Без суда и следствия

— Вы можете написать, что экспертизы не было? — спросила я, не узнав собственного голоса.

— Что именно? — насторожился он.

— О его болезни. О том, что нельзя было проводить экспертизу. Больше ничего.

Он согласился не сразу, думал несколько минут, потом сказал:

— Знаете, я скоро умру. Так что терять мне нечего. Я ведь врач и все о себе знаю.

Он попросил достать из тумбочки листок бумаги и ручку и дрожащей рукой написал несколько строк.

Я вышла из палаты — все кружилось вокруг. Не могла идти. Села на лестнице.

— Вам плохо? — спросил кто-то, проходя мимо.

— Нет, ничего, пройдет, — ответила я.

Я шла домой не разбирая дороги. А через несколько дней я прочитала в газетах о смерти профессора Могилевского из-за продолжительной тяжелой болезни. 

Глава 4

А по ночам меня мучили кошмары. Они начинались с потоков крови, заливающих комнату. Кровь капала с потолка и сочилась из стен. Потом я видела силуэт повешенного (страшный призрак) на фоне темного окна, он медленно поднимал лицо, и я узнавала Андрея. Он начинал смеяться (с выпученными глазами, белой пеной у рта), и тогда в бешеной круговерти мимо проносились чужие лица: Роберт, профессор Могилевский, Ивицын, Кремер, Юля — множество лиц, большинство которых я не успевала разглядеть. Это было так чудовищно и страшно! Я боялась не призрака, а этих лиц. И сред» них — одно темное, словно закрытое маской, лицо убийцы. И тогда я начинала кричать и просыпалась в липком холодном поту от собственного крика. Этот сон повторялся каждую ночь. Вскоре я стала засыпать только при включенном электричестве…

Кошмары заканчивались слезами… Паутина, замкнутый круг. Высокопоставленный враг, оплативший смерть Андрея. Убийца. Только тот, кто был виновен сам! Как же мне не пришло в голову раньше! Подставить Андрея вместо себя. В первом случае Андрей, словно по заказу, потерял блокнот с записью о встрече с Димой. Кто мог быть этот человек, у меня не было версий. Могилевский сказал, что связь с ним держал Ивицын. Что ж, я решила начать с него.

Еще месяц назад я была почти своей в мрачном здании милиции. Дежурные знали меня в лицо. Теперь я надеялась вернуться только в последний раз. Было множество вариантов, но я отбрасывала их один за другим, потому что все имели какие-то недостатки. Наконец я остановилась на самом последнем. Конечно, в нем был риск, но он был удобным и простым. Следовало только заставить Ивицына связаться со своим боссом.

Ивицын был на месте. Я заранее все рассчитала. При виде меня он разозлился:

— Что вам еще нужно?!

— Просто поговорить. Зачем так нервничать?

— Мне не о чем с вами разговаривать. Я занят!

— Это неправда. Вы ничего не делали до моего прихода. Впрочем, нет, стреляли сигареты за соседним столом.

— Убирайтесь отсюда вон! Вон! Кто вас вообще сюда пустил? Нахалка!

— Я пришла с вами поговорить — и сделаю это, можете хоть повеситься!

— Я вызову охрану!

— Давайте! И охрана услышит то, что я собираюсь вам сказать! Думаю, им это очень понравится!

— Мне плевать, что вы думаете! У меня нет времени! Я занят! Подождите час, может, я и освобожусь. Вам понятно? Ждите в коридоре и не воображайте о себе больше, чем вы есть!

Я усмехнулась, пододвинула стул поближе к столу, уселась, как в дешевом боевике (честное слово, я сама себе была противна!), и заявила:

— Ивицын, бросьте ломать комедию! Я хочу, чтобы вы позвонили своему боссу. Тому самому, который вам так хорошо платит. И сделайте это немедленно. Не нужно делать большие глаза. Я знаю все, знаю прекрасно, может быть, даже лучше вас, то, что вы никогда не узнаете. Я знаю его имя и знаю, сколько вы получили. Вы действительно отработали эти деньги на совесть. Каюнова почти уже нет. Это на вашей совести, которая так мало стоит. Поэтому все, что от вас потребуется, не сопливая истерика с огромными глазами, а только один телефонный звонок.

— Вы сошли с ума? Что вы несете? — ледяным, абсолютно равнодушным тоном сказал Ивицын.

