-стрит, и чередующиеся голубые и красные тепловые лучи, лениво вращающиеся над Страуфорд-парком длинными лентами.

Когда в без четверти шесть закончилась футбольная тренировка в школе Фэйрмаунт, около дюжины ребятишек роем высыпали на автостоянку возле «Красного яблока», где они накупят тонны леденцов и кипы вкладышей с профессиональными футболистами, отличившимися в нынешнем сезоне, предположил Ральф. Двое из них остановились и заспорили о чем-то, и их ауры — одна зеленая, а другая как вибрирующая тень перезрелого апельсина — сгустились и начали мерцать вьющимися вверх спиралями красных нитей.

Осторожнее! — мысленно крикнул Ральф мальчику, находившемуся внутри оранжевого светового «конверта», как раз за мгновение до того, как Зеленый мальчик кинул на землю свои учебники и врезал Оранжевому в челюсть. Они сцепились и пустились в неуклюжую злую пляску, а потом брякнулись на тротуар. Вокруг них образовался маленький кружок радостно вопящих ребятишек. Пурпурно-красный купол наподобие грозовой тучи начал сгущаться вокруг и над дракой. Ральфу эта медленно вращающаяся против часовой стрелки форма показалась одновременно и жуткой, и красивой, и он прикинул, на что была бы похожа аура над полномасштабным сражением. В итоге он решил, что на самом деле не хотел бы знать ответа на этот вопрос. Как раз когда Оранжевый оседлал Зеленого и начал колотить его всерьез, из магазина вышла Сью и заорала, чтобы они, черт подери, прекратили драку на стоянке перед магазином.

Оранжевый мальчик нехотя слез с соперника. Вояки поднялись на ноги, грозно глядя друг на друга. Зеленый мальчик, стараясь казаться беспечным, повернулся и вошел в магазин. Лишь один быстрый взгляд через плечо, брошенный, чтобы удостовериться, что его соперник не преследует его, испортил эффект.

Одна часть зрителей последовала за Зеленым мальчиком, чтобы отовариться после тренировки, а другая столпилась вокруг Оранжевого с поздравлениями. Невидимая простым смертным злобная пурпурно-красная поганка над ними разваливалась, как облако под сильным ветром. Куски отрывались от нее и исчезали.

Улица — карнавал энергии, подумал Ральф. Зарядом, выброшенным этими двумя мальчишками за девяносто секунд, что они дрались, похоже, можно было бы освещать Дерри целую неделю, а если собрать энергию, выработанную зрителями — энергию этого грибовидного облака, — наверное, можно было бы освещать весь штат Мэн целый месяц. Можешь представить себе, каково было бы побывать в мире аур на Таймс-сквер за две минуты до полуночи в канун Нового года [58] ?

58

На площади Таймс-сквер в Нью-Йорке в новогоднюю ночь проходит грандиозные молодежные гулянья.

Он не мог и не хотел. Он подозревал, что видел только что краешек силы, такой громадной и мощной, что в сравнении с ней все ядерное оружие, созданное с 1945 года, показалось бы не сильнее выстрела из детского капсульного пистолетика в пустую жестянку из-под персиков. Сила, быть может, достаточная для того, чтобы уничтожить Вселенную или… создать новую.

7

Ральф поднялся наверх, выложил бобы из консервной банки в одну кастрюлю, бросил несколько сосисок в другую и стал нетерпеливо расхаживать по квартире, щелкая пальцами и то и дело приглаживая волосы в ожидании простенького холостяцкого ужина. Глубочайшая, продирающая до костей усталость, которая невидимыми гирями висела на нем с середины лета, совершенно прошла — по крайней мере на данный момент; он чувствовал себя переполненным бешеной древней энергией, буквально набитым ею. Он полагал, именно поэтому многие любят бензедрин и кокаин, только у него было подозрение, что эта энергия гораздо лучше и что когда она покинет его, то не оставит ограбленным и истощенным, с пагубной иссушающей привычкой к ней.

