Без Веры...
Шрифт:
Вода в трубах не слишком холодная, так что я даже подумал было искупаться как следует, но вовремя вспомнил, что тельце у меня не только астеничное, но и весьма склонное к простудам. Так что наскоро, наскоро… пот смыть, и хватит.
Выйдя из ванной уже в домашнем, столкнулся с Ниной, с недовольной гримаской морщащей фамильный Пыжовский нос.
— Не квартира, а москательная лавка, — вместо приветствия сказала она недовольно, закрывая за собой дверь. Я, сдержав усмешку, устроился в гостиной возле книжного шкафа, перебирая корешки сто раз читанных книг.
Не считая учебников, книг
Единственное — папенька иногда притаскивает из гостей то скучнейшие мемуары чужих предков, то нечто наукообразное, и требует, почему-то от меня, непременно ознакомиться с этими шедеврами. Но эти книги стоят отдельно — не в закрытом шкафу, а на полке. Как я понимаю — напоказ, для не бывающих у нас гостей.
— Как экзамены? — спрашиваю вышедшую из ванной сестру.
— Нормально, — дёрнула та плечами, даже не оборачиваясь. Но всё-таки замедлила шаг…
— А у тебя?
— Нормально.
… вот и поговорили.
Получасом позже вернулась Люба, Нина сразу захлопотала вокруг и меня кольнула зависть. Сёстры не то чтобы очень дружны, но отношения у них хорошие, отчего вдвойне больнее.
Я помог принять пыльник, но в беседу не лезу и не особо прислушиваюсь. Да собственно, при всём желании не получилось бы прислушаться. Все эти девичьи шушуканья, разбавленные фразочками «Да ты что?!» и множеством ненужных подробностей, и так-то непросто разобрать!
— … склад москательных товаров, — слышу я недовольные слова Любы. Потом с полминуты неразборчивого шушуканья и…
— Никак искупаться после гимназии успел? — поинтересовалась старшая сестра — то ли обратив внимание на влажные волосы, то ли, что скорее, после слов Нины.
— Ну… так, — смущённо пожимаю плечами, прижав к груди раскрытую книгу о приключениях виконта де Бражелона, — очень уж жарко и душно было. Да и нервы…
— В холодной? — сестра вздёрнула бровь.
— Ну… Фросю не хотел утруждать, — снова принимаю вид мальчика-зайчика, умиляющий немолодых дам, и раздражающий всех остальных.
— А как ты? Как экзамены? — максимально неловко перевожу разговор. Люба фыркнула, но соизволила ответить и мы некоторым образом побеседовали. Потом я, забрав с собой пару книг, удалился в комнату, где и читал до самого обеда.
За обедом сёстры молчали, только переглядываясь как-то особенно многозначительно, как это умеют только женщины. Стоило только Фросе появиться из кухни с очередным блюдом или начать убирать что-то со стола, девочки замолкали особенно выразительно.
— Хе! — почти беззвучно выдохнул я, включая в ванной холодную воду и плеща себе в лицо. Я не я буду, если это не стало последней соломинкой, сломавшей спину сестринского терпения!
С Фросей у них и прежде было неладно, и года полтора назад они пытались говорить с отцом на эту тему. Не срослось… почему уж, не знаю, да и неважно это. Но я им ещё поводов подброшу!
Вечером после ужина, закопавшись в недра книжного шкафа и обложившись книгами, я демонстрировал некоторую рассеянность
и абсолютное отсутствие страха перед экзаменами. Папенька, будучи в прекрасном расположении духа, сидел на своём любимом кресле с папиросой и сыпал вокруг пеплом, да не всегда уместными остротами, в сотый рассказывая истории из своего детства.Если верить им… Но впрочем, верить я перестал года два как, так что воспринимал это как обычные байки о тех временах, когда вода была мокрей, трава зеленей, бабы моложе, а сам он лихим гимназистом, грозой окрестных улиц и любимцем всех девушек.
В таких байках можно менять только имена, да пожалуй, какие-то приметы времени, а так они — ну под копирку! Единственное, папенька всё ж таки замечательный рассказчик, и человеку свежему его байки могут доставить истинное удовольствие.
— … так неужто не боишься? — с который уже раз расспрашивал он меня, — Математика, и не боишься? Я, помнится…
Погрузившись во времена былинные, он на время отстал, но потом снова…
— Неужто не боишься?
— Да что там сложного-то? — дёргаю плечами.
— Ой не скажи… — вздыхает папенька, делая такую гримасу, что становится ясно — для него были сложными все предметы. А точнее — все, где надо было заниматься.
— Что ж ты тогда на одни пятёрки не учишься? — задала коварный (как ей кажется) вопрос Нина.
— Ну… так, — скучнею лицом и снова зарываюсь в книги.
— Ага! — радуется сестра, и мне от этой радости становится несколько тошно.
— Ну… — я закрываю книгу и снова дёргаю плечом, неловко улыбаясь, — здоровье иногда подводит.
— Разумеется, — ядовито соглашается Люба, — если бы не здоровье ты бы в первые отличники выбился. «Бы» мешает?
Отец, даром что изрядно нетрезв, мигом уловило соль шутки и залился хохотом, да и Нина засмеялась, но как мне кажется — просто вслед, не понимая толком.
— Мигрени, — дёргаю уголком рта, — и устаю быстро. В гимназии к концу уроков устаю сильно, и голова часто болит. А так…
Это не то чтобы тайна, но поскольку я не жаловался часто, в семье не воспринимают всерьёз мои проблемы со здоровьем. Вроде как и помнят, что они есть, но раз не жалуюсь…
Снова открываю книжку, но так неловко, чтобы моё нежелание продолжать разговор было очевидным. Я свою семью знаю…
— А так, разумеется, отличником стал бы, — как бы подхватывает Люба.
— Уж по математике-то… — пожимаю плечами максимально пренебрежительно и тут же спохватываюсь. Её это задевает, математика у обеих сестёр слабое место.
— По математике, говоришь, легко? — щурится она, и не дождавшись ответа, срывается с кресла. Минут спустя она снова в гостиной, но уже с учебниками пятого класса в руках, — Давай, попробуй решить хоть одну задачку!
… и я решил. Сперва за пятый класс, потом за шестой… Хотя программа у женских гимназий попроще будет, так что результат неплохой, но не вовсе уж из ряда вон. Но и так… вижу, как заело сестру. Она же себя умной считает! А тут я… моль подкроватная.
— Ну… — снова дёргаю плечами (движение, которое репетировал несколько дней) и прячу неловкость так, чтобы она бросалась в глаза, — мне точные науки и языки легко даются. Остальное — так… по-разному.