— Нет. Представьте себе, я в полном рассудке. Я просто очень хочу встретиться с вашим боссом. Можно сказать, горю диким желанием. Кстати, если вы не станете ему звонить, это будет очень печально и для вас, и для него, потому что вся информация, которой я располагаю, находится за пределами города. Конкретно — в Москве. Вам понятно? Вся информация! Факты и вещественные доказательства!

— Вы забываете, с кем говорите. Знаю, что в вашем характере подобные игры с огнем. Но на этот раз вы зашли слишком далеко.

— Неужели?

— Дальше, чем вы даже способны себе вообразить. И мне вас искренне жаль.

— Вы сошли с ума? Что вы несете? — Я делала вид, что откровенно издеваюсь над ним.

Ивицын усмехнулся, очевидно, понял мой тонкий юмор.

— Представьте себе, я в полном рассудке. Я просто очень хочу встретиться с вами еще раз.

— Что-о-о?!

— Я вас арестую. Прямо здесь и сейчас. Арестую за оскорбление должностного лица при исполнении служебных обязанностей.

— Как это — арестуете? Вы? Ивицын, да у вас же вообще нет никаких законов! Как же вы сможете меня арестовать?

Тут он засмеялся. С моей точки зрения, это было совсем не той реакцией, которую я могла от него ожидать. Смех его был низким, резанул меня острее, чем бритвой по горлу, и я испугалась. Этот смех заставил меня испугаться по-настоящему. Он был гораздо страшней, чем откровенная грубая брань.

Я долго ждала, когда закончится этот странный приступ. Разумеется, после смеха были слова. Холодные и жестокие, как и все, что происходило здесь раньше.

— Вы блефуете. На самом деле вы ничего не знаете. С вами никто не стал бы разговаривать. Разве что просто посмеялся бы в лицо. Если б вы действительно что-то знали, вы не пришли бы сюда. Вы не пришли бы ко мне и не стали блефовать — так смешно и нелепо, как трехлетний ребенок. Если бы вы на самом деле имели что-то на руках, то скорей всего вы были бы уже в Москве. Вы не знаете имени этого человека. Более того, вы никогда его не узнаете. Все, что с вами происходит — это последний приступ отчаяния. И я советую вам спокойно переждать этот приступ и отказаться от борьбы.

Я немного удивилась:

— Что вы хотите этим сказать?

Он уселся за стол прямо напротив меня и вновь старался быть спокойным, равнодушным, серьезным.

— Вы хотите от меня узнать имя этого человека. А зачем?

Я промолчала.

— Я задал вам простой вопрос! Отвечайте! Вы молчите? Вы не хотите мне отвечать? Тогда я вам скажу. Вы просто не отдаете себе отчет, во что именно влезли и какие тут замешаны силы. И что знать это имя для вас означает смерть. Вы намеренно идете на смерть? Стараетесь подписать себе смертный приговор тоже?

— Тоже. — Я выгнулась на стуле, чувствуя, что еще несколько секунд, и мне не удастся держать себя в руках. Я сорвусь, и сорвусь неминуемо. Один господь бог знает, что могу я при этом наговорить. Но отступать уже некуда. Да и не в моем характере — отступать.

— Вы думаете, меня может испугать смерть? Представьте себе, Ивицын, я знаю вещи пострашнее смерти. Кое-что из того, что пришлось пережить… Гораздо страшней. Умирать не страшно. А знаете, что на самом деле вселяет ужас? Жить дальше, точно зная, что ты отказываешься от борьбы! Даже когда еще что-то можно было сделать.

— Ничего нельзя уже сделать. И бороться бессмысленно. Себе во вред. Знаете, в жизни бывают ситуации, когда отступить — самое разумное решение. Иногда отступление может спасти жизнь.

— Мне уже нечего спасать. Я абсолютно не дорожу своей жизнью. Вы думаете, что сможете меня испугать или переубедить? Так знайте: я ни за что не отступлю, я буду бороться до последнего. Я буду бороться даже тогда, когда в моем теле останется одна-единственная, последняя капля крови. Я буду бороться не на жизнь, а на смерть. Я буду бороться даже тогда, когда ничего нельзя будет сделать. Когда Андрея уже не будет на земле. Вы никогда не слышали о том, какие самые страшные люди? С какими людьми лучше не связываться? С теми, кому уже нечего терять. С теми, кто готов бороться до последнего. Мне нечего терять. Мне не нужна жизнь.