Ральф Робертс, не подозревающий, что волосы, которые приглаживали его пальцы, стали гуще и что черные нити замелькали в них впервые за последние пять лет, приплясывая, бродил по квартире на цыпочках, сначала мурлыча себе под нос, а потом напевая во весь голос старую мелодию рок-н-ролла начала шестидесятых: «Эй, красотка, ты не можешь присесть… ты должна прыг-скок на вершок и через порог всю-ю дорогу…»

Бобы булькали в одной кастрюле, сосиски кипели в другой — только Ральфу казалось, будто они почти пляшут там под старую мелодию «Довеллс». Все еще распевая во всю мощь своих легких («Когда слышишь хиппаря на ударных, ты не можешь сидеть спокойно»), Ральф нарезал сосиски в бобы, влил полпинты кетчупа, добавил немного соуса чили, энергично перемешал все и направился к двери с ужином — в той же кастрюле — в одной руке. Он проворно сбежал с лестницы, как пацан, опаздывающий в самый первый день в школу. Выудил старый мешковатый кардиган — Макговерна, но какая, к черту, разница — из кладовки в нижнем холле и снова вышел на крыльцо.

Ауры исчезли, но Ральф не расстроился: сейчас его больше интересовал запах пищи. Он не мог припомнить, когда в последний раз был так голоден. Он уселся на верхней ступеньке, раздвинув костлявые колени, и начал есть. Сразу же он обжег губы и язык, но тем не менее стал есть еще быстрее.

Опорожнив половину кастрюли с бобами и сосисками, Ральф сделал паузу. Зверь в его желудке не уснул — пока, — но немного успокоился. Ральф непроизвольно рыгнул и взглянул на Харрис-авеню с таким чувством удовлетворения, какого не испытывал уже много лет. В данных обстоятельствах это казалось совершенно неоправданным, но тем не менее было именно так. Когда он в последний раз так хорошо себя чувствовал? Может быть, в то утро, когда мальчишкой проснулся в том сарае, где-то между Дерри, штат Мэн, и Поукипси, штат Нью-Йорк, восхищенный перекрещивающимися лучами света — казалось, их были тысячи, — пронизывающими теплое, сладко пахнущее убежище, в котором он только что спал.

А может быть, никогда.

Он засек миссис Перрайн, шедшую вверх по улице, вероятно, возвращавшуюся из надежного местечка — столовой и одновременно ночлежки для бездомных возле Канала. Ральф вновь изумился ее странной скользящей походке, получавшейся благодаря тросточке и, кажется, отсутствию малейшего раскачивания бедер из стороны в сторону. Ее волосы, все еще скорее черные, чем седые, сейчас придерживались — вернее, стягивались — сеткой, которую она надевала, работая на раздаче. Толстые чулки цвета ватного тампона поднимались от белых, без единого пятнышка, туфель медсестры… Впрочем, видел Ральф лишь небольшую часть ее ног: в этот вечер на миссис Перрайн было мужское шерстяное пальто, полы которого спускались почти до щиколоток. Казалось, она двигалась лишь за счет верхней части ног — признак какой-то хронической болезни спины, как предположил Ральф, — и этот способ передвижения в сочетании с пальто придавал приближавшейся Эстер Перрайн какой-то сюрреалистический вид. Она была похожа на черного шахматного ферзя — фигуру, движущуюся самостоятельно или продвигаемую чьей-то невидимой рукой.

Когда она приблизилась к тому месту, где сидел Ральф — все еще в рваной рубахе, и к тому же он ел свой ужин прямо из кастрюли, — ауры снова стали возвращаться в этот мир. Уже зажглись уличные фонари, и Ральф теперь видел изящные бледно-лиловые дуги над каждым из них. Еще он видел красные дымки, зависшие над некоторыми крышами домов, желтые дымки — над другими, и бледно-вишневые — над третьими. На востоке, где теперь сгущалась ночь, горизонт был испещрен тусклыми зелеными крапинками.

Когда миссис Перрайн подошла ближе, ему стала видна возникшая вокруг нее аура — ровного серого цвета, напомнившего ему форму морских пехотинцев в Вест-Пойнте. Несколько темных пятен, похожих на призрачные пуговицы, дрожали над ее грудью (Ральф мог лишь догадываться, что где-то под пальто у нее была спрятана грудь). Он не был уверен, но подумал, что эти пятна могут быть признаками какой-то надвигающейся болезни.